РОДИНОВЕДЕНИЕ АНАТОЛИЯ ОМЕЛЬЧУКА
Мои детство и юность прошли рядом с библиотекой на улице Урицкого (сейчас им. Ю. Осипова). Напротив больших хозяйственных ворот детского дома находился Дом Фонвизиных, в котором и располагалась библиотека. И мы, босоногие, бегали наверх по крутой лестнице с крашеными ступеньками и до блеска отполированными перилами.
Там, в мансарде, приютилось детское отделение. Его заведующая миниатюрная Вера Александровна всегда была с нами приветлива. И, не обращая внимание на грязные ноги, непременно просила мыть руки, так как угощала фруктовым чаем. К чаю подавался белый хлеб, намазанный маслом и посыпанный сахаром. И пока мы, болтая чёрными пятками, уплетали вкуснейшие бутерброды, Вера Александровна читала нам книжки с картинками про животных: Пришвина, Паустовского, Бианки, Джека Лондона...
Более верного и надежного друга, чем книги, у нас, пацанов, тогда не было. До школы было ещё далеко, и читать пока не мечталось. Фамилии писателей для нас тогда тоже ничего не значили – мы были уверены, что эти книжки написала сама Вера Александровна. Кстати, уже позже, в школе, познакомившись с историей декабристов, мы почему-то свято верили, что Вера Александровна тоже декабристка, что она родственница Фонвизиных. И нам казалось несправедливым, что всех жен декабристов считали самоотверженными героинями, а про Веру Александровну – ни слова.
Писать самим тоже хотелось. Занятие это тогда казалось легким и азартным. Все написанное было по-пацански героическим, на каждой страничке обязательно совершались подвиг, неожиданное открытие, заморское путешествие. А золотоволосые красавицы – феи, царевны, волшебницы – в описаниях смахивали на смуглолицых, раскосых наших детдомовских девчонок.
Сочинять и записывать в общих тетрадках, а потом по вечерам в спальных корпусах рассказывать пацанам было здоровски. Так как сверстники не воспринимали талантов в своей среде и доверялись только громким фамилиям, то с огромным разочарованием приходилось авторов выдумывать. Тогда и пришло понимание, что книги – это маленькие и большие реки, а само чтение – невероятное и захватывающее плавание.
С каждой прочитанной книгой горизонт моих познаний расширялся, жизнь с чужими радостями и собственными потерями воспринималась увлекательно- реальной. Заканчивалось детство.
Жизнь – Река. Река не возвращается. В одну и ту же воду ступить не получается. Но вот стоишь на берегу своих лет, смотришь на белобокие облака, отраженные в тихой воде, на безвозвратное течение, и вдруг по каким-то деталям, капелькам возвращается память о произошедших когда-то здесь событиях, необдуманных, взбалмошных поступках в этих и прочих местах.
В бесконечных раздумьях о жизни бродил я по городам, вспоминая хороших и разных людей, по-всякому переживая каждый наступающий день и с нетерпением дожидаясь благополучия следующего утра. Судьба оказала мне честь повстречаться с Анатолием Омельчуком. А его подарок – книга «Река возвращается» – оказался продолжением моих мыслей, моей жизни. Река вернулась книгой, дарственная запись прибавила впечатлений: «…Вечному ребёнку Человечества».
Книга жизни, книга о реке, книга – жизнь, которая возвращается в памяти. Читая, как свою, купаясь в оборотах, спотыкаясь, натыкаясь на порожки нежданных слов, эпитетов, нескучная река подхватила меня и унесла в долгое смелое путешествие. Течение плавное, неспокойное, горькое, счастливое…
Книга начинается с воспоминаний о Маме. Самая первая страничка открывается Мамой. Автор любит Маму. Фраза настойчивым рефреном повторяется в совсем коротеньком рассказе, даже заметке. Страница первая – Мамина. Автор-сын спохватывается: он ни разу не сказал Маме «люблю». А Мама – это всё: воздух, еда, река, жизнь. Как ностальгически напряженно строчки вспоминают, переживают. Строчки живые, можно их погладить, потрогать. Естественно, по жизни много раз приходилось говорить другим «люблю», а вот Маме – ни разу.
Легко ли читать Омельчука? Сразу и не ответить. Его просто надо читать. «Про снег». Это размышления пацана о друзьях, о природе во время своей болезни. Скучно болеть. Там, за холодным стеклом, – теплое снежное одеяло земли. Рассуждения маленького пацана распространяются добротой на других, на первый снег. Снег не только мягкий и пушистый, но обязательно теплый. Простые комнатные мысли парнишки: теплый снег на весь мир за окном, и он, выздоравливающий. Короткий, емкий рассказ. Трогательный. Заботливый.
«Капустный лист»… Рассказ встраивает нас в деревенскую жизнь, в Могочинское время и состояние. Баба Поля замешивает тесто. И рисунок напоминает парус. Плывут корабль и баба Поля, его капитан. Парус житейский. Через капустный лист – жизнь всей деревни, всей страны. Жизнь пахнет крестьянским трудом. А время – как мед, точно отражает пахучую истому летней жары.
Особый слог, разговорный жанр, беседа, посиделки, где с чаем, где с пивом… Читаешь и вдруг замираешь на слове – вовремя и правильно поставленном на место. Перечитываешь, наслаждаешься, усмехаешься, часто бросаешь дальше читать. Одним словом, оборотом, метафорой насытился и потом опять возвращаешься к тексту. А перед глазами, в башке – это слово, оборот, метафора – как пароль. Через слово воспринимается фабула событий. Не утомительная форма для чтения. В пожелании Омельчук об этом и написал «для добродушного чтения». Книга – река Добродушия…
Да, книга – это река, а странички – где приток, где рукав, где протока. А еще озёра, пруды… Нет засохших русел. Река полноводная, суровая, бурная, ласковая, наполненная жизнью, бесконечная. Река – трудяга, река – время, река – судьба, река – мать, река – Родина, Могочино, МОГ очень-очень? очи-очи…
Читаешь и ощущаешь себя собеседником, соучастником рассказа, а то и его героем, персонажем, соратником. Так как приходилось читать в пути, в дорогах, то это добавляло к чтению отчетливую причастность к течению, к реке. Движение как реальное дополнение к прочитанному. И сам уже рассказываешь другим, встреченным, как про своё, лично пережитое, прожитое.
Откровение? А может, смакование? Бывает, читаешь – и вдруг настигает ухмылка, смущение. Натыкаешься вдруг на крепкое слово, уличный говор – ударишь по тормозам. Но их, эти слова, не обойти: листнул страничку дальше, ан нет, свербит в голове, тянет назад, дочитываешь… И, подумав, соглашаешься: и сам был таким, приходилось быть таким, пережить такое. Вот и смысл книги подтверждается: образ той Реки возвращается. Поток мыслей как бы разворачивается и вновь проходит это место, знакомое или забытое, замытое песком забвения. Вновь трепетное ожидание. Ожидаемое как внезапное беспокойство, стоит повиниться, отчаянно попытаться исправить, найти улучшения. Но Река не всегда даёт, не делает напрасные уступки.
Нет в книге обманчивого состояния, нет натужных абзацев. Где усмехнешься, где захохочешь. И есть что рассказать, встречаясь со своими знакомыми, друзьями. Даешь листануть, читануть – и книга на какое-то время потерялась, потом неожиданно объявилась. И не знаешь, то ли читали, то ли просто просмотрели. Может, неловко читать такое сокровенное, а уж пересказывать и подавно стесняются.
Омельчук – открытый, исповедальный, неслабый попутчик по реке Жизни. Летописец своей Судьбы, Отечества, родных, близких… Из Ф.И.О. Омельчука легко составляю суть его характера: «АнаТом» душ человеческих.
Омельчук не пишет, он рассказывает. Азартно, с русским колоритом, сибирским характером, где-то подхлестнёт каверзой, а где-то ехидцей. Пишет искренне, бесстрашно, вроде даже беззаботно.
Читать Омельчука надо. Про Сибирь, про Женщин, про Историю, про Мечту, про Страсти человеческие, про Проекты, смелые гипотезы, бесстрашные утверждения – всего там у Анатолия Константиновича хватает. Это, если хотите, Родиноведение для нашей семьи…
Минсалим ТИМЕРГАЗЕЕВ, соратник
/Рис. Александра КУХТЕРИНА/