МИСТИКА ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ: ДВЕРЬ В СТОЛОВОЙ
В жизни каждого человека, даже самого обыкновенного и приземлённого, рано или поздно случаются какие-нибудь происшествия, далеко выбивающиеся из рамок повседневности и нарушающие наши привычные представления об окружающем мире. Такие случаи подобны коротким, ярким вспышкам – они впечатляют нас до глубины души, потрясая на короткое время нашу личную Вселенную. Но потом быстро забываются, заносимые илом обыденности и будничных, рутинных событий. Да мы и сами изо всех сил стараемся избегать этих воспоминаний, бросающих вызов нашему такому привычному, уютному мировоззрению и доставляющих нам одно только беспокойство и дискомфорт.
Были подобные эпизоды и в моей жизни.
В августе 1988 года, во время школьных каникул, я и мой лучший друг Виталик устроились на работу в пионерский лагерь на Дону. Днём мы с другом мыли посуду на кухне (благо, на посудомоечной машине это не требовало особых усилий – надо было лишь заталкивать тарелки-стаканы-ложки с одной стороны и получать их, уже чистыми, с другой), а вечерами развлекались, насколько хватало фантазии и возможностей – тусовались на лагерных дискотеках, ухаживали за девчонками из первого отряда и пускались в различные авантюры.
В частности, в тот вечер мы с коллегами по лагерной «обслуге» запланировали набег на армянские бахчи, располагавшиеся неподалёку. Но после ужина к нам с Виталиком неожиданно нагрянул гость – наш старый товарищ Петька. Он давно уже собирался навестить нас и вот, наконец, созрел.
– Пошли с нами на бахчи, – предложил ему я.
– Зачем на бахчи? Ты что, забыл, мы же собирались в Дом отдыха, в столовую заглянуть.
Здесь надо пояснить, что Петька был отъявленным сорвиголовой и искателем приключений, причём почти все его похождения носили, как правило, мелкокриминальный характер. Угнанные им велосипеды и обнесённые ларьки не поддавались подсчёту. Хотя справедливости ради следует заметить, что делалось всё это обычно без какой-либо особой корысти, исключительно из «спортивного интереса». Ничего по-настоящему ценного Петька ни разу не похитил, а велосипеды, накатавшись от души, бросал у обочины. Но из-за такой живости характера мой товарищ являлся завсегдатаем детской комнаты милиции.
Не знаю уж, чем так привлекла его именно эта столовая в Доме отдыха, но «взять» её стало очередной Петькиной идеей-фикс. Я тоже соблазнился пополнить свой жизненный опыт новыми и необычными впечатлениями. При этом я не то чтобы не знал, что наша затея является уголовно наказуемой, а просто об этом не задумывался, и всё предстоящее воспринималось как занимательное приключение.
Вот так вышло, что этой ночью вместо запланированных бахчей я отправился с Петькой в противоположную сторону – в Дом отдыха.
От лагеря до конечной точки маршрута было не близко – километров, наверное, семь, а может, и того больше, но прогулка нас нисколько не утомила. Ночь выдалась замечательная – тёплая, ясная, с густой россыпью звёзд на небе. Здесь, вдали от города, звёзды были особенно крупными и яркими, казалось, что небеса тут ближе к земле.
За созерцанием ночных красот и неспешной беседой время пролетело почти незаметно. Я понял, что мы, наконец, достигли цели нашего путешествия, когда асфальтовая дорога сменилась грунтовкой; на фоне тёмного бархатного неба вырисовались силуэты поселковых домов и заборов, а на обочине появился какой-то неуклюжий трактор. Если бы режиссёр Пырьев снимал свои фильмы про деревню в конце восьмидесятых, он оценил бы такую натуру. Только время от времени навеваемый порывами лёгкого ветерка запах навоза немного портил идиллию. А может, наоборот, украшал её, придавая завершённость.
Скоро впереди замаячила приземистая громада столовой, блекло освещённая рассеянным светом нескольких фонарей. Мы, стараясь по возможности держаться в тени, «на всякий пожарный» обошли её кругом и, убедившись, что на дверях висит здоровенный навесной замок, начали действовать по разработанному Петькой плану.
Мой друг почти бесшумно выставил стекло (вот что значит практика и опыт!), и мы быстро, как ниндзи из голливудских фильмов, один за другим просочились в образовавшийся проём.
Оказавшись внутри, немного постояли, давая глазам адаптироваться к ещё более глубокой темноте, а когда очертания окружающих предметов стали не такими размытыми, двинулись дальше.
В скупо проникающем сквозь окна свете фонарей перед нами предстали шеренги столов с задвинутыми под них стульями. Стараясь двигаться плавно и бесшумно, будто кто-то с улицы мог нас услышать, мы пересекли зал, обогнули стойку раздачи и занырнули в подсобные помещения, где, по всей логике, должны были храниться запасы продуктов. Но нас ждало разочарование – никаких яств, чтобы устроить лукуллов пир, мы не обнаружили. Единственной находкой, которая могла представлять хоть какой-то гастрономический интерес, был ящик печенья, которым, за неимением лучшего, мы тут же утолили разыгравшийся от ночной прогулки аппетит, и набили им карманы впрок, на обратную дорогу.
Разочарованные, мы с Петькой тем не менее решили, раз уж здесь оказались, исследовать всю столовую, просто из любопытства, и двинулись по какому-то коридору. Петька временами освещал путь зажжёнными спичками, но делать это было совершенно необязательно, глаза уже достаточно привыкли к окружающему мраку.
Коридор вывел нас в небольшое захламлённое помещеньице, из которого вели в разные стороны две двери. Мы остановились, выбирая, с какой из них начать.
И тут царящую в столовой полнейшую тишину, дотоле нарушаемую только нашим дыханием и мягкими шагами, внезапно разорвал звук, сам по себе негромкий, но в данных обстоятельствах показавшийся оглушительным, как раскат грома. Это скрипнула дверь справа от нас. Она была приоткрыта почти наполовину, и вот сейчас неторопливо шевельнулась на плохо смазанных петлях и начала закрываться. Хорошая, тяжёлая, добротная дверь, отнюдь не из тех, что хлопают от сквозняков.
На одно невыносимо длительное мгновение мы с Петькой остолбенели, подобно Лотовой жене. Думаю, всем знакомо подобное чувство, которое бывает в душных ночных кошмарах – ощущение некоей надвигающейся жути; от неё невозможно убежать и спрятаться, потому что не слушаются онемевшие руки и ноги. А застывшее мгновение всё тянулось и тянулось, как резина.
Потом мой друг медленно повернул ко мне перекошенное, с выпученными глазами лицо и сдавленно произнёс:
– Что за…
Оцепенение тут же слетело, и мы побежали. Я потом совершенно не помнил, как мы преодолели обратный путь от того коридора до выставленного окна, из которого вылетели наружу подобно пробкам из хорошо взболтанной бутылки шампанского. По ощущениям это произошло за долю секунды.
И даже когда мы уже выбрались далеко за пределы посёлка и двинулись в обратный путь, моё сердце продолжало колотиться всё так же бешено, будто я ещё стою в пустой тёмной столовой и смотрю на неторопливо закрывающуюся дверь.
С тех пор, когда у нас с Петькой заходила речь о чём-нибудь эдаком, таинственно-сверхъестественном, и я начинал проявлять присущий мне скептицизм, он всегда напоминал:
– А столовая?
На что я всегда тщился найти какое-либо рациональное объяснение нашему приключению:
– А может, там кто-то был, за этой дверью? И услышав, что не пойми кто среди ночи бродит по столовой, сам перепугался и решил закрыться изнутри?
– А откуда бы там кто-нибудь взялся, в такое-то время?
– Ну, допустим, приехал в Дом отдыха какой-то новый постоялец. Поздно, на ночь глядя. Его не успели разместить в номере и, чтобы не оставлять на улице, предложили переночевать в столовой.
– Закрыв снаружи на амбарный замок?
– Гм… Да, не катит. Ну а вдруг кто-то такой же, как мы, залез туда с теми же целями, но немного раньше? – не сдавался я. – Может же, в принципе, быть такое?..
Петька только снисходительно улыбался в ответ. Да я и сам в глубине души понимал, что все мои версии никуда не годятся. А других разумных объяснений тому, чему мы стали свидетелями тогда в ночной столовой, нет.
Роман БЕЛОУСОВ
Евгений КРАН /рис./
