РАССКАЗ
В конце июня, когда травы еще не скошены и в сонных душных лугах стоят тучи мошки, слышатся шорох стрекоз и бесконечная песня кузнечиков, у Леонтия Чмутина случилась беда. Расшибся на мотоцикле внук Аркадий, по традиции отбывавший в деревне каникулы, спокойный сероглазый девятиклассник с худощавым бледным лицом и твердыми губами, в углах которых едва темнел кудрявый мягкий пушок. И не то чтобы сильно расшибся, ногу да пару ребер сломал, но Леонтий чуть не рехнулся с горя – «охолостил» из горлышка бутылку водки прямо на крыльце магазина. А подобного за ним никогда не водилось.
Случилось это тем более неожиданно, что выдержанный и необщительный по натуре Аркадий никогда не принимал участия в бесшабашных выходках своих деревенских сверстников. Не взрывал заряженных ружейных патронов в костре, не нырял ночью с моста, с его подгнивших перил, в черную, залитую лунным светом воду, у липких свай, не «чистил» чужие огороды, не привязывал на нитку картофелину к окну помешанной на подозрительности Агафьи Сорокиной. Нередко деревенские девчонки, видя, как он окучивает в огороде картошку или шагает с удилищем в руке к долбленке Леонтия, смеясь, кричали ему:
– Аркаша, не нарежься тяпкой!
– Не заплывай далеко – утонешь!
В таких случаях он дружески улыбался и на правах горожанина снисходительно говорил:
– Вы это серьезно, девушки? Или, может, помочь хотите?
Впрочем, с тяпкой он управлялся умело. Рыбачил отменно. Имея удивительное чутье, так свойственное одиноким людям, он с поразительной точностью находил на реке, на ее туманных заводях на редкость богатые рыбой места, изучил время поклевок и, возвращаясь в деревню, нередко удивлял местных ребят своим уловом. Если, к примеру, окуни у них были небольшие и яркие, то у него среди прочего попадались просто огромные, с коровью голень, и цвет имели изумрудный, глубокий.
– Черт! Ты это где? – спрашивал самый любопытный и тыкал пальцем в крапленый оранжевый глаз сине-зеркальной, как осколок льдины, рыбины.
Выгребая веслом мутную воду из долбленки, Аркадий охотно делился:
– За поворотом, напротив Татарской кочки, сразу, где лопушки кончаются, там и ловил.
– Сколь ни пробовал там, ни хрена не берет, – нетерпеливо вставлял другой любознательный и тоже запускал руку в корзину.
– Ну, не знаю, – поводил плечом Аркадий и обстоятельно принимался рассказывать, как и на что он ловил.
Словом, человек он был честный, не заносчивый, и, несмотря на присущую ему замкнутость, зоркие и хитрые деревенские ребята относились к нему почти уважительно.
Сам Леонтий, в юности шпана и забияка, в войну танкист и орденоносец, под старость стал слезлив и не в меру сентиментален. Да ведь как? Сыновья с женами разъехались, старуха Анисья померла от клеща, только вот внук Аркаша каждый год приезжает почти на целое лето. И это особенно трогало Леонтия. Понимал это и Аркадий.
То лето было особенно грибным, особенно ягодным, с его мягким теплом березовых рощ, с их россыпями кровавых земляничных пятен на солнечных зеленых полянах, с коричневыми маслятами в старом бору, и Аркадий любил вместе с дедом припасать на зиму, «что лес дает», помогал солить грибы, готовить ягоду на варенье.
В своем одиночестве находил он особое удовольствие. Ему нравилось подолгу бродить после заката по сумрачному лесу, присесть где-нибудь у высокой мшистой ели и сидеть так, погружаясь в лесной, сказочный своей жизнью мир.
В тот памятный день он по обыкновению пошел перед ужином полить огурцы, потому как дневная жара уже спала. Солнце ушло за бледные облака и подобно луне тускло мерцало сквозь них – сбившихся над кромкой леса и медленно плывущих на юг.
Наклонив ржавую лейку, Аркадий медленно шел вдоль высокой огуречной гряды и с интересом смотрел, как скатываются по шершаво-пухлым зеленым листьям прозрачные капли воды. Он был в застиранной до серости рубахе Леонтия, в трико и босиком. Его темные волосы были коротко и аккуратно подстрижены. Внезапно его отвлек девичий смех, тут же к плетню подошли несколько деревенских девушек, и среди них одна, смутно знакомая, темная южным загаром, синеглазая, в широком белом сарафане под старину и с черными кудрями, которые, путаясь, спадали по блестящим скулам на смуглые крепкие плечи. Она тоже смеялась, блестя ровными зубами, и все повторяла одну и ту же фразу, хлопая в ладоши и почти приседая на корточки:
– Ты, правда, так и сказала, Светка?
Светка, похожая на русскую красавицу из лубочных книжек, с толстой русой косой, голубоглазая, но низкорослая, с широкими ступнями, теребила сборки лиловой юбки и недовольно отвечала, словно оправдываясь:
– Да, ей-богу, так и сказала.
– А Степка что?
– Нахрапистый, сволочь. Кофту начал сдирать.
– А ты?
– А что я. Говорю: нельзя сейчас, месячные у меня, не понимаешь, дурень?
Тут все разом увидели Аркадия, остановились и захохотали еще сильней, поняв, что он невольно подслушал их разговор.
– Здравствуйте, – сказал он и тут же смутился под любопытным взглядом черноволосой девушки. Теперь Аркадий узнал ее, это была городская внучка Настасьи Усольцевой – Ольга. Смущаясь все более, он с радостью удивился тому, как она изменилась за те два года, что он ее не видел. Превратилась из худой высокомерной девочки с огромными сонными глазами в молоденькую женщину с чистым взглядом и веселой усмешкой на вишневых губах. Она, конечно, тоже узнала «огородника», потому как проговорила, оглядывая его с головы до пят:
– Здравствуй, Аркадий. Как ты вырос, с ума сойти… Как экзамены сдал?
– На семь, – сказал он отчетливо.
– Чего на семь? – не поняла она и подошла вплотную к плетню, откинула назад волосы, которые то и дело падали ей на глаза.
– На семь сантиметров вырос, – повторил Аркадий и смутился еще больше, исподлобья глядя на нее тревожными глазами.
– Вот здорово, – сказала она с улыбкой, внимательно вглядываясь в него. – Ну, пока, приходи вечером на берег… – И побежала по белой пыльной дороге догонять скрывшихся за поворотом подруг.
Аркадий еще постоял в растерянности, потом бросил в межу лейку и, взволнованный, быстро прошел во двор. За ужином он почти не ел, выпил лишь кружку молока, а следом – кувшин холодной воды. Губы у него сохли, он мучительно обдумывал всевозможные предлоги, под которыми можно было прийти вечером за деревню, на зеленую холмистую поляну, где обычно жгли костер деревенские ребята, откуда доносились расстроенный звон гитары или разноголосый, усиленный ночной тишиной смех. Леонтий, почесывая на темени седой ежик, заглядывал ему в глаза и озабоченно спрашивал:
– Ты чего, Аркаша? Не поел совсем… Не заболел, сынок?
– Да нет же, дедушка, нет! – с легкой досадой отвечал Аркадий. Он вконец измучился, перебрал все варианты, но так и не придумал, как он появится вечером у реки.
«Конечно, сразу поймут, – рассуждал он, расстроенный своей нерешительностью. – Девчонки начнут смеяться, и обязательно ехидно, открыто, как свойственно всем деревенским».
Сдвинув брови, он взял с завалины весло, ключ от замка, удочки и огородами вышел к реке. Там же, у берега, накопал червей, затем отковал долбленку, спихнул в воду и прыгнул в нее, приседая и хватаясь руками за борта. Течение здесь было слабым, вода спокойно понесла суденышко вдоль топкого, истыканного копытами берега в сторону дальних покосов. Спустя полчаса, искупавшись в глубокой холодной заводи, где у прибрежных лопушек булькали щурогайки, он сидел на песчаном берегу, кусал травинку и изо всех сил пытался унять охватившее его волнение. В который раз он вспоминал Ольгу, ее смеющийся голос, и как бежала она по дороге в своем белом сарафане. Подняв весло, он долго и напряженно вслушивался, но так и не смог различить голосов. Тогда, резко оттолкнувшись, он решительно развернул лодку против течения и быстро стал подниматься вверх по реке. Аркадий направил лодку к противоположному берегу и, стараясь не шуметь, медленно проплыл мимо, приткнулся к скользкой мостовой свае, переводя дыхание и стараясь унять бешеный стук сердца. Луна светила так ярко, что на воде были видны круги от рыб, но между свай темнота стояла сплошная, черная и липкая, словно у Леонтия в погребе. Аркадий перевел лодку через всю реку и остановился почти у самого берега. У костра смеялись, послышался голос Вальки Замятина, говорившего с напускной неохотой:
– Нет, я пас. Пусть Гришка плывет, он лучше меня разыщет. Правда, Гринь?
– Тебя же просят, чего выкобениваешься, – отвечал понимающий Гришка.
– Ну, Владик, в самом деле. – Услышал Аркадий озабоченный голос Ольги. – Я же тебя прошу, сплавай, пожалуйста. Ну чего тебе стоит десяток лилий нарвать.
Аркадий тотчас представил, как отказывается Владька плыть, хотя сам этого жутко хочет и лишь растягивает удовольствие.
Вскоре Валька спустился к берегу, разделся до плавок и подождал, пока к нему подойдет Ольга. Тогда он быстро зашел по самую грудь в воду, развел мускулистые руки в стороны и с ходу нырнул. Его не было поразительно долго, но когда он показался метрах в двадцати от берега, Ольга облегченно вздохнула и захлопала в ладоши. Обратно он переплыл, держа в вытянутой руке лилии и отфыркиваясь. Потом натянул на мокрое тело брюки, взял в руку рубашку и небрежно, не глядя на девушку, стал неторопливо подниматься на холм.
Когда все успокоилось, Аркадий хотел было вывести лодку и плыть в деревню, но тут опять послышался смех, и несколько девушек, прыгая по траве, сбежали к самой воде. Он бесшумно отвел долбленку к сваям и замер, боясь выдать себя неловким движением. Кто-то крикнул в сторону холма:
– Сюда чтоб не лазили! – У костра послышался хохот.
– И правда, – вздохнув, сказала Светка. – Буду голой купаться, все равно купальника нет.
Ольга повернулась в сторону костра и спросила, ни к кому в отдельности не обращаясь:
– А одежду не утащат? Вот будет смеху, девочки…
– Пускай, какой от нее прок, – сказала высокая полная Зинка Морозова.
Аркадий, мгновенно вспотевший, с ужасом смотрел на эти приготовления и чувствовал, как его начинает бить мелкая дрожь. «Ну и дождался! – с отчаяньем твердил он себе. – А если увидят… Господи, потом в деревню не показывайся».
Ольга, будто нарочно, подошла к самой воде, потрогала ее ногой и поглядела на сваи, как раз в то место, где укрылся Аркадий. Затем выгнулась спиной, стянула через голову сарафан и, бросив его на траву, осталась только в узеньких плавках. Минуту подумав, избавилась и от них.
– Жутко все-таки ночью купаться, – тихо проговорила она и подняла к голове руки, видимо, скрепляя заколкой волосы. Едва он увидел в лунном свете темные крупные точки на ее вздернутой груди, как тут же закрыл глаза и открыл лишь тогда, когда услышал, как девушки с хохотом попадали в воду. Купались они недолго, но для него это были самые томительные минуты. Он перенервничал, да так, что его слегка подташнивало. Как только девушки, одевшись, ушли, он медленно вывел долбленку и поплыл под самым берегом в деревню.
Леонтий не спал и, едва Аркадий переступил порог, проворно соскочил с кровати и включил свет. Он стоял перед ним в кальсонах, в линялой майке, маленький, с торчащими большими ушами, с белым пухом на коричневом сонном лице.
– Чевой-то уснуть не могу! – сказал он бодро. – Ну, а ты как, сынок? Наловил чево?
– Не клевало, дедушка, – отворачиваясь, ответил Аркадий. – Я, пожалуй, спать пойду. Есть не буду, не хочется.
Он вышел во двор и, пройдя мимо низких стаек, залез по лестнице на сеновал. До утра он так и не уснул, все лежал с открытыми глазами и опять видел Ольгу то в сарафане, то нагую у берега, пугливо глядящую на него в темноту – на черные сваи…
На следующий день, увидев его на лавочке, бледного и осунувшегося за ночь, она спросила, нерешительно остановившись рядом:
– Ты почему никуда не ходишь, компания не нравится?
– Да нет, все в порядке, – ответил он, быстро вставая. – А для чего?
– Как для чего? – привстала она на цыпочки, глядя на него немигающими глазами. – Такая погода, а ты все один да один. Хочешь, я сегодня зайду за тобой?
Аркадий задержал на ней растерянный взгляд.
Продолжение следует
Андрей МАРКИЯНОВ