МОИ ДЕВЯНОСТЫЕ
Окончание. Начало в №№ 39, 40.
То, что детдомовские мальчишки шныряли по лагерю и почти ежедневно устраивали всевозможные ЧП, было ещё полбеды, настоящая беда была с их девчонками – половозрелыми дурами, вечно ищущими приключений на переднее место. Рассказывали, будто девицам в их детском доме выдавали презервативы чуть ли не с двенадцати лет. Проблема эта усугублялась ещё тем, что в паре километров от лагеря располагалась часть железнодорожных войск, битком набитая бравыми солдатами-срочниками. Все, в принципе, знали, что они ночами ходят в самоволки к детдомовским девчонкам, но за руку (в данном случае уместнее, наверное, было бы выразиться по- другому) никого поймать никак не могли, несмотря на то, что время от времени после отбоя за территорией лагеря делались облавы целой зондеркомандой, состоящей из старпеда, лагерного сотрудника милиции и нас, физруков.
И тут случилось такое, о чём никто даже помыслить не мог…
Я сидел после отбоя в вожатской – деревянном строении, где находилась штаб-квартира студентов, смотрел телевизор и ждал, когда ребята с девчонками, уложив, наконец, своих питомцев, соберутся на ночное чаепитие. Неожиданно дверь распахнулась, и в неё неуверенно протиснулся незнакомый здоровенный мордатый детина в солдатской форме, с полуобезумевшими затравленно-испуганными глазами, а за ним зашёл тяжело дышащий Эдвард с фонариком на лбу, наподобие шахтёрского. Вокруг них бегал кругами Корвин.
– Вот, поймали Анику-воина, – произнёс Эдвард. – Принимайте!
Оказалось, что их с Корвином собственная очередная ночная вылазка, наконец, увенчалась успехом. Сладострастников выдали громкое сопение, которое солдат издавал, чересчур увлёкшись любовным процессом и позабыв об осторожности, и стоны уестествляемой им девицы. Блудодея-неудачника сняли прямо с воспитанницы тёпленького. Рядом валялась бутылка из-под напитка, посредством которого бравый солдат завоевал расположение дамы. По словам Эдварда, запахом сие сомнительное зелье напоминало больше керосин, чем водку.
Эдвард пошёл звать старшего педагога, Корвин тоже куда-то улетучился, а я остался в вожатской караулить незадачливого Анику-воина. Воин был размерами раза в полтора больше меня и в принципе, если бы вдруг сделал неожиданный рывок, вполне мог сбить меня с ног и дать тягу, но он был совершенно деморализован. Даже как-то необычно было видеть такого здоровенного детину, рыдающим в голос и размазывающим по щекам слёзы, словно младенец.
Тем временем подоспел старпед, и мы с ним начали обсуждать дальнейшие действия. Пленный боец беспрерывно скулил, канючил и умолял не губить, пожалеть, не ломать жизнь. Вариант с вызовом милиции отмели сразу, как слишком жестокий – парня вполне могли упечь за решётку, девчонка-то была совсем малолетняя. Но и просто отпустить его было бы равносильно приглашению продолжать в том же духе. Немного подумав, пришли к компромиссу – отвезти сластолюбца-экстремала в его часть и сдать командованию, а там уже пусть отцы-командиры решают, как пресечь бардак, ибо это, в сущности, в их же собственных интересах.
Но пока мы везли парня в лагерном микроавтобусе, он ухитрился разжалобить нас настолько, что было решено просто передать его на КПП с рук на руки «дедам», которые посулили разобраться с оборзевшим салагой по-своему. Разумеется, предварительно взяв с него клятвенное обещание больше даже не смотреть в сторону детского лагеря, а также сделать соответствующее внушение другим и, пригрозив, что впредь либерализма не будет, а если подобное повторится – виновные немедленно отправятся в милицию, со всеми вытекающими.
Само собой, назавтра вожатые детдомовского отряда стали героями дня и воспарили орлами.
– А расхвастались-то как наши Эдвард с Серёжей! Тысячу раз уже свои приключения всем встречным и поперечным пересказали, – неодобрительно сказала мне старшая вожатая следующим вечером.
– А что, имеют право, – вступился я за ребят. – Всё-таки, что ни говори, не каждый вот так ночью, не имея поддержки за спиной, в темноте бросится ловить пьяного солдата, не зная даже, один он там или их много. Вот я бы, наверное, не бросился.
Вроде бы, происшедшее возымело воспитательный эффект и солдатские ночные похождения вокруг лагеря прекратились. Во всяком случае, больше никто ничего о таковых не слышал до самого конца смены.
Но отношения к Эдварду с Корвином наших тёток это не изменило ни на йоту. Школьным преподавательницам советской закваски было слишком сложно найти взаимопонимание с молодыми толкинистами. Они являлись обитателями разных вселенных. Во вселенной тёток были будничная, монотонная работа в школе, нищенские зарплаты, кровопийцы-начальники, утомительное ежевечернее кухарничание за плитой, пьянки по выходным с тяжким похмельем наутро, редкие и некачественные совокупления с такими же усталыми мужьями и всякие свинцовые мерзости российской жизни. А в параллельной, эскапистской вселенной двух ребят-вожатых – нездешние, захватывающие дух миры, мечи, магия, благородные рыцари без страха и упрёка со своими верными прекрасными дамами сердца и вечная борьба Абсолютного Добра с Мировым Злом. Не берусь судить, какая из этих двух систем бытия лучше или хуже, это вопрос вкуса, кому, что больше по душе, но, сталкиваясь, они имели свойство конфликтовать.
– Нет, они всё-таки не от мира сего, – озабоченно поджав губы, крутила пальцем у виска неформальный лидер нашего педколлектива, Вера Геннадьевна. – Вы посмотрите только на их платки…
Почему-то тёток особенно пугали одинаковые чёрные нашейные платки, которые носили вожатые детдомовского отряда.
– Это же секта наверняка, а платки – их опознавательный знак, – подхватывала другая кумушка.
Два друга сносили обывательские инсинуации и неприкрытую неприязнь спокойно – видимо, привыкли за свою толкинистскую биографию. Но потом по лагерю поползли уже совсем нехорошие смутные слухи, будто Эдвард, якобы, ведёт себя неадекватно, пытается соблазнить одну из воспитанниц, ту самую, которую поймал тогда с солдатом, и с этой целью кладёт ей каждое утро на тумбочку по букету цветов.
Лично я этим сенсациям не верил ни на грош. Но воспитательский синедрион не стал долго разбираться. Ежедневное лицезрение странных чужаков из другой вселенной вносило диссонанс в привычную им картину мира, а через то порождало ментальный дискомфорт и портило аппетит. Так что появившийся повод был сочтён достаточным, и Эдварда с Корвином, как и следовало ожидать, всё же изгнали из лагеря во второй половине смены.
Следующий раз я встретил Эдварда через год, уже в родной для него стихии, на одной из волгоградских тусовок. Оказалось, что мой бывший коллега уже является лидером целого клуба толкинизма, исторической реконструкции и ролевых игр, состоявшего главным образом из юных восторженных школьников и студентов. Замечательные были ребята, как на подбор, достойная альтернатива «поколению Пепси». Я искренне сожалел и сожалею до сих пор, что во времена моей юности не было ничего подобного.
А спустя некоторое время Эдвард познакомился с Чумой. По моей, кстати, вине. Говорю «вине» потому, что ничего хорошего из этого знакомства в конечном итоге не проистекло ни для неё, ни для него. Правда, вина эта была косвенной – я просто дал однажды Чуме наводку на тусовку ролевиков, посчитав, что для заскучавшей и засухарившейся в своей квартире до полной потери интереса к жизни Лены толкинистско- ролевая тусовка может оказаться интересной и хоть как-то встряхнёт её.
Целебный эффект превзошёл все ожидания. Лена бросилась в новое увлечение как в омут с головой, со всем нерастраченным за годы сидения дома энтузиазмом. Уже скоро в её квартире, в свойственном Лене живописном беспорядке, изобильно валялись какие-то мечи, щиты, доспехи, выкройки средневековых костюмов, исторические справочники и прочие милые и дорогие сердцу всякого ролевика-реконструктора вещи. А у самой Чумы снова, как во времена РНЕ, появился давно уже было забытый жизнерадостный блеск в глазах. Который превратился буквально в сияние, когда она встретила Эдварда, и у них завязался роман.
Я никогда раньше не видел и даже представить себе не мог свою старую знакомую такой, похожей на девочку- школьницу, врасплох захваченную половодьем первого чувства. Лучащаяся, одухотворённая, она, казалось, не ходила по грешной земле, а парила на воздусях. На крыльях любви. Когда Лена говорила о предмете своих воздыханий, в её словах и интонациях сквозила самая настоящая, неприкрытая нежность. Она награждала своего Эдварда настолько сладко- возвышенными эпитетами, что я до того даже не подозревал, что подобные слова могут вообще существовать в лексиконе такой трезвомыслящей, насмешливой и всю жизнь относящейся к мужчинам не более чем с иронией, девушки. Сказать, что это было для неё нетипично – значит, ничего не сказать. Такое явление, как влюблённая Чума, было чем- то совершенно диким, противоестественным и противоречащим всем законам этого мира.
Любовный недуг прогрессировал всё сильнее. Лена даже стала поговаривать, что не прочь второй раз выйти замуж, хотя ещё совсем недавно клялась всем святым, что после неудачного семейного опыта её больше никто и никогда даже арканом в ЗАГС не затащит. А апофеозом стало её заявление, что она, в принципе, не отказалась бы иметь детей от любимого мужчины. Последнее являлось уже просто крушением основ и ломкой устоев. Чтобы оценить значение этих слов, надо было знать, насколько убеждённой и непробиваемой, как сказали бы сейчас, чайлдфришницей была всегда Чума. Вот что способна сделать нежданная любовь даже с самыми отъявленными и, казалось бы, безнадёжными «синими чулками».
Только вот планы самого Эдварда так далеко отнюдь не простирались. Он-то соблазнил Лену походя, между делом, даже не придавая этому особенного значения – просто одним эпизодом больше стало в его донжуанском списке, только и всего. Эдвард вообще привык к лёгким победам над девушками, будучи в среде романтичных и рафинированных девчонок своего круга кем-то вроде гуру. И уже совсем скоро у него появилось другое увлечение – молоденькая студентка пед- университета, где Эдвард преподавал информатику. Новая любовь Эдварда была похожа на эльфийскую принцессу – тоненькая, хрупкая брюнетка, с узкими, правильными чертами лица. Только заострённых ушей не хватало для полноты картины. У Чумы не оставалось ни одного шанса.
Будь на месте Лены другая девушка, она бы потосковала, поплакала в подушку, как миллионы жертв мужского коварства и вероломства до неё, ну в самом крайнем случае – попала бы разок в больницу с отравлением снотворными таблетками или порезанными венами, и на этом всё бы закончилось. Но не такова была Чума. Завладевшее ею было вначале, когда она окончательно поняла, что это не временное недоразумение, и Эдвард к ней не вернётся больше уже никогда, отчаяние очень быстро трансформировалось в ярость пополам с жаждой мести, и Чума объявила изменщику священную войну, не на живот, а на смерть. К тому времени она, благодаря своей коммуникабельности и простоте в общении, стала уже не просто своим человеком в волгоградском ролевом движении, но и набрала там некоторый авторитет. (Тут сказались ещё и её почтенные лета, Лене было уже около тридцатника, и она воспринималась толкинистами и реконструкторами, средний возраст которых был чуть за двадцать, как уважаемый аксакал).
Воспользовавшись этим, Чума, уподобившись Эринии, развернула бешеную подрывную деятельность и информационный террор против Эдварда, совершенно по-макиавеллевски, не брезгуя никакими средствами. Я никогда дотоле не видел, чтобы человек работал так интенсивно и с такой бешеной самоотдачей. Наверное, пусти всю эту дикую энергию в нужное русло, она бы не то что в эдвардовском клубе, а и в масштабе всей Российской Федерации устроила революцию и сменила режим. Результаты вредительской работы Чумы не заставили себя долго ждать – вскоре клуб Эдварда подвергся разложению изнутри и прекратил существование, а сам лидер – низложен и изгнан из движения. Ох, в недобрый час соблазнил он Чуму!
А сама Лена ещё много лет вращалась в волгоградской ролевой тусовке, регулярно пьянствуя на Бэгэшке (так называлось место сбора волгоградских ролевиков, реконструкторов и толкинистов), а также выезжая на ролевые игры и принимая участие во всевозможных конах. Она была известна там под выбранным ею самой для себя языческим именем Бурислава, сокращённо – Буря, которое, на мой взгляд, очень ей соответствовало, что наглядно показала в своё время злосчастная история с Эдвардом.
Роман БЕЛОУСОВ