МОИ ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ
Начало в №21
Иногда мы устраивали импровизированные спиритические сеансы. Для этого обвязывали крест-накрест чёрными нитками какую-нибудь книгу (у нас чаще всего для этих целей служила «Мастер и Маргарита» в мягкой обложке), со вставленными в неё полураскрытыми ножницами, затем укладывали кольца ножниц на указательные пальцы, так, чтобы книга была на весу – Андрей со своей стороны, я – со своей, и дрожащими от торжественности момента голосами хором говорили:
– Вызываем дух умершего Михаила Афанасьевича Булгакова! Михаил Афанасьевич, вы будете отвечать на наши вопросы?
Если книга вздрагивала или чуть поворачивалась вокруг оси, значит, дух был здесь и был настроен благосклонно, соглашаясь на контакт. Затем мы задавали вопросы. Движения книги, которые мы ощущали через кольца ножниц на пальцах, означали «да», неподвижность – «нет». Вместо Булгакова мог быть любой другой имярек, включая умерших родственников, но мы предпочитали именно дух Михаила Афанасьевича, под свежим впечатлением от прочтения недавно вышедшей после долгих запретов «Мастера и Маргариты». Эта книга «торкнула» всех нас до глубины души.
Ещё одним способом нашего общения с потусторонними силами было, мысленно сосредоточившись на каком-то вопросе, раскрыть наугад того же «Мастера» и прочитать первую фразу, на которую упал взгляд. И затем, наморщив лоб, подгонять смысл этой фразы к заданному вопросу. Ответы, полученные таким образом из мира теней, были, как правило, туманными и неопределёнными. Впрочем, бывали и исключения. Андрей, например, однажды в ответ на вопрос, покинет ли он опостылевший родной город, к нашему восторгу, прочитал фразу Понтия Пилата: «Помилосердствуйте, нет более безнадёжного места на Земле». Которую, абзацем выше, предваряла другая: «Очень хорошая мысль, – одобрил прокуратор, – послезавтра я её отпущу и сам уеду, и – клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь – я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня».
В общем, время мы проводили весело и интересно.
Между тем над Лазарем сгущались тучи – в конце июня его должны были «забрить» в армию, и уже пришла повестка из военкомата. Чем ближе становился день проводов, тем Лазарь всё больше и больше мрачнел. В конце концов он дозрел и объявил нам, что в «армаду» решил не идти. Надо сказать, такое решение далось Андрею не сразу. В восьмидесятых годах откос от службы в армии не был столь распространённым явлением, каким стал чуть позже, в девяностых, а в наших почти пейзанских краях являлся и вовсе делом неслыханным. Фактически Лазарь был первопроходцем. Но, приняв это решение, Андрей с присущим ему максимализмом заявил, что от него уже не отступится в любом случае, даже если понадобится – ценой собственной жизни.
Надо было срочно спасать друга. Вот только как? Если отбросить все членовредительские и опасные для здоровья варианты, самый оптимальный выход для физически здорового человека был – косить через «дурку», по статье «7-Б». Но Андрей по своему природному раздолбайству не предпринял для этого никаких мер накануне и вообще простодушно не думал ни о чём плохом, пока не грянул гром в виде повестки, а сейчас было уже поздно – комиссии пройдены, и Советская Армия ждала его с распростёртыми объятиями. Единственной надеждой являлось в последний момент получить отсрочку, хотя бы до следующего призыва, а за полгода уже можно было придумать что-нибудь основательное. Но как получить эту спасительную отсрочку?
Мы перебрали множество возможных способов и остановились на следующем: сломать Лазарю ногу. Правда, поначалу я ассистировать в этой операции отказывался, заявив, что на такое братоубийственное дело пойти никак не могу.
– Вот если ты на него не пойдёшь, это как раз и будет братоубийственным делом, – мрачно ответил мне Лазарь. – Если меня начнут загребать, я снотворными таблетками отравлюсь насмерть или вены себе вскрою. Мне, кстати, не в первый раз, – и он взмахнул рукой с несколькими шрамами на внутренней стороне предплечья. Шрамы выглядели достаточно убедительно, и я согласился.
Диспозиция была такая: я, Лазарь и Мишель идём в ныне пустующий дом моих родителей, там я усыпляю Андрея при помощи эфира для наркоза, бутылочка которого не известно, для каких целей стояла в погребе с незапамятных времён, а Мишель тем временем ломает ему голень – для этого я мог предложить тяжёлый железный лом, валявшийся в сарае. На том мы и порешили, и на следующий же день, не откладывая в долгий ящик, отправились ломать Андрею ногу.
Поначалу я воспринимал то, что сейчас должно было произойти, как некое приключение – ну подумаешь, махнёт один раз Мишель ломом, потом дотащим Лазаря до дома, и всего делов-то. И нервы себе пощекочем, и товарища от армии спасём. Святое дело. Но чем ближе мы подходили к пункту назначения, тем больше меня начинал бить мандраж. Я уже был сам не рад, что уступил уговорам и взялся за это дело.
Андрюха улёгся на ржавую металлическую кровать, стоявшую во дворе, между домом и летней кухней, стены которых надёжно закрывали нас от любопытных глаз соседей, просунул левую ногу сквозь прутья спинки и положил её пяткой на деревянный стул. Я достал из подвала пузырёк с эфиром, вскрыл его, густо смочил захваченную с собой тряпку и прижал её к лицу Андрея, стараясь как можно плотнее закупорить рот и нос.
Но усыпить мне удалось не сразу. Несколько раз Андрей вырывался и делал какие-то замечания, по сути или не очень. Ему было страшно, он хотел оттянуть решающий момент хоть на секунды, даже понимая, что этот момент стал неизбежен – слишком уж далеко мы зашли.
Наконец Андрей перестал подавать признаки жизни, и наша операция вошла в решающую стадию. Мишель медленно поднял лом, примерился и… И тут мои и без того натянутые нервы не выдержали, я зажмурился и, зажав руками уши, повалился ничком прямо на бесчувственного Лазаря.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что дело уже сделано, и Мишель утирает пот со лба, рассматривая на удивление небольшую и аккуратную ранку от удара, даже не ранку, а так – слегка сочащееся кровью отверстие на голени. Всё было позади. Мы немного успокоились и стали ждать, когда спящий проснётся.
Приходя в себя, Лазарь забормотал что- то несуразное, а затем, приняв сидячее положение, вдруг ни к селу ни к городу заявил, что Бог действительно существует, и он сейчас в этом окончательно убедился. Мы потребовали объяснений, и Андрей рассказал нам такую историю:
– Три года назад, когда я был ещё не знаком с Романом, не говоря уже о том, чтобы бывать в этом дворе, я поехал с родителями на рыбалку с ночёвкой. И там, когда я спал в палатке, мне приснился сон. Или не сон, теперь уже не знаю. Как будто внезапно просыпаюсь, открываю глаза, а надо мной не палаточный брезент, а голубое небо. И я вижу ту же картину, что увидел сейчас. Сбоку кирпичная стена, надо мной склоняется Роман, сзади за ним стоит Мишель – все в тех же самых позах, в том же прикиде, и всё до мельчайших деталей так же, как сейчас. Потом я проснулся на самом деле, точнее, выпал в реальность. Конечно, я тогда об этом забыл и не вспоминал до сегодняшнего дня. А вот сейчас увидел снова – наяву. Каково, а?
Помнится, лазаревский рассказ произвёл на меня колоссальное впечатление. Но не склонный, в отличие от нас, к мистицизму Мишель потом, когда у нас с ним зашёл разговор об этом чуде лазаревского ясновидения, пожал плечами и сказал:
– Да человеку, когда он отходит от наркоза, знаешь, что может примерещиться? Это – ещё самое малое.
Конечно, такое прагматичное объяснение никак не могло меня устроить. Тот случай так и остался для нас таинственным и сверхъестественным примером провидения будущего.
Выслушав Лазаря, мы посидели ещё немного, обмениваясь впечатлениями, потом осторожно подняли Андрея с кровати и, придерживая с двух сторон, словно раненого бойца, повели по направлению к его дому. Наш друг прыгал на одной ноге, но был счастлив, как ребёнок.
– Спасибо, спасибо вам, братушки, избавили от «армады»! – приговаривал он.
Но наша эйфория оказалась преждевременной. Лазарь отправился на приём к хирургу, и тот, к его ужасу, сказал, что ничего страшного нет, нога не сломана, не имеется даже пустяковой трещины в кости, а ушиб поводом для отсрочки не является.
И действительно, нога стала быстро заживать, так что на своих проводах Лазарь уже, приняв водки, лихо отплясывал рок-н-ролл. Впрочем, траурного настроения Андрея ни водка, ни рок-н-ролл не развеяли. Он дошёл даже до того, что стал делать нам – Мишелю, Сергею и мне – завещание, на случай, если его упаковка снотворных таблеток всё же будет пущена в ход и нам не доведётся больше свидеться. В частности, на похоронах, буде такие состоятся в ближайшее время, вместо траурных маршей непременно должны звучать «медляки» «Скорпионс» и «Лед Зеппелин». Гитара была завещана мне, пластинки с бобинами – Сергею, не был обойдён и Мишель.
В общем, Андрей нагнал такой жути, что, когда мы уходили от него ночью, я переживал не на шутку.
– А вдруг он и вправду что-нибудь с собой сделает? – приставал я к Мишелю. – Может быть, не следовало оставлять его вот так, одного?
В ответ Мишка дёргал плечом:
– Да ничего не сделает, треплется больше. Ты Лазаря плохо знаешь.
Он был прав, но я той ночью так и не успокоился. И на следующее утро чуть свет опять пошёл к Андрею. Во двор я заходил с лёгким сомнением и замиранием сердца – а вдруг и впрямь… И отлегло от сердца у меня только тогда, когда в дверях домика появился он сам – живой и здоровый, только сонный и немного опухший с бодуна.
Когда Лазарь умылся и расчесался, мы отправились в военкомат. Но, увидев Андрея, сотрудники комиссариата в ужасе замахали руками и послали его в парикмахерскую.
Во время стрижки на моего друга было больно смотреть – он чуть не плакал, ёрзал, видя в зеркале, как с каждым взмахом ножниц опадает на пол, подобно осенней листве, так любовно отращиваемый и лелеемый хайр.
Остриженный Лазарь стал похож на цыгана – такой же чернявый, с живыми тёмными глазами и серьгой в форме кольца. После этой экзекуции он отправился обратно, в военкомат. Мы обнялись на прощание, я пожелал ему удачи и пошёл домой.
Без Андрея с его весёлым, бесшабашным раздолбайством стало скучновато. Но спустя несколько дней случилось невероятное – армейский спрут выпустил свою уже почти проглоченную жертву! Я сначала было не поверил своим глазам, когда, открыв дверь после звонка, увидел в подъезде Лазаря собственной персоной. Выяснилось, что на сборном пункте в областном центре последние в этом сезоне призывники, в число которых попал и мой многострадальный друг, пришлись не ко двору. Все воинские части были уже укомплектованы, «покупатели» разъехались, и несостоявшихся служивых отправили по домам догуливать до следующего призыва.
Второй такой ошибки Лазарь уже не допустил. Осенью он отправился в «дурку» и вернулся из неё, обзаведясь вожделенной статьёй «7-Б», которая считалась у уклонистов «классикой жанра».
Когда Андрей уезжал со сборного пункта в областной столице, он случайно познакомился со своими собратьями-хиппи и вскоре зачастил к ним в гости, на местный «арбат». Эти тусовки подействовали на Лазаря не лучшим образом, развив в нём дремавшие до поры задатки заносчивого сноба, и наши дружеские отношения стали медленно, но верно охладевать. А после того как Андрей, согласно предсказанию духа Михаила Афанасьевича, совсем перебрался в большой город и стал появляться дома лишь эпизодически, и вовсе сошли на нет.
Как-то, в начале десятых, я приехав навестить родные края, встретил на улице старого приятеля Юрку, которого не видел несколько лет. Мы долго делились новостями и рассказывали друг другу, кто как живёт.
– Ну а Лазарь-то появляется хоть иногда? – спросил я между делом.
Юрка вдруг помрачнел.
– А ты что, разве не знаешь?..
– Что именно?
– Лазарь уже года два, как умер.
Я буквально остолбенел:
– Как? От чего?
– Сердечный приступ, – пояснил Юрка. – Он же совсем здоровье не берёг – выпивал сверх меры, курил, как паровоз, да ещё и наркотиками не брезговал.
Я хотел узнать, где находится могила старинного друга, и сходить на неё, но так и не собрался.
Роман БЕЛОУСОВ
Евгений КРАН /рис./
