РАССКАЗЫ
(РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ)
Эту историю из судебной практики, на первый взгляд, забавную, рассказал молодой практикант из Волгограда Алексей.
Представьте сельские пейзажи. С гусями на пруду, ветлами на косогоре. Мычанием коров, собираемых ранним утром пастухом в стадо. И обязательно с бабкой-травницей. Не простой, а знаменитой на всю округу. Из тех, что снимает с помощью настоев и трав разную хворобу, лечит женскую и мужскую немощь. Но и помогает в семейной жизни, отводит беду-кручину.
А каков сельский механизатор – самодеятельный массовик- затейник! Весельчак, смехослов, баянист-частушечник. Первый парень на селе. Посиделки, именины, гуляния, свадьбы – все при нем.
Вдовушки игривыми взглядами приглашали почаевничать. Продавщица сельмага млела от удовольствия обслужить вне очереди приятного молодого человека. Бабы в годах вздыхали об ушедшей молодости. Молодухи- доярки зазывали к себе на ферму попить парного молочка. Он никому и не отказывал.
Жена, библиотекарша, скандалов из-за ревности не чинила, помалкивала. Любила. Боялась потерять. Но тоской-кручиной от одиночества да подозрения себя изводила. Однажды глянула в зеркало: исхудала, осунулась, вид заупокойный. Сколько можно?!
Решила сходить к бабке- травнице за советом. Как-то под вечер в отсутствие приблудившегося где-то муженька собрала гостинец: знаменитые свои шаньги с творогом. Присовокупила отрез крепдешина, шаль оренбургскую пуховую. Понесла на дальний конец села.
Бабка подарки приняла, выслушала и говорит: «Видный мужчина, ничего не скажешь. Но диво – не дивное, чудо – не чудное, будет тебе, девка, успокоение. Так и быть, управу на твоего лихоманца, смутьяна сердечного найдем. Станет, как привязанный к твоему подолу. Но не сразу, а помаленьку. Был золотой, да сплыл. Медным станет. Бабы и отлипнут. Сами отступятся. Да ты не боись! Не о том подумала! При тех же горячих кровях останется... На-ко вот, держи».
И дала совсем крохотный, насморочный пузырек с какой-то коричневой жидкостью. «Плесни ему несколько капель... да не в питье, дуреха, не в еду, не вздумай! Слушай внимательно сюда, – инструктировала бабка, – как будет мыть голову твой архаровец, ты ему в таз и плесни. Но смотри – тайно. Пять капель на таз. Поняла? Сила в них заговоренная, большая. На другой раз – снова пять. А как кончатся, приходи... Но знаю, будет ладно и так. Посмотришь. Ну, ступай. А что детей у вас нет – будут! Я помогу. Все будет хорошо! Тихим станет. Домоседом. Увидишь».
Припозднился опять муженек, под хмельком, веселый. Баян в чехол поставил. Женой втайне не нарадуется: смирная, не бранчливая. Вот шанежек к ужину напекла. Молодчина! Начал что-то рассказывать, мозги жене туманить.
А у той на уме как капли на него напустить! Хлопот с мытьем не оберешься, волос-то вон сколько много!
О, это была плотная, тяжелая, в крупных каштановых завитках, разбросанная по плечам величавая шевелюра. Главное украшение механизатора, его гордость!
Настоящее произведение природы. Кудрявый выплеск божьего благоволения. Это сколько же мужиков надо обидеть, чтобы одарить с избытком одного! Ни ветер такой «шубе» не был страшен, ни мороз. В снегопад являл собой муженек живописную картину: с целым сугробом на голове... А уж как берег эту свою достопримечательность с помощью расчесок, лосьонов, массажной щетки. Боялся перхоти.
– Может, голову помоем, муженек? – спрашивала она.
– Сегодня не буду... Рано вставать.
– Как знаешь, милый. А я и воду нагрела. У тебя вон перхоть вроде...
Муж как услыхал про перхоть, на том и купился.
Дальше так. Пяти капель показалось всего ничего – на донышке ложки. Бабка поминала про таз, а тут воды с целых три. Отсчитала пятнадцать. Смотрит, осталось совсем мало. Вытряхнула все.
Ну, помыли эту кудрявую роскошь, осушили полотенцем, расчесали... Спать улеглись.
Поутру муж поднялся первым. Чувствует, голове непривычно легко, да и холодит что-то. Взглянул на проснувшуюся жену, а у той в глазах – ужас! Хвать себя за голову: под ладонью пусто! Голым- голо! Не понял. Подбежал к зеркалу, глядит – себя не узнает. Ни единого волоска! Будто злой ветер сорвал шикарные кудри, обнажив напоказ нечто уродливое: шишкастую, кверху клином, абсолютно нагую, в контраст с загорелым лицом, нежно-розовую плешь. Глянул на подушку: там кудри валяются целехоньким шикарным париком.
Шок! Завопил мужик дурным голосом, забегал. Жена в рев ударилась, в ноги бросилась, давай сдуру виниться, все как на духу рассказала...
– Ни одна экспертиза, – заметил я, выслушав эту историю, – не признает неизгладимого обезображивания лица. За что же их судить!
– Не их, а его, – отвечал практикант. – Озверев, он жену отдубасил до беспамятства, глаз чуть не выбил, челюсть сломал. А у бабки стекла выхлестал, убить грозился. И что характерно, на черепе потом не выросло ни пушинки. Блестел, как бильярдный шар...
Вот такая случилась история. Сделали человека посмешищем, лишили мужского обаяния.
Ах, ревность, ревность...
ФЕМИНИСТКА
В «гармошке», нареченной по- иному «папа с мамой», – час прилива. А потому теснота. В моем одноместном закутке меняет за окном свои декорации городской осенний пейзаж. Впереди на спинку сиденья опрокинулся веер роскошных русых волос. Залюбоваться можно. Но отвлекает, вдвигаясь сбоку, премиленькая черно-белая мордашка, торчащая из желтой плетенки. Намереваюсь существо погладить, но сумка в чьей-то полной руке нервически дергается, оставляя ни с чем. Подняв голову, вижу владелицу – пожилую даму в зеленом берете, глубоко, по последней моде, натянутом на уши. Под ним – нечто брыластое и нелюдимое. Спохватываюсь, намереваясь подняться:
– Садитесь, пожалуйста....
Но дама в зеленом берете тычком в плечо как припечатывает.
Сиди, кавалер! – в голосе пренебрежение и насмешка. Чем-то я не угодил.
– Успокойтесь, – говорю. – Я бы не причинил вашей кошке вреда.
– Вреда! – она передразнивает, еще более возбуждаясь. – Только посмей, не возрадуешься!
Вот так выверт! Выражаясь шоферским языком, завелась с пол- оборота. Женская сварливость – как зубная боль. И нет ничего позорнее для мужчины – вступать в перепалку. Молчу. Роскошный «веер» сдвигается:
– Он вам место уступил, – говорит обладательница, по виду – студентка, – как джентльмен, а вы хамите. Нехорошо!
– Тебя, расфуфыра, не спрашивают! – выпаливает скандалистка. – Не сплясывай! – И переиначивает на свой лад: – Джентельмена! Видали мы таких джентельменов... На свалке... Зубы на полке, а туда же!.. – Ей словно бы нравится привлекать внимание. Гремит без стеснения:
– Доживешь до моих лет – узнаешь! Заступница! В голове догадка: задержали пенсию, вот и кидается на всех. А может, просто мужененавистница? «И не оспаривай глупца»... Но помимо воли тоже начинаю вибрировать. Вска- киваю:
– Что она может узнать? Что?! Про окончательную победу феминизма в отдельно взятой стране? 3а кордоном женщины пресекают на корню любое мужское внимание, услугу. В ресторане, если с кавалером, платят за себя... Уничтожают в себе женщину. Вы из таких?!
– Чего разорался? – она как-то сразу успокаивается. Очевидно, довольна, что вывела из себя.
В самом деле, мечу бисер...
– Уже замолчал, – говорю. Начинаю пробираться на выход, роняя напоследок:
– Из уважения к вашему возрасту.
Что тут опять поднялось! Переполох в курятнике!
– Глядите-ка, какой уважительный! – кричал «зеленый берет» вдогонку. – Ой, не могу! Да ты на себя посмотри! Кавалер на один раз... пописать! Иди, иди! Заоглядывался. Не испугалась!
Оскорбительное замечание подхватывает дружный хохот. Пока пробирался, по сторонам озвучивалось:
– Был бы мужик помоложе, не орала бы.
– ...Руками, вишь, блудил...
– Да ну-у...
– Вот те ну...
– Эй! Что там? Кошелек украли?
– Ой-ой! Какие мы нежные, и полапать нельзя!
– Вам, хомякам, только бы лапать!
– Ага! 3а запрещенные места!
Снова гвалт и ржачка. Кое-как выпадаю. В окнах движение как в обезьяннике. Пальцы не попадают в петли. Достала-таки... Феминистка. Выскакиваю за три остановки до дома. Типично стрессовая ситуация: рюмашку пропустить – в самый раз. За что опозорила? Но истина открылась, однако, не в вине, а за пивом в беседе, спустя некоторое время. Приятель выслушал и говорит:
– Видишь, поосторожнее надо с дамами замученного возраста. Все они тогда феминистки. Ты к ним с добром, а у них своя мелодия в голове. Вот и случилась оратория, – скаламбурил он и объяснил, сдувая очередную пену:
– Мой тесть тоже уступил как- то место пожилой тетке, а та давай орать на весь троллейбус: «Старуху нашел! Да я помоложе буду! У самого песок сыплется, вот и сиди!».
Всего измерзавила. С тех пор тесть зарекся... Вот и весь секрет... Что ж, понять – значит, простить. Но я тоже почему-то зарекся...
/Из книги «Заглянуть в судьбу» Виктора ХМЕЛЕВА/
Евгений КРАН /рис./