РАССКАЗ
В кабинет, отстранив пожилую секретаршу, вошла «изящная молодая женщина»:
– Вы редактор?
– Да, я.
– Почему вы не публикуете мои стихи?
– А вы кто?
– Я – Вероника Заплатина!
В кабинет заглядывает секретарша:
– Иван Иваныч! Это я виновата, не хотела отвлекать вас от …
– Я понял, Мария Семеновна. Я разберусь. Заплатина, Заплатина… Погодите-ка, вы не та самая бизнес-вумен, супруга нашего депутата Заплатина?
– При чем здесь мой муж? Я – автор 15 поэтических книг, мной написаны две тысячи стихов, не считая хокку и танка. За прошлый месяц на электронную почту вашего журнала я отправила двести стихотворений, а вы не печатаете. Думаете, это вежливо?
– Ну, не усложняйте. Это моя секретарь – женщина старой формации – не понимает новых веяний. Сам ей говорю. Ну что вы с этой Ахматовой носитесь, Мария Семеновна? А она: что вы, Иван Иваныч! Вот Пушкин еще, Цветаева.… Кстати, вам стихи Цветаевой нравятся?
– Честно?
– Разумеется.
– Знаете, вы правильно сделали замечание своей секретарше. Эта Цветаева вся какая-то нервная, непонятная. Просто в голове не укладывается, как это – из сора могут расти стихи? Стихи растут из души, это же очевидно. Думаю, это репрессии не дали развиться ее таланту.
– Вероника, про то, как из сора растут стихи, написала не Цветаева.
– Как это?
– Это Ахматова.
– Да какая разница! Обеим не хватает изюминки. Понимаете, эти сталинские репрессии…
– Да-да, понимаю. А чьи стихи нравятся вам?
– О, мой кумир – гениальная Рубальская! Она классик уже при жизни.
– В самом деле?
– Да что с вами? Конечно, классик! Постоянно на экране, вся милая, ухоженная. А стихи?! Когда Малинин поет ее песни, меня просто обволакивает, я прямо вся млею, вся дрожу от любви и желания.
– М-да. Так, значит – две тысячи стихотворений… О чем предпочитаете писать?
– Темы самые разнообразные…
– Чудесно. Давайте что-нибудь прочтите навскидку.
– Ой, столько всего! Ну, хорошо, вот посвящение мужу:
Звездочки красивые
В темноте летят,
Мы с тобой, счастливые,
Смотрим в звездопад.
Осень надвигается,
Скрючилась трава.
Скоро распластается
Золотом листва.
На плечо могучее
Я лицо склоню.
Что ни день, то круче я
Милого люблю.
Это одно из последних. Есть еще посвящения на юбилеи, праздники. Но большинство про любовь и природу. Хотите про любовь? Это вчерашнее, всего четыре строчки:
Мои волнующие бедра
И черных локонов волну
Сожми в своих объятьях твердых,
Не нарушая тишину.
– Не нарушая? Ну, хорошо. А это вы кому посвятили?
– Да мужу, конечно! Вчера скинула ему на телефон, чтобы не скучал. Он, бедный, агитировать уехал куда-то на стойбище к каким-то корякам.
А про природу у меня на четыре цикла все поделено. Штук по четыреста на каждое время года.
– Да, нашу русскую природу нельзя не любить. Помните:
Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе…
– Очень мило. Но почему только русскую? Я и про европейскую природу пишу. Все эти замки, гроты… Вы были на озере Гарда?
– Не довелось.
– Непременно приезжайте в гости. Я там маме домик прикупила. Чудесные виды, стихи так и просятся на бумагу.
– А ваши стихи мужу нравятся?
– Он тоже старой формации. Стихов вообще не читает. Но, как и я, любит песни. «Лесоповал», например. Говорит: я с народом на одной волне.
– Очень предусмотрительно. Ну, что ж, чудесно. А вы стихи правите, Вероника?
– Никогда! Они выплескиваются волной вдохновения. А вдохновение не правят.
– Вероника, лицо склонить невозможно.
– Почему? Такое сплошь и рядом пишут. Вы придираетесь, Иван Иваныч.
– Нисколько. Лицо, это часть головы и отдельно существовать не может. Склонить можно голову.
– Ну и что? В стихах важно общее впечатление. Вы читали хокку знаменитого Сивухина? Как он вдохновляет меня!
– Не слышал такой фамилии.
– Как, вы не знаете Сивухина?! Вы не читали вот это:
Жадно он пил
Воду из крана.
Муторно было.
– Не читал. А стихи, что вы нам посылали, они где-нибудь публиковались?
– А как же, они из последней книги.
– Вот незадача! Мы публикуем только неизданные произведения.
– Да вы не расстраивайтесь, Иван Иваныч. Я пишу по два стихотворения в день. Через месяц пришлю штук семьдесят. Так вас устроит?
– Ну, хорошо, присылайте, посмотрим. До встречи, всего вам хорошего.
– Что будем делать, Мария Семеновна?
– Я все слышала. Больше не пущу ее на порог.
– Это тупик. Если не опубликую, она доведет меня до белого каления. Еще и мужа подключит.
– Тогда опубликуйте – и дело с концом. И вообще, публикуйте из номера в номер. Будете каждый год на озеро Гарда ездить бесплатно, там гроты, сами понимаете. Вы человек пожилой, пора о здоровье позаботиться.
– Вы это серьезно, Мария Семеновна?
– Серьезней не бывает, Иван Иваныч!
– Ну, что ж делать. Эх, черт! Где наше не пропадало!
О ДУШЕ
Про осень написано много.
Едва ли найдется поэт,
Который той самой дорогой.
Не шел за ушедшими вслед.
И я этой торной тропою Шагаю, почти не дыша…
Есть в осени нечто такое,
Что чувствует только душа:
Когда на заре от росинок
Сверкает, цепляясь за куст,
Тончайшая сеть паутины,
Откуда является грусть?
Поднимется солнце повыше,
И вздумает ветер задуть –
Взлетит паутина над крышей
И плавно отправится в путь,
Опустится ниже над речкой,
Минует забытый покос,
И, может, у женщины встречной
Украдкой коснется волос.
А после заблудится где-то,
Порвется на теплом ветру…
Объятие бабьего лета –
Полынная горечь во рту.
Такая уж русская доля –
Терзаться душою вразнос:
То петь о загубленной воле,
То плакать от сладостных грез.
ИЗ ДЕТСТВА
Лунный сумрак. Мороз трескучий.
Синей тенью высокий бор
Спеленал снеговые кучи
И скрипит, как сухой забор.
Знаю, путь до деревни долгий,
Ночь светла, на душе покой.
Вдруг за речкой завыли волки,
На пригорке, подать рукой.
Жутко так, высоко и хрипло,
А потом перестали вмиг.
И опять тишина налипла
На верхушки еловых пик.
И свело от волненья ноги,
Потому что в такой глуши
В эту пору по всей дороге
Не отыщешь живой души.
Лишь по насту шныряют мыши,
Да луна через тыщу верст
Над лесною щербатой крышей
Освещает заклепки звезд.
Но бывают на свете тайны.
Так случилось, что ночью той,
Чьи-то кони совсем случайно
Сани мчали моей тропой.
А еще через час, в избушке,
До которой лесник довез,
Я отхлебывал чай из кружки
И не прятал счастливых слез.
И стенал за окошком филин,
Причитал, как столетний дед...
А в лесу где-то волки выли,
Обступив человечий след.
ПАМЯТЬ
Рассвет. Пролеты храма.
Где купол был всегда –
Давно чернеет яма,
В нее глядит звезда.
Печальная картина:
В бойницы лег туман,
У стен сплелась малина,
На стенах встал бурьян.
Рассвет. Звезда все тает.
Вот блеск ее погас.
С бойниц туман стекает,
Как гной из мутных глаз.
На штукатурке лики
Затерли на века –
Под яростные крики,
Под грохот кулака.
Под обещанье Рая
Без Девы и Христа,
С решетками сарая,
С могилой без креста.
...И тот, который строил,
И тот, кто рушил вскачь,
Бессмертья оба стоят –
И жертва, и палач.
ВЕЧЕР
На церквушку под свод колокольни
Собираются птицы с небес.
В чистом поле стреножены кони,
Погружается в сумерки лес.
Ночь близка. Наливается светом
Над родной стороною луна.
Рай влюбленным, баллады поэтам
Обещает безмолвно она.
А за ней проступают несмело
Капли звезд, как огни миража,
И, ликуя, струится сквозь тело,
Неспособная мыслить душа.
НА ЗАКАТЕ
Темнел Восток. По берегам реки
Листвой прохладной шелестели ивы.
И пара щук упруго и лениво
На чистом плесе мерила круги.
А за рекой веселый голос пел
О том, что счастье встретится не скоро.
И сытый ворон медленно летел
Над синей чащей сумрачного бора.
Стоял июль, зеленый и парной,
В реке блестели скользкие коряги…
Дремал поэт под свежею копной –
Не захватил ни ручку, ни бумаги.
Андрей МАРКИЯНОВ
Евгений КРАН /рис./