КОРНИ
Вслед за освобождением Сибири в 1921-1922 гг. от белогвардейцев и интервентов начались вооруженные столкновения власти советов и местного населения, сопровождавшиеся жестокими репрессиями. Это восстание, названное кулацко- эсеровским мятежом, как сейчас выясняют историки, вполне таковым не являлось и оставило много вопросов.
Сегодня многие пытаются восстановить свое родословие, прерванное в начале прошлого века революционными декретами и постановлениями об отмене сословной принадлежности, о запрете на тот или иной род занятий и т.д. Сурово наказуемо было и несогласие с действиями представителей власти во времена продразверстки, обернувшейся крестьянскими мятежами, и НЭПа. Из «горнила революции» вышло огромное множество «Иванов, не помнящих родства», вынужденных умалчивать о тех фактах своей биографии, которые могли навредить их потомкам. Ситуация складывалась неприглядная. Это в дореволюционной России «безродными Иванами» считались те, кто был не в ладах с законом: беглые крестьяне, бродяги, дезертиры, каторжники, ссыльные. Попав в руки полиции, они обычно назывались Иванами, а на расспросы о происхождении отвечали: «Не помню». Блюстители закона так и писали в протоколах: «Иван, родства не помнящий». (Отсюда появился у Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите» поэт Иван Бездомный, сначала бывший Безродным).
Миллионы советских детей искренне удивлялись, почему им, подобно Пушкину, гордившемуся своим происхождением, не известны их предки до семнадцатого колена. Не избежала этой участи и наша семья. Как нарочно, оба деда у нас оказались Иванами: Иван Иванович по линии отца – потомок белорусских шляхтичей, крестьянин-кулак; Ян Янович с маминой стороны – латыш, интеллигент-изобретатель с техническим образованием, эсер, политзаключенный Вишерского лагеря в 1929-1933 гг. Оба деда служили у Колчака. Ну а мы с сестрой, конечно же, русские, пионерки, комсомолки, активистки, патриотки, знавшие о своих предках лишь кое-что в общих чертах и до недавнего времени не ведавшие о «криминальном» прошлом своих дедов, реабилитированных в конце ХХ в. Сейчас драматические события минувшего столетия кажутся далекой исторической эпопеей вместе с Великой Отечественной войной, но только до тех пор, пока не обратишься к судьбам своих близких.
Но не так-то просто восстановить сведения о предках: одни архивные документы уже уничтожены, другие еще засекречены, с оказавшимися в зарубежье архивами свои сложности...
Все же часть материалов удалось обнаружить в архивах, однако наиболее ценные сведения сообщил историк-краевед из Новолоктей Ишимского района Жryнов Николай Иванович, много лет изучающий судьбу новолоктинских переселенцев из Белоруссии. Так стало известно, что дед Иван Иванович Мануйлов (Мануйлович) является потомком белорусских переселенцев-самоходов в третьем поколении. Его деду Кузьме было одиннадцать, когда он с двухлетней сестренкой Матреной в 1853 г. добрался с земляками до места переселения в Ишимском уезде: их родители, видимо, умерли в дороге. Смертность среди переселенцев во время пути, поэтапно прослеженном Н.И. Жгуновым, была очень высокой и снизилась лишь после города Казани, где был отслужен молебен Казанской иконе Божией Матери, и эпидемия холеры пошла на убыль. Поэтому у церкви Вознесения Господня в селе Локтинском в 1891 г. был устроен придел в честь Казанской иконы Богоматери.
В составленной для детей автобиографии дед Иван Иванович (1899 г.р.) пишет: «В 1918 году был мобилизован Колчаком и направлен на действительную службу в г. Тюмень в конный запас фуражиром». В мае 1919 г. он бежал из армии Колчака, но на станции Ишим был схвачен, бит шомполами за дезертирство и возвращен в Тюмень в свою часть. К партизанам, на сторону красных, ему все же удалось бежать в сентябре этого же года под Томском.
Потом последовали события военного коммунизма с разорением крестьянских хозяйств из-за неумело проводимых продразверсток, которые привели к кровопролитной вооруженной борьбе власти Советов со своим народом: жертв с обеих сторон было очень много. Дед Иван в мятеже не участвовал, иначе советская власть его семью не пощадила 6ы, как и за укрытие от службы у белогвардейцев нескольких земляков в торговой лавке его отца в Новолоктях, к счастью, не обнаруженных. И хотя план по сдаче зерна в Ишимском уезде перевыполнили, значительная его часть, сваленная из-за нехватки амбаров прямо на мерзлую землю, была погублена. Погибли от холода овцы, остриженные в октябре по плану на шерсть, шли под нож дойные коровы для выполнения продразверстки по мясу…
Разобраться в стремительном водовороте происходящего тогда было невозможно, как и сложно отличить ошибку от предательства, саботаж от обычного разгильдяйства, вредительство от избытка усердия. Случайных людей в органы управления Советской власти тоже пристроилось немало. В разоренной сразу двумя войнами (Русско-Японской и Первой мировой) стране, находившейся в окружении агрессивных соседей и раздираемой борьбой разных конкурирующих партий, плюрализма мнений быть не могло, как и всенародных выборов сменяемой власти или многопартийной системы. Все это привело 6ы к гибели страны, а объяснять это в деревнях было некому, вот каждый и отстаивал свою правоту как мог.
В том же 1919 г. одновременно с дедом Иваном в Тюмени находился и другой наш дед – Ян Янович Стальге (Янис Стальгис), живший здесь с 1914 г., призванный в армию в Митаве (Латвия), принадлежавшей тогда России. Он состоял в Тюменских железнодорожных войсках. Будучи инженером по паровой технике, работал старшим мастером в полковых мастерских, в депо. На групповых снимках он, офицер, всегда находится в центре. На других фотографиях тоже не похоже, что «из семьи рабочего», как указано в маминых документах; навряд ли Иде Яновне Стальге – дочери политосужденного латыша, члена партии социал-революционеров – удалось 6ы окончить Кубанский медицинский институт и стать первым и единственным главным хирургом Ханты-Мансийского округа, награжденным орденом Ленина. Ведь даже нашего отца «прорабатывали» в 1950-е гг. на партсобрании за то, что он куда-то не доложил о своей принадлежности к семье кулака (протокол партсобрания есть в партархиве).
Из сохранившегося в госархиве Екатеринбурга «Дела» следует, что дед Ян фигурировал во многих тюменских событиях: участвовал в забастовке на Тюменской железной дороге в мае 1918 г., был председателем полкового комитета и солдатского клуба, протестовал против ареста железнодорожных рабочих, представительствовал на съезде железнодорожников в Омске в мае 1918 г. и т.д. В постановлении предъявленного деду Яну обвинения для заключения в Вишерский лагерь сказано: «Гр-н Стальге Я.Я. состоит активным членом партии с.р. с 1903 г. В 1917-19 гг. вел агитацию среди крестьянства против большевиков и при Колчаке был видным деятелем в г. Тюмени. Со всеми мероприятиями, проводимыми партией в деревне, в корне не согласен».
Далее в приговоре деду Яну читаем: «В 1922 г. Стальге вместе с Кунцевичем, бывшим председателем городской управы при Колчаке, также членом партии с.р., группируя вокруг себя чуждый и кулацкий элемент деревни, создали подпольную контрреволюционную организацию и ставили своей целью срыв всех кампаний соввласти и партии».
Речь идет о пожаре, произошедшем на принадлежавшей РИК у деревни Рыбалово Байкаловского района мельнице, где некоторое время назад работал дед (он занимался строительством и наладкой работы нескольких паровых мельниц). Обвинение состояло в том, что дед настроил оставшихся на мельнице работников на вредительство. Он же объяснял, что пожар произошел потому, что мельница была лишена грамотного технического обслуживания. Не помогло. Все получили в 1929 г. по три года лишения свободы по статье 58-7 «За контрреволюционную деятельность».
Все же инженером-изобретателем дед Ян, надо полагать, был замечательным, так как после его ареста оставшимися от него чертежами очень интересовались некие сотрудники в штатском, приходившие в дом. Умер дед Ян через год после освобождения в 1934 г. от воспаления почек.
Ответы деда в протоколах его допросов сейчас не кажутся изобличающими в нем врага народа, скорее, в нем видится толковый конкурент властям:
– Считаю ошибочной политику Советской власти по восстановлению промышленности только за счет внутренних средств, без привлечения иностранных кредитов.
– Не согласен с политикой компартии в части большого обложения налогами частных предпринимателей.
– В части сельхозналога политика индивидуального обложения ведет к разорению более мощных хозяйств, тогда как в интересах государства давать возможность их росту.
– Считаю, что политика Советской власти и партии в части колхозостроительства не верна и ведет к разорению крестьян- трудовиков, а отсюда свертывание посевной площади, что создаст хлебный кризис.
– В колхозы должны объедини- ться кулацко-зажиточные, мощные хозяйства, способные показать положительный пример рачительного хозяйствования бедноте.
В 1929 г., когда был арестован радевший за сохранение зажиточного крестьянства дед Ян, в Новолоктях раскулачили семью деда Ивана и сослали на север Тюменской области. Нашему папе на время ссылки было девять лет, отсюда он ушел на войну и вернулся с воинскими наградами, контузией и тремя ранениями. Сюда же была направлена на работу после окончания мединститута мама. Они встретились и поженились, родились мы с сестрой, проведшие свои беззаботные пионерско-комсомольские годы в Ханты-Мансийске. И все-таки со временем все мы оказались в Тюмени, где в 2006 г. друг за другом ушли из жизни наши родители. О реабилитации своего отца мама так и не узнала.
НА СНИМКАХ: Я.Я. Стальге и М.Л. Овчинникова; Я.Я. Стальге (в среднем ряду второй слева).
Ирина МАНУЙЛОВА