НА ПОЭТИЧЕСКОЙ ВОЛНЕ
ОРЛАН
Безжалостный, чертом клейменый
На землю обрушился зной.
В тоске по прохладе студеной
Сидят косари под копной.
Их кожа от пота лоснится,
И капли стекают с лица,
И каждый мечтает облиться
Водой ледяной у крыльца.
Мечтает и смотрит лениво
На жаркий прозрачный туман.
А в небе легко и красиво
Парит одинокий орлан.
Свободно раскинув над миром
Два черных упругих крыла,
В парении этом игривом
Он кажется вестником зла.
И нет ему дел и заботы
До нудной людской суеты.
Лишь вечная жажда охоты,
Лишь сила и зов высоты.
Я видел однажды такое –
Как падал к добыче орлан,
Как будто по морю покоя
Пронесся волной ураган.
На сочной нескошенной гриве
Он жертву накрыл без труда.
А люди в едином порыве
Поднявшись – смотрели туда.
ИЛЛЮЗИЯ
За сырым и тучным лугом,
Где вода в пруду, как мрамор,
Разбросал костры по кругу
На ночлег цыганский табор.
Опускалось солнце в морок –
За полями отсвет зыбкий.
Луч последний чист и тонок,
Резанул, как песня скрипки.
На огни с волненьем глядя,
Осияны дальним светом,
Мы с тобою, молча, сядем
На песок, согретый летом.
Расплетутся до запястьев
Косы светлые на руки...
Значит, есть на свете счастье,
Что сродни блаженной муке?
Поутру с кострами вместе
Сгинет приступ сладкой боли.
Снялся табор – и как песня,
Счастье с ним пропало в поле.
ВЫСЕЛКИ
Зеленое поле, избушка,
Дремучий нехоженый лес.
Стоит на пороге старушка,
Суха, как березовый крест.
Стоит, и как будто не дышит,
Босая на жарком крыльце,
И ласково ветер колышет
Косматую прядь на лице.
И сеет на кур и крапиву
С продавленной крыши трухой,
А рядом лежат молчаливо
Останки деревни глухой.
И вдруг, поражая, как громом,
Неведомым чувством досель,
Завыл на опушке за домом
Тоскливую песню кобель.
Последняя жизнь на пороге
Платок прижимала к груди...
Потом мы ушли по дороге,
Которой теперь не найти.
Все дальше те годы. Все ближе
Тот полдень в забытом краю –
Глаза закрываю и вижу,
Как душат кусты колею.
ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ
Я вчера проходил по заброшенным тропам погоста.
Я смотрел на кресты, на портреты ушедших людей.
У могил никого. А над ними обыденно просто
Сотни галок чернели на кронах седых тополей.
Чуть поодаль убого темнели останки селения.
От него лишь бугры и сирень да бескрайний лопух.
Здесь не слышно давно лунной ночью девичьего пения.
Здесь не гонит коров к водопою нетрезвый пастух.
Так зачем я вчера очутился на мертвом погосте?
И зачем, как лунатик, бродил?
Может быть потому,
Что по лету страшней приходить к этим призракам в гости,
И на буйство природы живому смотреть одному.
Неужели затем, чтобы мучиться грешному телу
От сознанья конца, ограниченных временем лет.
И бессвязно текли невеселые мысли к пределу,
А за ним пропадал в пустоту человеческий след.
Я присел у надгробья с эмалевой треснутой рамкой
На железном обломке, который могилу венчал.
Там парнишка стоял в гимнастерке и с орденской планкой.
Я сидел на траве, водку пил за него и молчал.
Значит, так и должно, значит, это кому-нибудь нужно.
И зачем мне опять ворошить эту тему в стихах.
Просто пахло весной, просто было тревожно и душно,
И остатки венков шелестели на серых крестах.
МЫСЛИ
Опять под вечер на душе
Печаль и тяжкая усталость.
Пора сказать себе уже:
Здесь начинает править старость.
Пора с поникшей головой
Вернуться в мир, который снится,
Где пахнет речкой и травой,
И в бирюзовом небе птицы.
Там за деревней есть погост,
Над ним могучие деревья,
Но тот погост «быльем порос»,
С тех пор, как вымерла деревня.
Лишь рябь на заводи речной
От поплавков крикливых чаек,
Да ветер жаркою волной
Луга цветущие качает.
Пора вернуться и прилечь
На берегу у сгнившей лодки.
Но прежде снять с усталых плеч
Рюкзак отца и выпить водки.
Поверьте мне, там мир другой,
Не тот, где мыкаюсь доныне.
Там нет людей, но есть покой
Со вкусом меда и полыни.
А по ночам, когда луна
Глядит из звездного чертога,
Стоит такая тишина,
Что начинаешь слышать Бога.
Пора поверить – только там,
Освободив мозги от хлама,
Я что-то новое создам…
Какая чушь! И в этом драма.
АВГУСТ
Вот уже и август на подходе,
Хорошо бы – с тучей дождевой.
Молодая, с тяпкой в огороде
На жаре замаялась с травой.
Поглядит, прищурившись, порою
В бледную от зноя высоту.
И опять сражается с грядою –
Злая, загорелая, в поту.
Шорты жмут и лифчик влажный тесен –
Словно обруч, сдавливает грудь…
Кружит коршун высоко над лесом,
Блещет солнце – белое, как ртуть.
Ей бы бросить все, пойти на речку –
Сбросить все, войти в нее нагой.
И, расправив с наслажденьем плечи,
Как русалке, скрыться с головой.
Скрыться можно, но сначала дело,
И упорства ей не занимать.
Это ничего, что ноет тело.
Тело подождет, ядрена мать!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Пришли на землю долгие дожди.
Я уезжал и сожалел о лете...
«Теперь – на месяц, лучшего не жди», –
Сказал мужик, вытряхивая сети.
И спрятал чуб под мокрый капюшон,
И вновь склонился у речной излуки,
А сонный дождь вполсилы шел и шел,
Как дополненье горькое к разлуке.
Зачем же так – ведь здесь моя земля,
Кому я нужен в сумасшедшем мире,
Где так довольна в каменной квартире
Привычной жизнью отчая семья.
Где знают цену людям и вещам,
И от познаний этих и оценок –
Я так душой за зиму отощал,
Что принял нежелательный оттенок...
«Ну, что ж, бывай...».
За берегом чернел
Могучий бор, притихший и туманный.
И, сунув руки глубоко в карманы,
Я зашагал к дороге по стерне.
СУДЬБА
Смотрит в поле пес,
Грустно псу, не лается.
Долгий скрип колес
По полям скитается.
Где-то там покос,
Лай собак да вороны...
Смотрит в поле пес,
На цепи прикованный.
Андрей МАРКИЯНОВ