СУБЪЕКТИВНО
Вначале я должен покаяться, ибо характеристику России как бесхребетной позаимствовал у Ортеги. Правда, он-то писал работу под названием «Бесхребетная Испания», да еще век назад. Как ни удивительно, однако две страны, да еще с таким временным разрывом, споткнулись об одну кочку: массового человека. И не только.
Почитаем ещё философа Хосе Ортегу-и-Гассета: «Великую трагедию нашей национальной истории составила острая и хроническая нехватка выдающихся меньшинств, неослабное господство масс во всех сферах жизни… История не знает иного средства улучшить существование этноса, кроме твердой и последовательно осуществляющейся воли к отбору лучших людей… Но одних политических реформ безусловно мало. Нужно… приложив все усилия, направить нацию на путь совершенства».
В другом месте Ортега прямо называет «лучших людей», которых в этносе «меньшинство», пассионариями. Прямо по Льву Гумилеву! Между прочим, в годы, когда писал Ортега, Гумилев был еще подростком (родился в 1912 г.) и не мог даже во сне знать о своей концепции пассионарности. К Гумилеву я вернусь, а пока опять Ортега: «Нация не может состоять исключительно из «народа», ибо ей настоятельно требуется избранное меньшинство. Ведь так же и человечеству надобны не только мышцы, но и нервная система и мозг… Отсутствие «лучших» породило в национальных массах многовековую духовную слепоту, которая так и не позволила им отдавать предпочтение лучшему».
Но позвольте, возразит читатель, это про Испанию, а в Россиито, может, иначе? Столько имен у нас, которыми мир гордится!
Имена-то есть, и мы этими гениями не только гордимся – без них Россия была бы другой. Герман Вейль, крупнейший физик и соратник Эйнштейна, говорил, что если бы определенные человек 10-12 внезапно умерли, чудо современной физики оказалось бы навеки утраченным. Но речь-то в данном случае не об этом, а о влиянии «избранного меньшинства» на массу. «Индивид, – пишет Ортега, – никогда не достигнет значительных результатов, опираясь только на свои силы… Любая одаренность – только повод или предлог, чтобы человек сгустил на себе весь общественный потенциал». Потому что «в стране, где массы не способны преклоняться перед высшим, весьма велика опасность, что единственными влиятельными писателями будут заурядные, доступные общему пониманию, иначе говоря, идиоты».
Испания, по мнению Ортеги, век назад, да отчасти и сегодня, бесхребетная не только от дефицита «лучших людей» и мизерных контактов, существующих с массой. Другой не менее важный фактор – регионы рвались к свободе от центра, и Испания представляла собой не единое территориальное целое, а нечто вроде студня. Вот и в наше время несколько лет Каталония упорно добивается независимости. Но и Россия сегодня весьма похожа на Испанию вековой давности: такой же студень, только в русском исполнении. Регионы пришпилены к вертикали власти, которая уверена, что мощно рулит всей огромной территорией. А на самом деле – что лишний раз показала пандемия – регионы бьются сами по себе, поскольку у любого центра есть предел, а создать горизонтальные связи между регионами вертикаль не озаботилась. «Цифра» могла бы помочь и здесь, но власть делает всё, чтобы раздрай времен феодализма сохранился, а от местного самоуправления, поправкой в Конституцию привязанного к вертикали, теперь осталось одно название. Да и тесные межрегиональные связи Москве, по большому счету, не нужны: убавляют величия. Тем более что, в отличие от испанских земель, во всяком случае – пока, ни о какой самостоятельности, тем более – политической, как это было в лихие 90-е, ни один российский регион не мечтает.
Интересно, что век назад Ортега видел Россию вот такой: «Славяне – это могучее народное тело, над которым едва подрагивает крошечная детская головка. Разумеется, некое избранное меньшинство имело влияние на жизнь русских, но по малочисленности ему не удалось справиться с необъятной народной плазмой. Вот откуда аморфность, расплывчатость, закоренелый примитивизм у русских людей».
Не перегнул ли Ортега палку? Если да, то слегка. Словом, речь идёт о менталитете этноса. Например, доктор философии и профессор РАГС В.М. Соколов, анализируя работу философа Николая Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», называет её «поистине великим произведением». И пишет, что, по Бердяеву, российский менталитет сложился под воздействием двух моментов. С одной стороны, православия: «Религиозная формация русской души выработала некоторые устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя своей веры, устремленность к трансцендентному (запредельному), которые относятся то к вечности, к иному миру, то к будущему, к этому миру. Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к цели, которая не является уже религиозной, например, к социальным целям. В силу религиозно-догматического склада своей души русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники, они апокалиптики или нигилисты»
С другой стороны, «в душе русского народа, – пишет Бердяев, – остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли… У русских «природа», стихийная сила сильнее, чем у западных людей... Необъятность русской земли, отсутствие границ и пределов выразились в строении русской души… те же безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта… Можно было бы сказать, что русский народ пал жертвой необъятности своей земли, своей природной стихийности».
И особенности государственности, замечает Соколов, и особенности отношения к властям Бердяев не случайно выявлял, исходя именно из этих моментов. Так, огромная протяженность границ создавала чувство уязвимости. Территориальная удаленность людей друг от друга приводила к уходу в себя. А уход в частную жизнь, как писал Токвиль, поощряя гражданскую апатию, провоцирует наступление тирании.
Не будем забывать, что эти изыски связаны с наступлением массовой цифровизации. И как будут воспринимать её, а тем более уживаться с ней люди с такой древней ментальностью? Ну, скажут мне, это было когда-то… Не всё, однако, так просто. Лев Гумилев, еще один наш гений – историк-этнограф, географ и востоковед – утверждает, что менталитет этноса меняется в час по чайной ложке веками. К тому же государство Российское возникло на 500 лет позже европейских, и нам до них по части менталитета еще далековато идти.
Коли речь зашла о Гумилеве, напомню, что в СССР его книги были запрещены. В том числе из-за концепции пассионарности: мол, все советские люди рвутся к светлому будущему – к коммунизму! Мне посчастливилось прослушать 10 лекций Льва Николаевича в новосибирском Академгородке в 70-е годы. Зал Дома ученых все вечера набивался до отказа, Гумилева не отпускали допоздна, засыпая вопросами. В частности, по его концепции пассионарности. Ученый определяет её как признак, «возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию… Следовательно, начало этногенеза мы также можем гипотетически связать с механизмом мутации, в результате которой возникает этнический «толчок», ведущий затем к образованию новых этносов…Пассионарии стремятся изменить окружающий мир и способны это делать».
Гумилев выделяет стадии пассионарности, к чему я вернусь позже. А пока замечу, что Россия со своей извилистой историей, судя по аморфному состоянию народа, за 70 лет разбазарила изрядное число пассионариев. Сколько – сказать трудно, но мне кажется – критическое ядро. Во сколько жизней обошлось «большевистское безумие», можно представить по цифрам в трехтомнике «История России. ХХ век» коллектива историков под редакцией профессора А.Б. Зубова. 1) 1918-22 гг: военный коммунизм, голод, Гражданская война – 12 млн. 2) 1930-33 гг.: коллективизация, раскулачивание, голодомор – 9 млн. 3) 1934-40 гг.: их последствия, террор, лагеря, финская война – 2,7 млн. 4)1941-45 гг.: советсконацистская война: 27 млн. 5) 194656 гг.: голод 1947 г., подавление повстанцев, лагеря – 1,3 млн.
Итого до 1956 г.: 52 млн. Это без учета пассажиров философских пароходов, а также многочисленных диссидентов-эмигрантов. А ведь все они – пассионарии, пытавшиеся, как умели, вывести народ и страну не на фантастическую, а реальную траекторию эволюции. В результате вместо светлого будущего, то бишь – коммунизма, в 1980 г., как я уже писал, – исторический тупик. Да и сегодня немало «лучших людей» в России зачислены в иноагенты – почти шпионы, среди которых почему-то полно ученых. Если общение массы с первыми, судя по тенденциям, скоро будет пресекаться, а то и караться, то вторые под грифом «сов. секретно» и вовсе недоступны.
В оценке революции 1917 г., кстати, сходятся Ортега и Бердяев. Высказывания философов крайне любопытны и, что называется, в тему. Ортега: «Революции, безоглядные в своей нетерпеливой спешке, лицемерно щедрые на обещания всевозможных прав, попирают первейшее право человека, настолько первейшее, что оно определяет человеческую сущность – право на непрерывность, преемственность… Единственное коренное отличие «естественной истории» от человеческой в том, что последняя не может начаться заново… Попытка порвать с прошлым, начать всё с нуля – это попытка стать или притвориться орангутангом». Помните булгаковского Швондера? Ортега ссылается на английскую монархию, которая «не бесплотна, не кажется фиктивной… она символизирует… что позволяет избежать патологического крена, который превращает историю в вечный бой паралитиков с эпилептиками».
А вот Бердяев: «Революция подобна тяжкой инфекционной болезни. Раз зараза проникла в организм, нельзя уже остановить неотвратимого течения болезни… В революции есть извращенная и больная народная стихия. Большевизм есть рационалистическое безумие, мания окончательного регулирования жизни, опирающаяся на иррациональную народную стихию… Большевизм был извращенным, вывернутым наизнанку осуществлением русской идеи, и потому он победил. Помогло то, что у русских очень слабо иерархическое чувство, но очень сильна склонность к автократической власти. Ни о каком правовом, конституционном государстве русский народ и слышать не хотел». И не слышит до сих пор, поощряя автократизм. А у него, кроме того что, как отметил Ортега, «массы не способны преклоняться перед высшим», есть вторая могучая опора: в православии государь (президент) – наместник бога на земле. Сами понимаете, что даже к наместнику должно относиться с почтением и всепрощением.
В следующий раз и посмотрим, с какими надеждами россияне ожидают не только последствия массовой цифровизации, но и каким видят будущее.
Игорь ОГНЕВ /репродукция картины Рафаэля "Проповедь Иоанна Крестителя"/
