СУБЪЕКТИВНО
Продолжение. Начало в №13.
Самое время вернуться к тем самым «граблям», на которые вторично в своей истории влетела Россия: к первичному, а в нашем случае – вторично-первичному накоплению капитала.
Что это такое? Вообще, исторически – переход от феодализма к капитализму. Абстрактно говоря – превращение масс, причем, насильственное, прежде всего – крестьян, в наемных рабочих. А еще «просто деньги» вместе со средствами производства превращаются в категорию капитала, включаясь в экономический оборот. К тому же рынок капитала той, старой, России питался, в основном, внутренними источниками, поскольку внешние рутина феодализма не притягивала.
Западная Европа, в основном, одолевала первичное накопление капитала с конца XV по XVIII в. В России переход четких границ не имел: некоторые исследователи относят его начало ко 2-й четверти, другие – к середине XVII в., третьи – к 60-70-м гг. XVIII в., а четвертые и вовсе ко второй половине XIX в., после отмены крепостного права. Государственная власть представляла собой монархию, а с начала XVIII в. – абсолютную, неограниченную, а значит и неповоротливую. Не видите параллелей с днём сегодняшним?
Крепостничество затрудняло формирование рынка труда – ведь он требовал мобильности. Лишь с переходом центральных районов к денежной ренте и развитием "отходничества", когда крестьяне уходили, как правило – зимой, на заработки в города, проклюнулся вольнонаемный труд. Практически не было и рынка земли. Свою помещики редко продавали, да и купить участки могли только дворяне – над остальными сословиями висел запрет.
Стартовав, процесс шел, спотыкаясь, с большими социальными издержками. В начале XVII в. появились первые промышленные предприятия на ручном труде. Большинство принадлежало казне, царскому двору и крупному боярству. В редких вотчинах строили металлургические, кожевенные, полотняные, поташные мануфактуры. Однако в экономике они не занимали сколь-нибудь заметного места: в конце XVII в. насчитывалось не более 30. Новый этап пришелся на петровскую эпоху. К концу XVIII в. прибавилось предприятий, прежде всего металлургических и текстильных. По чугуну и стали Россия даже вышла на первое место в мире. Перед реформами Столыпина повысился удельный вес машиностроения, его центром стал Петербург. Отдельные отрасли росли на 5-7% в год, но по нацпродукту на душу населения Россия от Европы отставала в разы. И, несмотря на две революции (1905-1907-го и февральскую 1917 г.), переход к капитализму так и не завершился, что в какойто степени послужило одной из причин установления большевистской диктатуры.
Однако российскую историю тормозила не только экономика. Существовало еще несколько факторов, которые анализирует в одной из последних работ «Истоки и смысл русского коммунизма» 1946 года наш великий философ Николай Бердяев. Один из тормозов – громадная, малозаселенная территория, на которой к тому же жили народы многих национальностей и конфессий да еще разных уровней хозяйственного, политического и социального развития, а также религиозной приверженности. «Созданная Петром империя, – пишет Бердяев, – внешне разрасталась, сделалась величайшей в мире, в ней было внешнее принудительное единство, но внутреннего единства не было, была внутренняя разорванность. Разорваны были власть и народ, народ и интеллигенция, разорваны были народности, объединенные в Российскую империю».
Лишь во второй половине XVII в. начались контакты России с европейскими странами.
Петровская "европеизация", хотя и была бурной, но только с виду, а в основном – "верхушечной". «Славянофилы, – пишет Бердяев, – видели в деле Петра измену исконным национальным русским основам, насилие и прорыв органического развития. Западники никакого своеобразия в русской истории не видели, считали Россию лишь страной отсталой в просвещении и цивилизации, западно же европейский тип цивилизации был для них единственным и универсальным…Россия XVIII и XIX столетий жила совсем не органической жизнью. В душе русского народа происходила борьба Востока и Запада, и борьба эта продолжается в русской революции. Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Мы увидим, что русская интеллигенция совсем не была западной по своему типу, сколько бы она ни клялась западными теориями».
Еще один тормоз – невероятная нищета основной массы населения. «Нигде, кажется, не было такой пропасти между верхним и нижним слоем, как в петровской, императорской России, – отмечает Бердяев. – И ни одна страна не жила одновременно в столь разных столетиях, от XIV до XIX века и даже до века грядущего, до XXI века...». По этому поводу замечательнейший из русских историков Ключевский сказал: «Государство пухло, народ хирел». В известном смысле, дополняет Бердяев, это верно и для коммунистов, когда «интересы народа приносятся в жертву мощи и организованности советского государства».
Тормозящие распри бушевали не только между западниками и славянофилами, но и среди марксистов. Кстати, Бердяев отмечает: «…первые марксисты в мире были русские… Так, степной помещик Н.И. Сазонов был в конце 40-х годов в Париже первым русским марксистом и, может быть, вообще одним из первых учеников Маркса… Русскому народничеству всегда было свойственно отвращение к буржуазности и боязнь развития капитализма в России. Народники верили в особые пути России, в возможность миновать западный капитализм, в предназначение русского народа разрешить социальный вопрос лучше и скорее, чем на Западе. В этом сходятся революционерынародники со славянофилами. Одной из главных опор народнического социализма был тот факт, что русскому народу всегда были чужды римские понятия о собственности. Для русского сознания важно не отношение к принципу собственности, а отношение к живому человеку. И это, конечно, более христианское сознание».
Бердяев считал, что идеи эти шли, главным образом, от Герцена и его «Колокола». «Как и многие народники, пишет философ, он против политической революции, которая может толкнуть Россию на западный, буржуазный путь развития. Быть социалистом в то время значило требовать экономических реформ, презирать либерализм, видеть главное зло в развитии капиталистической индустрии, разрушающей зачатки высшего типа общества в крестьянском укладе жизни. Часто это значило сочувствовать диктатуре, даже монархии». Для нашей же темы важно, что эти идеи Герцена только усиленно тормозили переход к капитализму и сдерживали первоначальное накопление капитала.
Марксу, как известно, считавшему крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом, взгляды Герцена на уникальность только славянского мира, русской крестьянской общины, казались смехотворными. Маркс видел это явление повсеместным, и русская община ничуть не отличалась от той, что к тому времени уже распалась в Западной Европе.
В том же духе Маркс ответил (в четвертом наброске после изучения темы) на письмо Веры Засулич, террористки и участницы «Народной воли», о возможности революции в России на базе крестьянской общины. Маркс писал, что данный им в «Капитале» анализ процесса первоначального накопления не применим к России, и завершил утверждением: чтобы община была «точкой опоры общественного возрождения России», необходимо «прежде всего устранить тлетворные влияния, которые теснят ее со всех сторон, а затем обеспечить ей условия самостоятельного развития».
Однако ортодоксальный марксизм, продолжает Бердяев, в России запретил говорить о противоположности интересов пролетариата и крестьянства. Крестьянство объявили революционным классом, тем более что даже к 1917 г. доля пролетариата, по разным оценкам, не превышала 3%. Ленин провозгласил, что «промышленная отсталость России, зачаточный характер капитализма есть великое преимущество социальной революции. Не придется иметь дело с сильной, организованной буржуазией…»
Но если все страны, даже после отгремевших революций (куда же без них!), не сбивались и с логики исторической эволюции, то у России, по убеждениям славянофилов и народников, особый путь и своя миссия. Эту идею подхватили и большевики. В начале прошлого века её и начал воплощать наш дорогой Ильич, пытаясь обмануть историческую эволюцию народов и государств. Находясь многие годы в эмиграции, Ленин весьма приблизительно, по газетам и редким визитёрам с родины, знал тамошнюю ситуацию.
Сегодня уже документально доказано, что Ленин на германские деньги и под прикрытием немцев возвращался в Россию из эмиграции делать революцию (см. т.2 «История России. XX век» под редакцией Ф.Б.Зубова). «Германское правительство, в течение почти двух лет исправно выплачивавшее Ленину огромные деньги, вправе было ожидать территориальных уступок и от большевиков… А когда на германских условиях Россия заключила Брестский мир, в Москву и другие города были введены германские войска частью в натуральном виде, частью в виде вооруженных немецких и австро-венгерских военнопленных, пишут историки. В марте 1918 г. в одной Москве… было размещено до 53 тыс. вооруженных немцев, в т.ч. 7 тыс. германских регулярных войск».
Естественно, роль первой скрипки исполнял Ленин. Вот как характеризует до сих пор любимого россиянами вождя Бердяев: «В характере Ленина были типически русские черты и не интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе… Ленин сделан из одного куска, он монолитен. Роль Ленина есть замечательная демонстрация роли личности в исторических событиях. Ленин потому мог стать вождем революции и реализовать свой давно выработанный план, что …в нем черты интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство… Революционермаксималист и государственный человек, Ленин соединял в себе предельный максимализм тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Он соединял в себе простоту, прямоту и нигилистический аскетизм с хитростью, почти с коварством. Ленин проповедовал жестокую политику, но лично он не был жестоким человеком… Когда брат его был казнен по политическому делу, у Ленина выработалось циническиравнодушное отношение к людям… но он хотел так организовать жизнь, чтобы не было угнетения человека человеком. В философии, в искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью».
Уже первые годы после революции показали, что обманывать историю опасно. Об этом в следующий раз.
Игорь ОГНЕВ
