ВЕТЕР СТРАНСТВИЙ
Я давно мечтал увидеть Екатеринбург. Особенно после прочтения книги живого классика Алексея Иванова «Ебург», где так подробно и любовно описана уральская столица и её недавняя история. Но препятствием всегда служило расстояние в два часовых пояса от моих родных донских степей до Урала. Так что мечта обрела зримые очертания лишь когда я стал сибиряком, переехав в Тюмень.
Мы с женой Надеждой приехали в Екатеринбург на рождественских «каникулах», на целых четыре дня. Поселились рядом с железнодорожным вокзалом, в гостинице «Marins Park Hotel», в просторном номере, выходящем окнами на никогда не засыпающую привокзальную площадь и огромный памятник каким-то танкистам. Вечерами, когда мы, уставшие от похождений по городу, возвращались «домой», я любил, сидя на подоконнике и раскрыв для проветривания окно, наблюдать за ночной привокзальной жизнью на расцвеченном неоновыми огнями пятачке. Пожалуй, единственным недостатком нашего номера были две односпальные кровати вместо одной большой.
Прибыв утром на поезде-«ласточке» и решив жилищный вопрос, мы почти сразу, лишь умывшись с дороги, отправились знакомиться с Ебургом. Так нарекли свой город сами его жители, переделав длинное, протяжное название в краткое и энергичное. Алексей Иванов пишет: «название Екатеринбург было слишком «дисциплинированным». Язык искал адаптированные варианты. По аналогии с Питером был предложен стильный Катер – но нет, не прижилось. И тогда явился Ебург. Название вызывающее, наглое, хлёсткое, почти непристойное. Но так выбрал язык, а он знает технологии семантики и чует магнитное притяжение коннотаций».
В современной топонимии Ебурга очень причудливо и размашисто, широкими мазками, отражена сумбурная и противоречивая история российского государства. Всё здесь смешалось, как в доме Облонских. Так, к Храму-на-Крови в память убитого последнего императора мы шли по улице, названной в честь его палача – Якова Свердлова, чьё имя ещё относительно недавно носил весь город. И подобные переплетения можно встретить часто.
Первым из знакомых по картинкам и фотографиям зданий, встреченных нами на пути, оказался Театр юного зрителя со своими узнаваемыми шпилями на фасаде. Завернув за него, мы через лесистую Вознесенскую горку отправились к одноименной Вознесенской церкви, высокую колокольню видно издалека. Это старейший из сохранившихся в городе храмов – он был заложен в конце XVIII века, а достраивался поэтапно ещё сто лет. Здесь ощущается тёплый дух старины, которого, несмотря на ухищрения архитекторов, лишены новодельные храмы. Верующие называют такие места «намоленными».
Погревшись и заодно отмолив грехи, мы с Надеждой отправились обратно, на улицу Карла Либкнехта, в которую плавно перетекла улица Свердлова, миновав по дороге монументальный тринадцатиметровый памятник Комсомолу Урала – скульптуру, очень напоминающую московских Рабочего и Колхозницу. С той только разницей, что бронзовые уральские комсомольцы несут не серп с молотом, а развевающееся знамя.
Этот образец советской монументально-плакатной эстетики, вкупе с Вознесенским храмом позади, являют собой ещё один екатеринбургский культурно-исторический контраст. Если бы я разрабатывал дизайн сувенирных магнитов с символикой города, то обязательно поместил бы на них это сочетание, как наиболее символичное в плане переклички и переплетения эпох.
На улицу Либкнехта мы вышли рядом с Домом Харитонова – самым, наверное, красивым и знаменитым архитектурным памятником Екатеринбурга, единственным на Урале дворцовым комплексом. В советскую эпоху это был Дворец пионеров, один из самых «крутых» в СССР. В качестве гостей здесь в разное время «отметились» Джавахарлал Неру, Хо Ши Мин, Фидель Кастро…
Однажды этот роскошный дворец захотел захватить, выкинув четыре тысячи детей на улицу, президентский полпред. Может быть, в другом городе такое бы и прокатило, но только не в столице сурового Урала. Начались массовые акции протеста под лозунгом «Дворцы – чиновникам, развалины – детям?». Школьники пикетировали полпредство. Горячие головы перешли к «прямому действию», став бить в здании окна. О ситуации рассказывали все газеты и телеканалы – уральские СМИ тоже встали на сторону протестующих. И Москва «дала заднюю».
Эту эпическую битву гражданского общества с московским государствозавром потом отразил детский писатель Владислав Крапивин в своём романе «Семь фунтов брамсельного ветра». Кстати, Крапивин – ещё одно имя Екатеринбурга. Здесь он, переехав из Тюмени, писал свои книги, здесь находился его легендарный клуб «Каравелла».
Кстати, романы Крапивина являются памятником своей эпохе в не меньшей степени, чем «Комсомольцы Урала». И местами так же пронизаны тоталитарной протофашистской эстетикой. Я применяю здесь это слово не в политическом, ругательном смысле, а исключительно в культурологическом. А как ещё назвать эстетизацию всех этих «зарниц», пилоток и беретиков набекрень, торжественных клятв-присяг, маршей под горны и барабаны и тому подобное «самовоспитание для смерти за императора» (то, что на месте императора в данном случае государство и идеология – непринципиально), коими до краёв переполнены произведения советских детских писателей, начиная с Аркадия Гайдара. И такая эстетика, надо отдать должное, хорошо била в цель, у меня самого в подростковом возрасте захватывало дух от этого всего. Может быть, оттого и так милитаризовано сейчас наше общество, состоящее из людей, выросших на подобной литературе. Говорят, кстати, что в крапивинском клубе дисциплина была железная, почище, чем в армии.
Через дорогу от Дома Харитонова, немного наискосок, возвышается огромный Храм-на- Крови. Он воздвигнут на месте Ипатьевского дома, в подвале которого в ночь с 16 на 17 июля 1918 года был расстрелян последний российский царь Николай II (впрочем, к тому времени, после отречения – уже просто гражданин Романов) со своей семьёй и слугами. В 1977-м, в год 110-летия со дня рождения Николая II и 60-летия его убийства, дом был снесён властями. Вероятно, чтобы лишить диссидентов монархического толка, которых к тому времени развелось немало, объекта поклонения.
Но вышло наоборот. Спустя десяток лет, едва только идеологические вожжи были ослаблены, фундамент разрушенного дома стал культовым местом. В конце восьмидесятых здесь, как и опасались власти, стали тусоваться монархически озабоченные граждане, а в 1991-м отсюда отправился первый крестный ход до Ганиной Ямы, где нашли своё упокоение останки Николая II. Впоследствии эти крестные ходы стали многотысячными и на них, дабы почтить память царской семьи, стали приезжать люди со всех концов страны.
«Церковь последовательными усилиями создала Ебургу его главный бренд – память о гибели Романовых. Да, неправильно, что главный бренд базируется на катастрофе, на преступлении, но что есть, то есть»,– пишет Алексей Иванов.
Честно сказать, я не очень понимаю такого пиетета по отношению исключительно к царской семье. Да, их убийство было преступлением по всем статьям – и моральным и правовым. Но в годы Гражданской войны погибло огромное количество людей, и каждая такая гибель была ничуть не меньшей трагедией. Почему надо непременно выделять из их числа именно семью Романовых?
У входа в нижний ярус Храма- на-Крови стоит скульптурная композиция, изображающая Николая II с семьёй перед спуском в расстрельный подвал. Этот памятник в своё время вызвал немало волнений – православная общественность заявила, что позам фигур страстотерпцев не хватает приличествующего смирения, и потребовала убрать скульптуру, как не соответствующую концепции жертвенного подвига царя. А митрополит даже отказался её освящать.
Памятник огибает винтовая лестница из 23 ступенек, ведущая из верхнего храма в нижний, и, по замыслу создателей, долженствующая символизировать соответствующее число ступеней в ипатьевский подвал. Но, как выяснилось, архитекторы дали маху и здесь. На поверку оказалось, что в лестнице доме Ипатьева было 19 ступеней, а популярная цифра 23 пришла из сочинения советского историка Марка Касвинова «Двадцать три ступени вниз», про 23 года правления последнего императора, совершенно для него нелестного. В подобных случаях говорят: «Слышал звон, да не знает, где он».
От Храма-на-Крови мы, миновав памятники Петру и Февронии Муромским и солисту «Песняров» Владимиру Мулявину, который, как выяснилось, родился и начал свою музыкальную карьеру в Екатеринбурге, вышли на набережную, скованную льдом, заснеженной Исети. На противоположном берегу возвышался целый частокол небоскрёбов. Ебург – вообще город высоток, они вздымаются здесь везде, куда ни посмотри, словно беспорядочно растущие зубы.
Вдоль набережной мы вышли к Плотинке, являющейся одновременно как гидротехническим сооружением, так и исторической достопримечательностью Екатеринбурга, и ещё одному скандальному памятнику – на этот раз основателям города, капитану Василию Татищеву и генералу Виллиму де Геннину. Здесь поводом для нареканий неугомонной общественности послужила схожесть скульптурных отцов-основателей, до степени смешения и полной неразличимости. И даже позы у них совершенно одинаковые. Бытует даже легенда, что ваятель «надел» на де Геннина треуголку в самый последний момент, по настоянию городских властей, чтобы дать возможность хоть как-то его отличить. В народе памятник прозвали Бивисом и Батхедом.
«А монумент по духу был как раз про XVIII век с его идеальным гуманизмом и реальной бесчеловечностью. Скульптор Чусовитин предъявил городу парсуны барокко, парадный парный портрет кориоланов эпохи абсолютистских монархий, заводных солдатиков века Просвещения (подобными механическими фигурами раньше украшали башенные куранты), помпезных и вельможных людей-роботов, которые несли гармонию на штыках, вбивали цивилизацию плетями и спокойно совершали немыслимые по дерзости деяния, непосильные для простых смертных», – комментирует Алексей Иванов.
Пообедав в кафе «Три толстяка» мы со спутницей направились к небоскрёбу «Высоцкий». Найти его было несложно – он возвышается над окрестностями, подобно маяку. Благодаря таким зданиям в Ебурге сложно заблудиться.
Но «Высоцкий» – не просто рядовой небоскрёб, это «отец» всех екатеринбургских небоскрёбов. И не только екатеринбургских. Дело в том, что вплоть до середины нулевых привилегией строить такие здания обладал только один город в России – Москва. И Ебург стал первым, кто отвоевал у имперской столицы это право.
Здесь находится уникальный музей Владимира Высоцкого, где можно увидеть не только личные вещи, гитару и черновики стихов великого поэта-барда, но и принадлежавший ему автомобиль «мерседес», которые в тогдашнем СССР были наперечёт. А рядом со зданием стоит памятник Высоцкому и Марине Влади. Кумир эпохи что-то наигрывает на гитаре, а жена в лёгком платье смотрит на него влюблёнными глазами. Кстати, скульптура эта находится здесь не по случаю того, что за ней возвышается небоскрёб имени Высоцкого, а, наоборот, здание получило своё имя потому, что было построено рядом с этим памятником. Во всяком случае, автор книги «Ебург» считает, что именно это обстоятельство сыграло решающую роль в народном голосовании на предмет названия будущего украшения города.
В таких музеях время проходит незаметно. И когда мы вышли из «Высоцкого», на улице уже сгустились сумерки. Поэтому для дальнейшего маршрута был выбран широкий, хорошо освещённый проспект, приведший нас к памятнику человеку, имя которого город носил много лет. Зловещий хищноносый Свердлов указывает со своего пятиметрового гранитного постамента пальцем вниз, словно говоря: «Всех вас, буржуи, вот здесь закопаю!» Во всяком случае, у меня статуя вызвала такие ассоциации. Что ещё раз доказывает, что человеческое восприятие полностью зависимо от нашего культурного и цивилизационного контекста. Советским людям этот памятник вряд ли казался зловещим, скорее, наоборот. Недаром же он считался одним из самых узнаваемых символов города.
***
На следующий день у нас с Надей было запланировано изучение другого берега Исети. Перейдя по мосту реку, мы оказались около «Ельцин-центра».
Изначально я не ожидал от этого музея многого. Думал: ну что там может быть такого интересного? Ретроспектива фотографий Ельцина в разные этапы жизни? Его личные вещи? Или напечатанная на стене биография? Но музей оказался по-настоящему крут. Бродя по его экспозициям, я будто заново окунулся во времена своей юности.
Вот советский магазин с полупустыми прилавками, здоровенными металлическими весами с гирями и тёмно-зелёным механическим кассовым аппаратом. А вот первые компьютеры, на которых меня в школе учили программированию (безуспешно, к слову). А вот уже раритеты зари «лихих девяностых» – джинсы- «варёнки», «мальвины», цветастые спортивные костюмы «Адидас» (на самом деле, конечно, псевдо-«адидас») с мощными лампасами, жвачки «Love is…», пёстрые пачки сигарет с невиданными ни до, ни после того брендами: «Embassy», «Montana», «Manhattan», «Eagle», «MidWest», «Gold Bond», «holliwood», «Memphis», «Lolita», а то и просто «Classic»…
На полках, стилизованных под магазинные, стоят японские двухкассетники, видеомагнитофоны, спирт «Royal» (культовый в своё время напиток, наряду с польской водкой «Распутин»), а ещё какая-то из первых «мобил» размером почти с кирпич. И ещё множество артефактов ушедшей эпохи, все не перечислить.
На торцах магнитофонных кассет, выстроившихся рядами, как в приснопамятных киосках звукозаписи – названия полузабытых, древних как мастодонты групп и исполнителей. А потускневшие машинописные названия фильмов на старых видеокассетах памятны по репертуарам видеосалонов, куда мои сверстники ломились толпами, несмотря на цены билетов, многократно превышающие кинотеатровские. Эти манящие, с ещё не до конца к тому времени развеявшимся флером запретности, названия застряли в памяти навсегда: «Путь дракона», «Киборг», «Зловещие мертвецы», «Греческая смоковница», «Чужой», «Последний девственник Америки»… Их «крутили» в салонах на экране обычного домашнего телевизора, с гнусавым одноголосым закадровым переводом. Я не так давно пытался пересмотреть в он-лайне кое-какие из этих фильмов – совершенно «не зашло». Всё хорошо в своё время, а ложка дорога к обеду.
На экранах мониторов мелькают кадры телепередач той эпохи – Ельцин, зачитывающий свой указ 1400, обгоревший Белый дом, позабытые, как спирт «Royal», лица Хасбулатова, Руцкого, генерала Лебедя, ведущих передачи «Взгляд», кого-то ещё…
Всё это вкупе действует как триггер – воскрешает в памяти события и эмоции прошедших лет, будоражит и вызывает ностальгию. Разумеется, только у тех, кто «там» побывал. Я подумал, что вряд ли подростки, толпами снующие по музею, могут по-настоящему «врубиться» в эпоху и до конца проникнуться её духом. Для них это не более чем иллюстрации к абзацам о событиях новейшей истории. Как, впрочем, и мне никогда не понять и не прочувствовать атмосферу, например, 37-го года, прочитай хоть десять «Детей Арбата» и «Архипелагов ГУЛАГ».
Очень противоречивым было ельцинское десятилетие. С одной стороны – «шоковая терапия» в экономике, резкое социальное расслоение на нищее большинство и «новых русских» нуворишей, расцвет уголовной преступности, в которых во многом был повинен политических курс первого российского президента. Помню, как все мы дружно поносили на чём свет стоит ЕБН (до такой аббревиатуры противники сократили фамилию-имя-отчество Ельцина) и желали ему нехорошего. И, думаю, нас можно было понять – если бы не экономические потрясения, наше поколение могло бы прожить эти годы лучше, качественнее и счастливее.
Но с другой стороны… Сейчас, ретроспективно, когда страсти улеглись, я вижу и иное – благодаря ему же мы не выросли фанатичными винтиками и шпунтиками огромного тоталитарного механизма, расходным материалом и возобновляемым ресурсом для великих побед, каковым хотело нас видеть предыдущее идеократическое государство, противопоставившее себя всему миру. А это многого стоит. И музей Ельцина как раз об этом. Его экспозиции предваряет текст, нанесённый на стене большими буквами: «Вся история России – это поиск свободы. Российская демократия родилась раньше российского самодержавия, однако путь страны к свободе как высшей ценности оказался долгим и трудным. Облик власти, народа и общества складывался по мере движения через запутанный лабиринт восстаний, диктатур войн и революций. Избавление от внешней угрозы, от иностранного нашествия порой парадоксальным образом приводило к ещё большему порабощению народа собственными правителями. При этом в культуре, особенно в литературе, народная воля, идеал свободного человека в свободной стране осознавались как истинная цель исторического развития. На протяжении столетий попытки реформаторов претворить жизнь эти идеалы сменялись откатом назад и ужесточением режима. Лишь в 90-е гг. XX века, пройдя через коммунистический эксперимент, саморазрушение в огне Гражданской войны, две мировые войны и волны репрессий, подавление прав личности и их болезненное обретение, Россия, наконец, нашла путь к освобождению от тоталитарного прошлого». Из всего здесь сказанного вызывает некоторое сомнение лишь последняя фраза.
А завершает музейные экспозиции огромное, во всю немалую стену, панно в последнем зале, с одним словом на фоне голубого неба: «СВОБОДА».
Может быть, не случайно человеком, вставшим на путь борьбы с тоталитарным наследием и превозмогшим его, оказался именно выходец с Урала. Этот край всегда славился своей суровой прямотой и свободолюбием. «Наша матерь – Сибирь, а Урал – нам отец, здесь зубами скрипят, когда мёдом льёт льстец», – сказал поэт.
И сейчас Урал продолжает оставаться оплотом вольномыслия. В книжном магазине Пиотровского в «Ельцин-Центре» стоит столб, на котором среди разнонаправленных стрелок, указывающих на разные города, мы увидели одну с надписью «Я/Мы Фургал», повёрнутую, надо думать, в сторону Хабаровска, где продолжались протестные народные выступления в защиту опального губернатора. Да, тысячу раз прав Иванов, Ебург – очень пассионарный и мятежный город.
Выйдя из «Ельцин-центра» мы с Надеждой направились вдоль Исети к Площади 1905 года. Это главная площадь Екатеринбурга, и, как на всякой главной площади российского города, здесь возвышаются памятник Ленину с картинно поднятой рукой и здание городской администрации – величественное строение в советском имперском стиле, украшенное, как античный храм – фигурами богов и богинь, скульптурами рабочих и колхозников. Когда-то на этой площади было место тусовок художников-кустарей и она была аналогом московского Арбата. Сейчас «екатеринбургским Арбатом» называют пешеходную улицу Вайнера, которая берёт начало здесь же.
На Площади 1905 года проходила грандиозная выставка ледяных скульптур. Екатеринбург этой зимой вообще был весь заставлен ледяными изваяниями – мы видели их и у Храма-на-Крови (с рождественской, разумеется, тематикой), и в других местах. Даже рядом с нашим отелем, у здания какого-то железнодорожного ведомства, тоже стояли свои ледяные паровозы и деды морозы с быками – символами наступившего года.
Пообедав в ресторанчике «Вилка-Ложка», пошли на улицу Вайнера, фотографироваться у скульптурных фигурок, которых здесь множество – начиная от памятника изобретателю велосипеда Артамонову и заканчивая Майклом Джексоном. Местный «Арбат» привёл нас к Ново-Тихвинскому монастырю, но проникнуть на его территорию мы не смогли – все двери и ворота были наглухо заперты. Монахини держали крепкую оборону от незваных посетителей. А, может быть, просто прятались от ковида. Так что погреться нам удалось только на другом берегу Исети, в Свято-Троицком соборе.
После второй подряд такой прогулки вернулись в свой номер уставшие до предела. Но бутылка коньяка «Арарат», совершенно неожиданно выпитая «с устатку» за ужином до дна, внезапно восстановила наши силы, и мы созрели на ещё одну маленькую экспедицию, уже ночную – по окрестностям железнодорожного вокзала, где тоже обнаружилось немало интересного.
***
На следующий день мы решили познакомиться с екатеринбургским метро. Это самое дорогое метро в России, а, может быть, и во всём мире. Не в смысле стоимости проезда, конечно, а по расходам на его создание, потому что тоннели приходилось вырубать в камне. Оно имеет одну ветку и всего девять станций довольно скромного и простецкого дизайна – до своих московских и петербургских собратьев в плане красот им очень далеко. В качестве билета в кассе мне выдали почему-то жетоны московского метрополитена. Видимо, когда Москва перешла на пластиковые карточки, ненужные уже жетоны собрали и отвезли сюда, в Ебург. Чтобы не пропадать добру.
На метро мы доехали до Площади 1905 года, побродили по окрестностям, заглянули в храм Большой Златоуст и, перейдя Плотинку, продолжили путь в направлении парка Павлика Морозова и Метеогорки.
Парк Павлика Морозова, описанный Крапивиным в одном из читанных мной его романов, уже лишился скульптуры пионера- героя, и вообще в это время года представлял собой зрелище довольно унылое. А вот Метеогорка порадовала. С её смотровой площадки можно увидеть панораму города практически с высоты птичьего полёта. Жаль только, зимой наслаждаться видами с открытой всем ветрам вершины холма мешает холод. Спасаться от замерзания на обратном пути пришлось горячим кофе в кафе «Поль Бейкери».
К вечеру выяснилось, что практически всё намеченное в Ебурге уже увидено. Так что на следующий день мы, что называется, повторяли зады. И лишь случайно открыли для себя помпезный музей Боевой славы Урала с выставкой военной техники у стен и грандиозный мемориал воинам, погибшим в Афганистане и Чечне, «Чёрный тюльпан». (Кстати, эпопею товарищества екатеринбургских «афганцев» описал тот же Алексей Иванов в своём романе «Ненастье», по которому режиссёр Сергей Урсуляк снял потом отличный сериал). Да и времени для новых открытий уже особо не оставалось – вечером нас ждала дорога обратно, в Тюмень.
НА СНИМКАХ: «Комсомольцы Урала» с Вознесенским собором; «мерседес» Высоцкого.
Роман БЕЛОУСОВ /фото автора/