СТАРОНОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ
– А вы помните, что сегодня Старый новый год? – спросила Ленка.
Мы коротали этот непогожий зимний вечер дома у нашего друга Лёхи вчетвером – я, Вова из параллельного класса, разумеется, сам Лёха и его девушка Лена. Она аккуратно приезжала к Лёхе из другого города каждые школьные каникулы. Точнее, приезжала она, конечно, в гости к бабушке, но ни для кого не являлось секретом, зачем и почему Лена гостит у бабушки с такой частотой и регулярностью. Впрочем, их с Лёхой роман был вполне целомудренным, восьмидесятые годы прошлого века являлись временами ещё довольно консервативными и относительно пуританскими.
Про то, что сегодня канун нового года по старому стилю, мы все, кроме Ленки, не то чтобы забыли, а просто как-то прошло это обстоятельство мимо нашего внимания.
– Говорят, под Старый новый год гадать принято, – сказал Вова. – И сбывается обычно, что нагадаешь.
– Да ерунда это всё, суеверия, – со снисходительной усмешкой ответил Лёха.
– Почему ерунда? – возразил я. – В эти дни истончается барьер между нашим миром и мирами теми, иными, – я многозначительно повёл глазами вверх и пошевелил пальцами.
– Какой на хрен барьер, какие миры, – отмахнулся Лёха. А если даже и истончается, что из того?
– А то, что в такое время оттуда легче проникает информация, и с НИМИ проще установить контакт, – пояснил я.
С кем именно, я уточнять не стал, ибо и сам толком не знал. Главное, что мои слова звучали таинственно и многозначительно.
– Не случайно же определённые дни и ночи в году служили у наших предков для гаданий и общения со всякими духами, – продолжил я свою лекцию. – Ночь перед Рождеством там, Вальпургиева ночь, Хэллуин, или вот Старый новый год…
– Ой, а давайте духа вызовем? – загорелась идеей Ленка.
– А кто-нибудь из нас знает, как это делается? – усомнился Вова.
– Я знаю, мы с девчонками в пионерлагере как-то уже вызывали, – успокоила его Лена. – Для этого нужна книга, желательно в твёрдом переплете, ножницы и чёрные нитки.
– Именно чёрные? – уточнил Вова. – Белые или синие не пойдут?
– Ну я не знаю, может, тоже пойдут, но считается, что нужны именно чёрные.
– А книга любая подойдёт? – поинтересовался Лёха, отправляясь в соседнюю комнату, где стоял книжный шкаф.
– Только чтобы автор был уже умерший. Его дух лучше всего и вызывать.
– Ну тогда я Гоголя принесу, он лучше всего подходит – и умер уже давно, и писал о всякой чертовщине.
– И легенды всякие вокруг его имени ходят, – добавил я. – Говорят, что когда его решили перезахоронить и раскопали могилу…
– Роман, ты об этом уже рассказывал, – прервал меня Лёха. – Давайте ближе к делу.
Он притащил томик Гоголя тёмнозелёного цвета, из собрания сочинений, катушку чёрных ниток и большие ножницы, и мы, выключив электрический свет и зажегши для создания должного антуража свечку, занялись приготовлениями. Следовало вставить полураскрытые ножницы между страницами книги и перевязать получившуюся конструкцию нитками крестнакрест.
Затем Лена взгромоздила кольца ножниц на свои вытянутые вперёд указательные пальцы и торжественным голосом произнесла:
– Вызываю дух умершего Николая Васильевича Гоголя! Николай Васильевич, вы будете отвечать на наши вопросы?
Прошло несколько секунд, и ножницы на её пальцах явственно шевельнулись, а книга чуть-чуть, совсем немного, качнулась вокруг своей оси. Это означало положительный ответ. Поначалу я не поверил своим глазам – всё-таки я был советским школьником, и несмотря на своё неравнодушие ко всяким мистическим страшилкам, если и допускал существование всяких там сверхъестественных сил, то только чисто абстрактно, без применения к нашей социалистической реальности, где все вещи и явления находились там, где им надлежало находиться, были изучены, разложены по полочкам, и для всякой поповщины или, наоборот, дьявольщины просто не оставалось места. Мы и само наше «гадание» поначалу не воспринимали хоть сколько-либо всерьёз, и, хотя всячески пугали и подначивали друг друга, относились к нему не более чем к развлечению «по приколу». Поэтому за всеми приготовлениями и рассуждениями о барьерах между мирами, никто так и не задумался, а о чём же, собственно, спрашивать «духа», буде он всё-таки явится.
– Ну, кто что хочет спросить? – нетерпеливо вопросила Лена, видя наше замешательство.
Первым решился я:
– Николай Васильевич, будет ли конец света?
Лена, выполняя взятую на себя роль медиума, повторила мой вопрос. Книга ответила утвердительно.
– А в каком году это случится? – перехватила инициативу сама Лена. «Дух» не отреагировал.
– Ты неправильно спрашиваешь! – подал голос Лёха. – Вопросы надо ставить так, чтобы на них можно было ответить «да» или «нет».
– Тогда поставим вопрос по-другому, – сказал я. – Конец света случится в двухтысячном году?
Год я выбрал не случайно, это была главная «апокалиптическая» дата. Книга тут же, даже не дожидаясь ретрансляции вопроса нашим «медиумом», подтвердила, что да, таки в двухтысячном. Тут Вова решил проверить нашего «собеседника» на осмысленность ответов, и задал контрольный вопрос:
– Конец света произойдёт в тысяча девятьсот девяносто девятом году?
Книга молчала.
– Конец света произойдёт в две тысячи четвёртом году?
Опять никакой реакции.
– Значит, знает, что говорит, – слегка севшим голосом признал Вова.
– А может, Ленка ножницы сама двигает? – усомнился я.
– Что, я, по-твоему, вас обманываю? – обиделась Лена.
– Да нет, Лен, я хотел сказать только, что ты можешь двигать их неосознанно, не отдавая себе отчёта. Такое бывает, я об этом читал.
– Да нет же, книга сама поворачивается, я это явственно ощущаю. Ты и сам можешь проверить.
Искушение проверить на собственном опыте было действительно велико, и я протянул пальцы:
– Давай, клади.
– Не, вообще-то во время контакта так делать нельзя, – возразила Лена. – Сначала надо попрощаться, поблагодарить за общение, и только потом другой человек может начать всё заново.
– А может, он не против будет, чтобы так передали, запросто? – нашёл выход Лёха.
– Можно же у него самого спросить.
«Дух» проявил благосклонность, и дал соизволение передать книгу из рук в руки, без церемоний. И тут, когда снова начались вопросы и ответы, я не мог не признать абсолютную правоту Лены – было полное ощущение того, что книгу и ножницы двигала какая-то внешняя сила, от меня никак не зависящая.
Между тем, наша первая растерянность от неожиданного и не вполне объяснимого поведения книжки на ножницах, плохо совмещавшегося с тем, чему нас всех учили в школе, стала проходить. Мы уже успели освоиться в роли контактёров с иными мирами, и вопросы посыпались как из рога изобилия, наперебой, я едва успевал их повторять. Больше всего общество интересовали подробности устройства потустороннего мира – существуют ли рай и ад, хорошо ли в раю, насколько жарко в аду, а также шкурные вопросы – в каком из этих мест окажется каждый из нас по совокупности итогов прожитой жизни, когда перейдёт в загробную стадию существования.
Удовлетворив любопытство по сакральной части, мы начали задавать уже более приземлённые, но оттого не менее животрепещущие вопросы, касающиеся нашей текущей, земной жизни. «Дух» проявлял удивительную осведомлённость о наших делах, но не всегда, пару раз он откровенно попал впросак.
Затем мы вошли, что называется, во вкус и обнаглели окончательно. Просто задавать вопросы и получать ответы на них уже прискучило, и захотелось чего-нибудь ещё более впечатляющего.
– Интересно, а он сам показаться нам может? – задумчиво спросил Вова.
Я окинул взглядом Лёхину комнату, освещённую только дрожащим пламенем свечи, стоявшей на полу, представил себе, как посередине с мефистофелевским хохотом появляется из ниоткуда покойный Николай Васильевич в столбе призрачного света, и невольно содрогнулся. Но, тем не менее, передал «собеседнику» Вовин вопрос:
– Николай Васильевич, вы можете явиться нам сами?
Книга утвердительно шевельнулась. Мы некоторое время настороженно молчали, будто ожидая, что вот-вот между нами действительно вырастет фигура в сюртуке, и, потирая руки, скажет: «Ну что, попались, голубчики?» Но секунда проходила за секундой, а в комнате ничего не менялось.
Неожиданно Лена поёжилась:
– Ой, каким-то холодом потянуло, будто от сквозняка. Не чувствуете?
– Каким ещё холодом? Это у тебя галлюцинации уже от страха начались, – ответил ей бесцеремонный Лёха. – Нет, так не пойдёт. Надо уточнить, что он имел в виду. Может, он в зеркале появится, или как-то по-другому даст о себе знать – предмет какой-нибудь в комнате передвинет, например.
Лена опять взяла отложенную было за ненадобностью в сторону книгу, произнесла необходимую для вызова «духа» речёвку, и мы начали допытываться, что же имел в виду таинственный гость. Но на все предположения и версии книга молчала.
– А может, портрет? – предположил Лёха.
– Что – портрет? – не понял я.
– В книжке этой портрет его есть, в самом начале. И в остальных томах тоже. Если раскрыть на этом месте… Книга явственно шевельнулась.
– О! Видели? Ну что я говорил! – торжествующе сказал Лёха. – Значит, он со своего портрета даст знак.
– У него, кстати, рассказ такой был, «Портрет», – добавил я. – Почти на ту же тему.
– Николай Васильевич, Вы дадите нам знак вашего присутствия со своего портрета? – спросила Лена.
«Да» – был ответ.
– Вы для этого произведёте на нём какие-то изменения? – уточнила она.
«Да».
Лёха сходил за другим томом – благо, у его матери имелось всё собрание сочинений, поставил раскрытую на вклейке с портретом книжку стоймя на диване, и мы, столпившись вокруг, стали всматриваться в рисованные черты лица писателя. Чего именно следовало ждать, я не имел ни малейшего понятия, как, впрочем, и все остальные. Воображение подсказывало разные варианты, один другого диковиннее – например, что изображение на портрете сейчас нам кивнёт, подмигнёт глазом, приветственно поднимет руку, и другие, не менее сюрреалистические. Но ничего не происходило. От напряжения уже начали слезиться глаза, а черты портрета в неверном свете свечи стали дрожать и расплываться.
– Это у меня в глазах уже рябит, или мошка на портрете сидит? – спросил Вова, которому, видно тоже, как и мне, начало отказывать зрение. Я не без усилия сфокусировал взгляд и понял, что да, действительно на нос Николая Васильевича уселась мошка.
– Лёха, откуда у тебя в квартире мошки в середине зимы? – поинтересовался Вова.
Лёха вместо ответа вдруг издал невнятный звук и несколько раз ткнул согнутым пальцем в сторону портрета.
– Что такое? – переполошились мы.
– Изменения же, – проговорил Лёха.
Я, холодея, повернулся к портрету, ожидая увидеть, что изображение Николая Васильевича всё-таки улыбнулось нам или наоборот, погрозило пальцем, но нет, облик писателя остался таким же, каким был.
– Какие изменения? – опередив меня, недоуменно спросила Лена. – Где?
– Мошка, – сказал Лёха, и тут до меня, наконец, дошло. Действительно, на портрете произошло изменение. Хотя и не того свойства, какого мы ожидали, но ведь произошло!
– Э-э-э… Совпадение? – спросил я неуверенно.
– Мошка, непонятно откуда взявшаяся в квартире зимой? Хм… – не согласился Лёха.
– Ну не совсем ниоткуда, я у тебя и раньше этих мошек наблюдал, не так давно, между прочим. Хотя действительно, както слишком уж вовремя и в нужном месте она оказалась, будто знала, куда надо лететь.
– Не, ну это какое-то шулерство натуральное, – сказал обманутый в ожиданиях Вова.
– А что не так? Речь шла об изменениях на портрете, вот мы и увидели изменения, – возразил я. – Комар носа не подточит.
– Но речь-то шла о том, что он сам нам явится, а не какую-то мошку пришлёт, – настаивал на своём Вова. – Лен, а спроси, может он показаться нам сам, в прямом смысле, без мошек?
Ленка опять, уже в третий раз, взяла в руки средство контакта. «Дух» был «на связи».
– Николай Васильевич, спасибо за явленную нам… э-э-э… возможность убедиться в Вашем присутствии. Но можем ли мы увидеть Вас самого?
Книга шевельнулась.
– Каким образом мы сможем это сделать?
– Опять не так спрашиваешь, – быстро перебил Лёха. – Ставь вопросы так, чтобы ответ был «да» или «нет», и не сбивай его с толку.
– Кто-то про зеркало говорил, – вспомнил я.
– Мы сможем увидеть Вас в зеркале? – спросила Лена.
Книга опять утвердительно повернулась. Лена с «инструментом контакта» на выставленных пальцах встала перед зеркалом в массивной оправе «под старину», висевшим на стене в Лёхиной комнате, а мы все втроём столпились у неё за спиной. Кроме отражений наших лиц в темноте зазеркалья пока не было видно ничего.
Впрочем, и они, подсвечиваемые снизу колеблющимся пламенем свечки, стоявшей у Ленкиных ног, являли собой, надо сказать, зрелище довольно впечатляющее. Но ничего больше мы так и не увидели, сколько ни вглядывались.
– А может, кто-то из нас не должен его увидеть? – предположил Вова. – Недостоин там, или ещё по какой причине?
– Может быть, кто-нибудь из нас недостоин того, чтобы Вас видеть? – передала вопрос Лена.
«Да» – ответила книга.
– А кто именно?
– Опять неправильно вопрос задаёшь, ну сколько же можно! – поморщился Лёха.
– Хорошо, спрошу по-другому. Николай Васильевич, тот, кто не должен Вас видеть
– Алексей?... Владимир?... Роман?... Я?
Книга сделала рывок.
Лена пожала плечами, передала кольца ножниц со своих пальцев на Лёхины, и отошла в сторону. Мне показалось, что она обиделась.
Оставшись втроём, мы продолжали напряжённо всматриваться в свои отражения в зеркальной полутьме, но ничего нового так и не увидели.
– Нет, тут что-то не так, – задумчиво произнёс Лёха. – Может быть, есть ещё какоенибудь условие?
– А почему тогда Он до нас его не донёс?
– Потому что мы не спросили. У него ведь голоса нет, не забывай.
– Так разные условия до утра перебирать можно, пока на нужное нападёшь, – со скепсисом сказал я.
– Ну давай, что первое напрашивается. Может быть, чтобы увидеть Его, мы должны стоять у зеркала не вместе, а подходить по очереди?
– Спроси.
Книга сразу несколькими движениями подтвердила Лёхину правоту.
– А кто из нас должен встать у зеркала первым? – нащупав верную стезю, продолжал допытываться Лёха. – Я?.. Роман?.. Владимир?..
Книга сохраняла полную неподвижность.
– Странно. Может, контакт прервался? – предположил я.
– Николай Васильевич, Вы присутствуете в комнате? – спросил Лёха.
Книга стала мощно раскачиваться.
– Может быть, тогда к зеркалу должна подойти Елена? – на всякий случай уточнил совершенно сбитый с толку Лёха.
На это книга сделала ещё несколько энергичных движений.
– Что-то у Николая Васильевича с логикой того… не очень, – проворчал я, прервав воцарившееся озадаченное молчание.
Но надо было выполнять указания. Лена вновь приняла на свои пальцы кольца ножниц и подошла к зеркалу, а мы столпились поодаль. Некоторое время ничего не происходило.
– Ну что там? – не выдержал наконец я.
– Ничего не видно?
Вопрос был праздный, ибо то, что в зеркале ничего не происходит, было ясно и так, по Лениному спокойному лицу.
А потом Лёха вдруг утробным каким-то голосом выкрикнул:
– Он! – и протянул руку вверх, указывая на потолок.
– Где?! – в один голос воскликнули мы с Вовой.
– Вон, вон, смотри, тень!!!
– Точно! – заворожённо произнёс Вова.
И я тоже увидел. На потолке распростёрлась тень необычных очертаний, в виде профиля человека во всех подробностях – с высоким лбом, надбровными дугами, длинным носом с горбинкой, щёточкой усов, губами и подбородком.
– Где? – в свою очередь спросила Ленка и подняла голову вверх, но как только она это сделала, силуэт на потолке нарушился и распался, потому что отбрасывала тень она сама, вкупе с книгой на пальцах и складками покрывала на диване, от света стоявшей внизу, в ногах свечки, и складывался он из этих составляющих только когда наш медиум стояла именно так, и никак иначе. Стоило ей только чуть пошевелиться, как чётко очерченный человеческий профиль тут же превращался в невнятный сумбур теней.
– Стой, стой, как стояла! – замахал руками Лёха, и Ленка послушно восстановила статус-кво. А следом восстановилась на потолке и та самая причудливая тень. Очень узнаваемая тень – именно такую отбрасывало бы освещённое сбоку лицо человека, в портрет которого мы все только что так внимательно всматривались…
– Да, именно так всё и получилось, как Он сказал, – потрясённо отметил Лёха. – Ленка действительно не может его увидеть, как бы ни старалась.
Мы ещё долго стояли так, задрав головы, с раскрытыми ртами, словно герои немой сцены в финале «Ревизора» – до тех пор, пока Ленка, наконец, не потеряла терпение и не взбунтовалась…
О подробностях нашего импровизированного предстароновогоднего спиритического сеанса мы с друзьями потом никому особо не распространялись. Не потому, что нас не впечатлило произошедшее, наоборот, впечатлений было, что называется, выше крыши, и поделиться ими с кем-нибудь так и распирало, но… Что такого могли мы рассказать человеку, не стоявшему в те минуты рядом с нами в полутёмной комнате, и не смотревшему, затаив дыхание, на горбоносый профиль на потолке? Любой собеседник, скорее всего, просто пожал бы плечами и сказал, что да, тени от людей и предметов иногда принимают довольно необычные очертания и формы, а если наблюдатель ещё, к тому же, и сам склонен увидеть в них какие-то определённые образы, то вообще могут действовать как тесты Роршаха. Ну, или что-нибудь в этом роде. И что движения книжки – конечно, чистая психомоторика, а то, что они так удачно предвосхитили некоторые обстоятельства – так мало ли какие совпадения бывают…
Да я и сам до сих пор не знаю, с чем нам пришлось столкнуться тем уже далёким зимним вечером. Была ли это цепь случайностей, усугублённая разгорячённым, не в меру живым воображением четырёх подростков, или же нам было явлено, как выражались раньше авторы напыщенных готических романов, «знамение из неизъяснимой тьмы».
Роман БЕЛОУСОВ /фото автора/