К ДНЮ ПОБЕДЫ
(ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРОНТОВИКОВ)
На днях решил свои архивы пересмотреть, чтобы устаревшие записи выбросить, а что еще пригодится – оставить. И наткнулся на блокнотик. Заглянул в него, и сердечко екнуло – это же записи рассказов бывших фронтовиков. Вообще-то они не любили вспоминать войну. Не то чтобы скромничали, а, видимо, пережитое не покидало их даже спустя годы. А тогда День Победы отмечали. Ну, выпили (в компании несколько фронтовиков было). Сидим, разговариваем о том о сем. Речь о войне зашла. Незаметно достал блокнот и приготовился слушать.
Откровений пришлось ждать с полчаса, а может, и более. Но вот после очередных «фронтовых ста граммов» мужики оживились. Несколько воспоминаний я записал. Только вот жаль, что неудобно было их имена да фамилии спрашивать: насторожились бы и умолкли.
ЗА ДВАДЦАТЬ КИЛОМЕТРОВ ДО БЕРЛИНА
«Я до Берлина каких-то два десятка километров не дошел. Обидно, но так сложилось. А ведь до этого пол-Европы прошагал в матушке-пехоте. Дело было уже в Германии. Апрель сорок пятого года. Мы наступали, немец огрызался, но постепенно откатывался на запад. Мечтали о скорой победе над врагом. Но однажды утром нам приказали окапываться. Приготовились, ждем. Что-то будет?
А надо сказать, при наступлении ряды наши поредели. И тут началось. Атака за атакой. Одну волну отобьем, следом другая накатывает. Прут и прут. Сколько нашего брата тогда полегло. Санитары не успевали раненых в тыл выносить. Чувствуем, что силы на исходе.
– Где подкрепление? – спрашиваем командиров. В ответ одни заверения: ждите, мол, будет.
К вечеру и вправду дождались. В короткое затишье на передовую прибыли то ли киргизы, то ли туркмены. Кто такие, и расспросить не успели. Очередная атака. Но только заговорили немецкие минометы, как наша «подмога» залопотала по-своему и, выскочив из окопов, кинулась в тыл. На команду вернуться в строй внимания не обращают. Немцы по ним открыли огонь. Наши командиры приказывают: «Бейте по трусам!».
Ну и досталось нам: пришлось и атаку фашистов отражать, и по паникерам стрелять.
И тут неподалеку мина разорвалась. Меня взрывной волной отбросило к стенке траншеи, прямо головой. Очнулся в медсанбате. В голове гудит, тошнит. Спрашиваю доктора: «Что случилось?». «Ничего страшного, – говорит, – контузия».
Когда отошел, вернулся в часть. От однополчан узнал, что вовремя пришло новое пополнение. Врага отбили. А вот Берлин без меня брали. Не довелось…»
СТРАННАЯ ФАМИЛИЯ
«Многие у меня спрашивают:
– Откуда у тебя такая фамилия странная – Пешта?
– От отца венгра досталась, – отвечаю. – Во время Первой мировой войны он воевал против царской России на стороне Австро-Венгрии. Под Перемышлем попал в плен. Во время Гражданской войны сражался на стороне Красной армии. В Сибири, после ранения, в госпитале познакомился с моей мамой. В двадцать четвёртом родился я. В тридцать седьмом его по доносу арестовали как иностранного шпиона и расстреляли... Почему нас с мамой не тронули, остается загадкой. Можно считать, повезло.
Меня призвали в армию в марте сорок второго, а в июне отправили на фронт. Выгрузили из эшелона и быстрым маршем по степи – на передовую. И сразу в бой. Только расположились в окопах, немцы после артиллерийского обстрела начали атаковать.
Не забыть этот бой! Как начали взрываться снаряды, как засвистели первые пули… Страшно было, затем пообвыклись. Я длинными очередями из ручного пулемёта прижал немцев к земле, а затем короткими начал отстреливать фашистов по одному, словно уток на охоте, только успевал ленты менять. А помогла мне тогда выучка деда-охотника. Я с детства научился обращаться с ружьём. Как пригодилось мне тогда умение ружейного боя...
Только отбили фашистов, приказ – перейти в атаку. Рванули под огнём врага по открытому полю. Где бегом, где ползком, где короткими перебежками к немецким окопам. И вдруг почувствовал удар, потерял сознание.
Очнулся от боли по всему телу. Меня основательно пинают. Ногами в ботинках. Слышу немецкую речь. Хотел было притвориться мёртвым, но услышал звук затвора и понял, что сейчас пристрелят. Поднялся, жить-то хочется. Наших раненых, если не могли встать, немцы в плен не брали, а добивали на месте.
Стою, в голове шумит, все кружится. Окинул взглядом поле боя – сколько лежит наших убитых, не сосчитать. Стоят передо мной два немца и показывают, мол, иди вперёд. И я пошёл, трудно было идти, но шёл, знал, если упаду, пристрелят.
Привели к грузовой машине, связали руки и заставили лезть в кузов. Довезли до какой-то деревни, а там поместили в открытый загон для скота. Здесь было много наших. Ночью шёл проливной дождь, утром встал с мокрой земли, а у меня озноб и кашель с кровью. От побоев спина и грудь болят. В груди всё хрипит и клокочет. Похоже, лёгкие отбили.
На допросе немцы что-то спрашивают, а у меня от контузии память отшибло, хоть пытай: знал бы какую-нибудь военную тайну, и то не смог бы рассказать. Всё, что им нужно знать, вычитали из отобранной у меня солдатской книжки.
Спрашивают:
– Откуда у тебя такая странная фамилия – Пешта?
Ну я им и рассказал историю про своего отца.
– Венгры – наши союзники, пойдёшь воевать против большевиков? – спрашивает немецкий офицер.
– Да какой воевать, если кровью харкаю.
Вот меня и отправили в госпиталь, а там врачи туберкулёз нашли. После лечения послали работать в Германию на хозяина. Как союзника пичкали таблетками да лёгкий труд предоставили. Вот так благодаря странной фамилии я и выжил в плену.
В апреле сорок пятого года нас освободила Красная Армия. Комиссия допросила, но за мной ничего преступного не значилось: ни полицаем, ни предателем не был. Освободили и отправили в госпиталь залечивать туберкулёз. Кочевал из одной больницы в другую, пока в пятидесятом году не излечился. После войны искал своих однополчан, наводил справки. Кто погиб, кто пропал без вести, никого живыми не нашёл. В пятьдесят шестом году реабилитировали отца за отсутствием состава преступления».
ПЯТНАДЦАТАЯ ЗАРУБКА
«На прикладе моей снайперской винтовки было девятнадцать зарубок – число уничтоженных фашистов. Пятнадцатая же запомнилась на всю жизнь. До сих пор храню трофейные немецкие часы. Двадцать лет шли, пока не остановились. Сломались, все недосуг их отремонтировать. Как увижу этот жёлтый циферблат, так встаёт картина короткой снайперской схватки.
А дело было так. В феврале сорок третьего в звании сержанта я воевал на Ленинградском фронте между Большой и Малой Вишари. Утром занял выгодную позицию на возвышенности, откуда было удобно наблюдать за расположением фашистов. Кругом снег, редкие кусты, дзоты и окопы. Из бинокля видно, как мельтешат солдаты. Ничего интересного.
Снайпер, как и охотник, выслеживает дичь. А моя дичь – это немецкий офицер, чем выше чин, тем крупнее дичь. Бывало, целыми днями в маскхалате лежишь в снегу, промёрзнешь до костей – и никакого результата. Так и в тот день просидел в засаде без пользы и собрался уже уходить, как вижу: куст зашевелился. Меня, уральца, лесного человека, удивило: как так, ветра нет, а куст трепыхается. Глянул, а там немец на меня через бинокль смотрит. «Ну вот, прохлопал, эх, жизнь моя – копейка!», подумал и давай быстро заряжать винтовку. Гляжу, немец тоже заряжает, только руки мелькают. Всё делаем одномоментно, друг в друга целимся. Я на долю секунды увидел направленную на меня чёрную прорезь дула. Спускаем курки, два выстрела слились в один. Сильный удар почувствовал в голову.
Очнулся от короткого забытья. Открываю глаза, думаю: на этом свете или на том? Смотрю, тот же снег, те же кусты. Потрогал шапку, а в ней дырка от пули на два сантиметра выше головы. Но это, кстати, была вторая пуля, которая попала в меня. А первую поймал, когда шёл в атаку в октябре сорок первого. Та пуля попала в грудь и вонзилась в лежащий в нагрудном кармане гимнастёрки комсомольский билет. Стреляли издалека, и потому она потеряла убойную силу. В третий раз в феврале сорок пятого под лопатку попал в меня осколок при минометном обстреле. Столько месяцев провалялся в госпитале, но хирург так и не смог его вытащить. До сей поры с ним живу.
…Да, о пятнадцатом. Глянул в бинокль на немецкого снайпера, а тот лежит неподвижно. Подобрался к нему и вижу: моя пуля попала ему посредине лба. Снял на память с его руки часы. Снайпер тот матёрый был, на прикладе его винтовки не один десяток зарубок. К его ноге, для маскировки, был привязан куст. Хитрец, одним словом.
Стою, верчу эти часы и невольно думаю: если бы промедлил, что тогда…. И ёкнуло сердце, и невольный холодок потёк по спине».
НА СНИМКЕ: снайперская дуэль.
Александр ШЕЛУДКОВ
