ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ
Не сегодня заведено сопровождать юбилей писателя книгой «Избранного». Даже тип издания выкристаллизовался: твёрдый переплет, портрет, обстоятельная вступительная статья, корпус отобранных самим юбиляром сочинений. А вот Анатолий Омельчук к своему 75-летию предпочёл книгу, составленную его читателями: «Их, как понимаю, у меня не очень много. Наверное, всех своих читателей я знаю в лицо». И тридцать три из них (на стольких был остановлен выбор) автора не подвели. Свод получился, выразимся по-учёному, репрезентативный.
Эту книгу можно читать с любой страницы. И закрывать – на любой. Не потому, что больше не откроешь. А потому, что читаешь её – как книгу стихов (хотя стихотворных строк в ней – лишь на десятую всего объёма).
Читательские предпочтения, остановившиеся на текстах разных лет и разных жанров, убеждают в том, что писатель всю жизнь пишет, по сути, одну книгу, и такие тома «избранного» эту цельность манифестируют.
Литература стала для А. Омельчука длящимся с годами и сопутствующими им книгами опытом самоидентификации. Он знает: человек человеку – другой, и при этом не устает удивляться: «Сколько в нас чужих жизней. Сколько в чужих – нашей». Эта книга, что и предыдущие, кажется перенаселённой. Смотрите, говорит автор, как их много, людей азарта и фарта. Тех, кто сумел осуществить себя, и тех, кто знает, зачем он здесь, кому ведомо, каков он, хмель бытия.
Человека без родины не бывает, и писатель прописывает своих персонажей в пространстве, радостно обнаруживая, что масштаб их личностей выразительно рифмуется с масштабностью земли, на которой им выпало жить и работать.
Земля Омельчука называется Сибирью. Она для него – не край, а центр. Территория за Уралом нашла в нём, азиате в первом поколении, своего биографа и поэта. Он более полувека пишет именно Сибирскую книгу. Книгу Сибири. Меняются её названия и её герои – неизменным остаётся авторское стремление постичь миссию этого пространства, некогда оказавшегося для родителей будущего литератора местом ссылки и ставшего для него самого источником воодушевления и вдохновения.
В этом своде Сибирь вочеловечена. Потому автор и называет её «планетой настоящего», что ведает, сколько здесь настоящих людей, живущих без вранья и котурнов. Создаётся впечатление, что он – при всём разбросе во времени и широтах – лично знаком с каждым достойным человеком, узнанным на этих просторах. И каждого из своих знакомцев ему необходимо представить, показать крупным планом, ведь тогда тот, кто назван и показан, становится знакомцем и для нас, читателей А. Омельчука.
Капиталом сибирского пространства стали не его неиссякаемые недра, а «родной земли родные люди». Разной страсти они и разной судьбы – от Петровской поры тобольского губернатора Матвея Гагарина до знаменитого Рима Сулейманова, под началом которого шло освоение Уренгоя, самого внушительного нефтегазового месторождения страны. А в диапазоне между ними – Александр Кастрен и Юрий Шафраник, Пётр Ершов и Василий Кандинский, Григорий Распутин и Распутин Валентин, адмирал Колчак и братья Пепеляевы, Анна Неркаги и Юрий Вэлла. И о каждом говорится так, будто он или она и есть главный герой интересов писателя.
Многоликая Сибирь, говорившая прежде языком Зазубрина и Шишкова, Мартынова и Залыгина, Астафьева и Распутина, ныне выражает себя строками Омельчука. Сказанное может показаться слишком пафосным, но ведь и он сам не стесняется эмоций: «Моя родина не может обойтись без моей любви».
Высокий слог, казалось бы, выветрился из нашей литературы еще на исходе советского времени, а исповедующий интимный патриотизм автор на редкость патетичен; «Какие люди! Какое время! Какие страдания! Какие муки! Какое счастье!» И голословными эти восклицания не воспринимаются, ибо сопутствующие им страницы убеждают в их уместности.
«Штучное» по многим параметрам (квадратный формат, разнообразие шрифтов, персональные для многих страниц шмуцтитулы, продуманный изобразительный аккомпанемент, совмещающий фотоснимки и графику), это издание можно назвать объяснением в любви. Любви – к матери и отцу, к Сибири, к мужчинам её и женщинам, к литерам, способным содержательность этого чувства выразить.
Счастье слов для человека пишущего (пишателя, по Омельчуку) соизмеримо со счастьем любви. Всё можетбыть названо своим именем – самому неизъяснимому есть буквенный аналог, имя, формула. Вот несколько тому подтверждений. «Если у нас общая земля – мы земляки». «Россия не вмещается в Европе». «У воды волшебная сила – манит туда, куда течет». «Делай всё с удовольствием, и тогда у тебя не будет никаких обязанностей – одни удовольствия». «Бог на всех один, но у каждого свой». «Я за свои слова не отвечаю. Это мои слова отвечают за меня». «Язык не умеет лгать». «Прошёл дождь и разбудил все запахи». «Чудо человека на земле. Ты существуешь на этой земле как чудо». А вот вместившийся в одну строку целый роман: «в конце прошлого века меня любила прекрасная женщина».
Русское мировосприятие традиционно элегично. Слово Омельчука, натуры для сибирской раздольности вулканической, энергетично: «У нас с вами есть редчайший шанс – быть счастливыми в своей единственной жизни». Какое уныние, какие вздохи и сожаления, когда тебе дано такое пространство, такой язык, такая литература, такие мама и папа, такие земляки! Находясь в поре личного акме, автор этого «избранного» заражает и заряжает собственной пассионарностью. Не позволяя себе стареть, он и читателей своих к тому склоняет. На окраине Тюмени среди им посаженной тайги, под лиственницами, кедрами и пихтами живет и пишет в свое удовольствие. И нам в том пример подает. Другой- то жизни не будет.
Леонид БЫКОВ, доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы УГИ ФГАОУ ВО