ДАЛЁКОЕ-БЛИЗКОЕ
Двухъярусные нары. Матрасы из мешковины, набитые соломой. Фигура манекена, одетого в арестантскую робу, в цепях и кандалах. Обшарпанные стены. Тусклая лампочка под потолком. Типичная картина «потусторонней» реальности, в которой в разное время пребывали те, кто преступил нормы человечности и букву закона. А то и просто невиновные – поди разберись. Воссозданная атрибутика отнюдь не бутафория, а настоящее тюремное помещение, где отсиживали свой срок преступники. Здесь (по соседству с действующим карцером для современных нарушителей режима следственного изолятора), открыта камера-музей, мини-экспозиция для посетителей.
ЭКСПОНАТЫ… ЗА РЕШЕТКОЙ, ИЛИ ИСТОРИЯ «РЕМЕСЛА ОКАЯННОГО»
«Место действия» – Тюменский тюремный замок (теперь это территория СИЗО №1) в самом центре города. Экскурсии по «замку» для студентов, школьников и вполне себе зрелых граждан в качестве увлекательного рассказа об истории российской пенитенциарной системы (и как напоминание о преступлении и наказании) регулярно проводит хранительница зала истории и заведующая музеем подполковник внутренней службы Галина Легошина.
Итак, история, которой вот уже 235 лет… «Острог», «пересыльная тюрьма», «тюремный замок», «исправдом» и, наконец, «следственный изолятор». Названия одного и того же заметного для своего времени кирпичнокаменного строения города, первого в своём роде – его могли созерцать все проезжающие по Московскому тракту в Сибирьматушку. Здание было возведено по Указу государыни Екатерины II от 16 апреля 1786 года «О рабочих домах для преступников во всех губерниях России». Нашего края распоряжение касалось прежде всего. Высочайший рескрипт стал отправной точкой формирования пенитенциарной системы на обширном пространстве за Уралом.
Изначально это специальные остроги для содержания колодников. Таковые были выстроены не только в Тюмени, но и в Тобольске, Березове, Бийске, Ишиме… Число высланных преступников постоянно увеличивалось, и тюремные помещения приходилось расширять. В Тюмени, например, одновременно с основным зданием на местные средства возводились дополнительные – они позволили увеличить вместимость острогов вчетверо – до 120 человек в каждом. Затем наступил черёд создания этапных тюрем и преобразования острогов в тюремные замки.
Романтику, как мы видим, нашли даже в названии «исправительного учреждения» – замок, не больше и не меньше. Видимо, народ по обе стороны тюремной камеры подбирался неунывающий и буквально воплощал в жизнь известное высказывание Петра I: «…Тюрьма есть ремесло окаянное, а для скорбного дела потребны люди твёрдые, добрые и весёлые…». Однако «замок», исходя из его назначения, по воспоминаниям современников, был самым страшным местом для тех, кто туда попадал.
Идея создать столь необычную экспозицию появилась полтора десятка лет назад, когда предметы каторжан впервые были обнаружены при ремонтных работах в этом самом следственном изоляторе №1. Его начальник предложил собрать находки и создать музей тюремного замка. Продолжали искать и обзаводились обширным фактическим материалом, а для создания музейного зала находили необходимую финансовую поддержку.
Наглядное представление о далёких реалиях существования за решёткой дают найденные на чердаке и в подвалах пересыльной тюрьмы предметы. По сути, это уникальные экспонаты: головные уборы надзирателей и заключенных, фрагменты их одежды, обувь позапрошлого века, кандалы, лапоть, кисет, чайник, бирки, наручники и колодки, веретено, чугунок и ухват к нему, фонарь надзирателя… Перед нами – женская, мужская обувь и даже детская, что свидетельствует о том, что сюда следовали за своими любимыми мужьями и отцами целыми семьями. С интересом созерцаем невесть откуда взявшуюся пулемётную ленту от английского «Льюиса». Оказывается, оружие поставлялось в Россию в начале XX века, оно было на вооружении у тюремного персонала.
Читаем пожелтевшие от давности письменные прошения осужденных о «свиданках», датированные 1850, 1865 годами, перечень наказаний «за нарушения режима содержания»… Или вот такое письменное свидетельство. Некоему Константинову пришлось отбывать 15 суток «шизо» за изготовление ночника. Столько же получил гражданин Сишильетов за нарушение формы одежды, а заключенному по фамилии Студило дали десять суток за курение в строю… Внимательно рассматриваем два шкалика товарищества Мамонтовых с двуглавым орлом – в одном из них, говорит Галина Легошина, находится какое-то послание, но вытащить его невозможно, потому что бумага закостенела от времени.
На следующем стенде – любопытное требование тюремного врача, датированное июлем 1895 года, где в перечне наименований провианта, полагающегося каждому осуждённому, находим упоминание о норме выдаче узникам по пол-литра пива ежедневно.
Есть здесь и свои душераздирающие истории, рассказы о пребывании в этих стенах именитых заключенных, трогательные поделки, выполненные руками невольников. Есть и «крылатые» выражения попавших за решетку юмористов-оптимистов, адресованные работникам исправительного учреждения: «Я отсижу три года и выйду на свободу, а тебе ещё лет двадцать здесь молотить».
ЗДЕСЬ ПОТРЕБНЫ ЛЮДИ ТВЁРДЫЕ, ДОБРЫЕ, ВЕСЁЛЫЕ
Кстати, о сотрудниках службы исполнения наказаний. Действительно, у многих вся трудовая биография состоит из будней, отданных день за днём пенитенциарной системе, берущей своё начало ещё со времён Екатерины. Говорят, тюрьма – не то место, о котором хочется лишний раз говорить. Но иногда следует вспоминать о тех, кто выбирает в качестве места работы систему исполнения наказаний, находя в этом глубокий смысл. У классика русской литературы Фёдора Достоевского есть по этому поводу исчерпывающее высказывание. «…Человеческое обращение может очеловечить даже такого, на котором давно уже потускнел образ божий, – писал он, находясь в заточении. – Я встречал добрых, благородных командиров. Арестанту любо, например, чтобы у начальника его были ордена, чтобы он был видный собой, в милости у какого-нибудь высокого начальника, чтобы он был и строг, и важен, и справедлив, и достоинство бы своё соблюдал…». Не исключено, что свои наблюдения Фёдор Михайлович почерпнул, в том числе находясь на «пересылке» в Тюмени.
Через наш город также «прошли» в разное время писатели Николай Чернышевский, Владимир Короленко, декабристы… Владимир Галактионович, в отличие от коллег по литературному цеху, здесь не задержался. В 1878 году он, тогда студент Петербургского университета, по подозрению в связях с революционными кругами был выслан в Вятскую губернию, а потом переправлен в Сибирь. В Тюмень Короленко доставили 30 июля 1880 года, но в тот же день посадили на баржу и отправили в Томск. Как бы то ни было, все заключенные, революционеры, каторжники, которые шли в Ялуторовск, Тобольск, Омск и дальше, пусть и на короткое время, обязательно здесь останавливались. Потому что с конца XVIII века именно через тюремный острог проходили этапы, начинался печальный сибирский путь. И имена арестантов ассоциируются с нашим городом, с Сибирью исключительно в связи с их пребыванием здесь не по своей воле, как бы это ни было грустно осознавать. Что касается Достоевского, то он, пожалуй, первым из каторжан всмотрелся «изнутри» в бездны человеческого падения, и осознание этого для него наверняка было тяжелее кандалов.
А спасала или давала надежду на исцеление души, видимо, всётаки вера – православными были если не все, то преобладающее большинство заключённых. И они просили в своих молитвах: «Пресвятая владычица Богородице! Отгони от меня, смиренного и недостойного раба твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение, всю скверну, лукавство и хулящие помышления от окаянного моего сердца и помрачённаго ума моего. И погаси пламень страстей моих, ако нищ есмь и окаян. И избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действий злых свободи мя. Яко благословенна еси от всех родов и славится пречестное имя твое, во веки веков, аминь». Молитвенник на церковнославянском со всем обилием дореволюционного алфавита с «ятями» и «ерами», найден здесь же, благо, время сохранило его в дальних углах на тюремных чердаках.
АРИЯ ЗАМОРСКОГО ГОСТЯ
На фоне суровых пенитенциарных реалий весьма инфантильными выглядят свидетельства пребывания в наших краях некого иностранца Г. де Уиндта, изложившего свои переживания в книге «Сибирь как она есть» (год и место издания – 1892-й, Лондон). Гость признаётся: мол, путешествие его можно расценивать как жертву – видимо, имелось в виду временное лишение привычных для него благ изнеженного европейца. «Жертва моя, – признаётся он, – была подвергнута такой душевной боли, как месячное проживание в сибирском городе Тюмени. Если бы заклятый враг мой пережил этакое, я бы простил его». Что же так «покоробило» иноземца?
«Я прибыл в Тюмень на рассвете, после ночи, проведённой на соломе, едва прикрывавшей днище трясущейся телеги, которая доставила меня из Иевлевой, к счастью, без происшествий, – пишет англичанин. – Страдая от боли во всех членах, полуслепой от ветра и пыли, я высадился у дверей местной гостиницы и битый час дёргал ржавую цепочку звонка, но не привлёк ни малейшего внимания…».
Обидно, да? А ещё пришельцу не понравилось, что хозяин «отеля», хоть и «знал с полдюжины английских слов, всегда изъяснялся с помощью одного только «Veri good, why not?». Дескать, очень хорошо, почему нет?
Чего приезжал? Из любопытства? Или с научными целями? Или «шпиён» какой. Было бы интересно почитать, что написал он про «тюремный замок» – не обошёл же он его стороной. Свидетельства высокомерного представителя иной цивилизации по сути своей честны. А это главное и более ценное в этой истории. Хотя тюрьмы в стародавние времена мало чем отличались – неважно Тюмень это или Лондон. И всё-таки…
НА СНИМКАХ: экспонаты – исторические свидетельства жизни за решёткой; заведующая тюремным музеем Галина Легошина у стендов с экспонатами.
Тодор ВОИНСКИЙ /фото автора/