ДАВНЫМ-ДАВНО, КОГДА ТЮМЕНЬ ЕЩЁ СЛЫЛА СТОЛИЦЕЙ ДЕРЕВЕНЬ, ЕЁ ЛЕГКОАТЛЕТ ВЛАДИМИР РУСАКОВ ПОЧИТАЛСЯ К ВОСТОКУ ОТ УРАЛЬСКИХ ГОР ЗА «КОРОЛЯ СПРИНТА»
Болельщикам проходившего в 1970 году в Ростове легкоатлетического турнира Всесоюзной студенческой спартакиады «повезло» с погодой. В 40-градусную жару даже у моря не каждый чувствует себя комфортно, а уж на трибунах стадиона …
Впрочем, куда большего сочувствия заслуживали участники соревнований, которым предстояло «выкладываться» на раскалённых беговых дорожках. Но все, как говорится, находились в одинаковых условиях, так что побеждали тогда не только самые тренированные, но и самые волевые. К таким смело можно было отнести студенческий квартет россиян, выигравший «золото» в эстафете 4х100 метров. Один из самых ответственных её этапов лихо промчался старшекурсник Тюменского пединститута, 26-летний «инязовец» Владимир Русаков.
К тому времени он уже являлся рекордсменом области в беге на 100 м. 10,3 сек. – такой результат был показан тюменцем в 1969 году на зональных соревнованиях в Оренбурге. Только в 1986-м этот рекорд на 0,1 сек. улучшил тоболяк Владимир Чусовитин. Кстати, годом раньше Русаков побил рекорд области и на 200-метровке, установленный аж в 1949 году, пробежав эту дистанцию лучше на 22 секунды. «Продержался он лет пять-шесть, а побил его воспитанник моего же тренера Владимира Петровича Иванова, фамилию этого парня я забыл, но точно помню, что к тому времени он закончил Омский ИФК и работал тренером в Тобольске», – прокомментировал Владимир Маркович сей факт в одном из своих интервью.
Много лет спустя, спортивная закалка и полученные в институте знания английского языка помогут аттестованному сотруднику милицейского вуза пройти сквозь сито жёсткого отбора и попасть в состав российского контингента полицейских сил ООН. Было это в 1995 году. С тех пор он, можно сказать, «прописался» в Югославии (тогда ещё существовала такая страна), периодически наезжая туда с миротворческой миссией. За отличие в службе и проявленную храбрость отмечался ооновскими и отечественными наградами. И постоянно поддерживал свою физическую форму. Практически после каждой командировки мне удавалось полезно пообщаться с Владимиром Марковичем. Одно из таких наших общений особенно запомнилось. Состоялось оно зимой 1996- го – после первого года его «Балканской одиссеи». К счастью, запись того интервью с Русаковым, ушедшим из жизни семь лет назад, в моём журналистском архиве сохранилась и, что удивительно, нисколечко не потеряло своей актуальности. Так что приведу его без «редакторской правки», слегка подсократив.
– Владимир Маркович, целый год проведя в составе «голубых касок» в истерзанной гражданской войной Югославии, вы, кроме памятной медали ООН, заслужили там и орден Мужества. В президентском указе от 8 декабря 1995 года сказано: «за активное участие в миссии Организации Объединённых Наций по поддержанию мира в Югославии и проявленные при этом мужество и самоотверженность». Слышал, эти качества вы в полной мере продемонстрировали во время майских событий 95-го…
– Честно говоря, об этом тяжело вспоминать. Мы ведь тогда оказались, по существу, заложниками безалаберности ответственных чиновников ооновской миссии. И если бы не выдержка и самообладание россиян (нас в той, попавшей в окружение, группе из 36 человек было пятеро), неизвестно, чем бы всё это закончилось. Если помните, в мае хорватские войска предприняли наступление на Сербскую Крайну. Собственно, там началась тогда настоящая война, и мы оказались в эпицентре активных боевых действий. Сперва ничего не могли понять – кругом рвутся снаряды, слышна стрельба… Но город Акучани находился под контролем «голубых касок», и ничего подобного происходить здесь не должно. Собрались всей своей группой в школе. А потом, когда бомбы и снаряды стали разрываться совсем рядом, и первое же прямое попадание грозило превратить наше неприспособленное убежище в братскую могилу, замначальника полицейской станции, калужанин Юрий Чесноков принял верное решение: рассредоточиться мелкими группами по подвалам и погребам и постоянно выходить в эфир с сообщением о том, что мы находимся в осаждённом хорватскими войсками городе и ждём помощи. В этой ситуации, когда наши зарубежные коллеги слегка подрастерялись, мы с особой остротой ощущали свою ответственность и за их судьбу. Старались, чтобы хорваты узнали: о нашем местонахождении известно в штабе ООН. Мы даже пытались выходить по радиосвязи на представительство НАТО. Почему это было необходимо? Да потому что, когда пьяные солдаты врываются в город, они не разбираются, кто ты: ооновец или серб. Разбираться будут потом. А потом иногда бывает поздно.
Уже позже, когда рассредоточились, мы (я имею в виду россиян) ходили по этим конспиративным подвалам и старались как-то подбодрить своих товарищей по несчастью, поднять их моральный дух. Я, помню, целый день просидел с итальянцами. Думаю, если войдут сейчас хорваты, я, по крайней мере, смогу с ними объясниться, сказать, кто мы такие и как здесь очутились. И остальные мои соотечественники неплохо поднаторели в сербском. Вот почему те же иорданцы, тунисцы, европейские полицейские чувствовали себя в нашем присутствии увереннее. А вообще-то они, откровенно говоря, были весьма растеряны. Да что там говорить, нам и самим-то страшновато становилось от безысходности своего положения. Но, видимо, это в характере русского человека: чем опаснее ситуация, тем с большим отчаянием и собранностью он пытается из неё выкарабкаться.
Выкарабкались и мы. Когда хорваты взяли город, Чесноков и командир станции (поляк) отправились в их штаб, а я остался с нашими группами. Знаете, хорваты были страшно удивлены появлением такой делегации. «Как так! – возмущались они, – ведь мы предупредили главный штаб миссии ООН, что в такое-то время начнётся атака, и поэтому им следует вывести из опасной зоны всех своих представителей».
Чем всё закончилось? Хорваты вывели нас к ооновским позициям. А потом последовали большие разборки. За «прокол», чуть было не стоивший нам жизни, отправили в отставку комиссара полицейских сил, сняли с должностей командира нашего сектора (норвежца) и его зама. Ну, а нас троих – Юру Чеснокова, Володю Крапивина (майор милиции, начальник уголовного розыска города Новороссийска) и меня – впоследствии представили к ордену Мужества. Мне его начальник нашей школы генерал Игорь Петрович Маров вручил 10 января. Знаю, и Юра Чесноков уже получил награду (я с ним созвонился) …
– Как на вашей станции относились к русским?
– Надо признать, что отношение между полицейскими всех стран были очень хорошими. Собственно, положением о миссии ООН за оскорбление религиозных, национальных чувств кого-либо виновнику грозила незамедлительная репатриация. К счастью, таких фактов я не припомню, их просто не было. Но, так скажем, своеобразие поведения представителей иных наций проявлялось. Вот лишь один пример. Как-то мы поехали втроём в патруль: я – за рулём, швед и иорданец со мной в экипаже. Поработали нормально. Потом приезжаю в главный штаб, в Загреб, а мне мой приятель-поляк (он там работал) и говорит: тут, мол, на тебя рапорт поступил. «Какой рапорт? – удивляюсь откровенно, – вроде никаких недоразумений не было. Он посмеялся и рассказал, в чём дело. Оказывается, мой швед накатал в штаб, что русский полицейский такой-то нарушил правила: сел в машину и не пристегнул ремень безопасности. Тут я вспомнил, что действительно по чисто нашей российской забывчивости, точнее, безалаберности нарушил это требование, которое автолюбителями Запада (а о полицейских и говорить нечего) выполняется автоматически, почти рефлекторно. Но я не из обидчивых. Сам виноват. Вообще-то к нам, русским, относились уважительно. А меня все называли: отец, я ведь в ооновской миссии был самым возрастным.
– По-русски так называли?
– Нет, по-английски. На работе все обязаны были говорить на этом официальном языке ООН. Дома между собой – пожалуйста, говори на своём родном. А в присутствии других изволь на английском.
– Часто вспоминается пережитое там?
– Знаете, у меня осталась непроходящая боль за то, что происходит в Югославии. Первое время мне приходилось (вместе с военными, поскольку мы оружия не имели) сопровождать беженцев из Боснии в Хорватию через территорию Сербской Крайны. То, на что я насмотрелся за тот месяц, всю оставшуюся жизнь не забыть. Уже дома мне снились поначалу эти несчастные старики и дети со своим скарбом, оказавшиеся безвинными жертвами абсолютно бессмысленной войны.
И ещё. За время своего пребывания там я подметил, так скажем, откровенно предвзятое отношение западных государств к сербам. Я не оправдываю жестокость с любой стороны. Но почему всегда во всех тяжких винят лишь одну сторону. Когда мусульмане начали наступление в районе Бихача, все западные средства массовой информации как воды в рот набрали. Мы же постоянно смотрели по местному телевидению программы Си Эн Эн, Би Би Си, других компаний. Когда же сербы, защищая себя, разбили знаменитый 5-й корпус Абдича, вдруг весь, как принято у нас говорить, цивилизованный мир единодушно стал обвинять сербов: они, мол, такие-сякие, варвары. Такое необъективное отношение к одной из конфликтующих сторон вызывало, по меньшей мере, недоумение. Конечно, обидно было и за Россию, за то, что её голос был там не слышен.
Сергей ПАХОТИН /фото из архива музея истории тюменского спорта/