СУБЪЕКТИВНО
Продолжение. Начало в № 49.
Предвижу вопрос: грозит ли России восстание масс, подобное тому, что описал Ортега? Ведь узкоспециализированных ученых, главных возмутителей спокойствия два века назад, сменили полноценные системные исследователи.
Но, кроме узкоспециализированных ученых типа «всё ни о чем», Ортега назвал предостаточно узких профессионалов других сфер, тоже полных апломба липовых всезнаек. А их в современной России пруд пруди. К тому же эти профи – первые кандидаты на вылет в результате цифровизации. Все ли из этих людей найдут новое место работы? Сумеют ли переквалифицироваться?
Об этом пока можно только гадать. Вопрос в том, способно ли государство распахнуть для цифровизации все ворота и смягчить негативные последствия для людей, по которым она ударит? Пока что власть рассматривает цифровизацию как замену старой заводской технологии новой. Но последний случай – локальный, хотя он и меняет положение работников, однако малочисленных. И совсем другое дело – цифровизация системная: она переворачивает психологию масс.
Ну а «восстание» не сумевших себя занять может вылиться не в массовые демонстрации или митинги, а принять специфические для менталитета россиян формы: пьянство, разбой, воровство продуктов в магазинах, подскочившее за время пандемии на 9%, тунеядство, проституция. Вот недавно православная церковь пригласила на «работу»: просить милостыню… А «триумф»: число умышленных убийств – самое высокое в Европе и вдвое выше, чем в США, хотя силовиков на душу населения больше всех в мире.
Здесь и вернёмся к формуле Гегеля: «История повторяется дважды – сначала в виде трагедии, потом в виде фарса». Точно ли она применима к России? С ответом подожду, а пока вернусь к самораспаду СССР, поскольку, мне кажется, здесь и стоит искать спичку, подпалившую бикфордов шнур. О главной причине краха я недавно писал: СССР убила социалистическая модель директивного планирования. К 1989 г. она заморозила на складах Госснаба оборудование, которое никто не заказывал, более чем на половину годового национального продукта. Последствия были кошмарные: дефицит бюджета подскочил до 30%, конфисковали вклады населения в банках, (возврат денег владельцам недавно продлили до 2024 г.), опустели прилавки магазинов…
Виновником катастрофы до сего дня даже крупные экономисты называют Михаила Горбачева: дескать, он проводил дурацкие, а не эффективные реформы в экономике.
Меня и тогда, и теперь удивляет вот что: эти критики Горбачева (и не только) говорили и говорят лишь про экономику. Ну а народ, его состояние и настроения вроде бы не существуют в природе. Подоплека мне видится такой: успешно реформируем экономику, а народу деваться некуда: ничего, приспособится, увидев, что всё вокруг налаживается.
Однако специализируясь всю жизнь на экономике и, более того, в 70-е и начале 80-х работая в лучшем тогда экономическом журнале СО РАН – «ЭКО» (с немыслимым сегодня тиражом 180 тыс. экз.!), я встречался с крупнейшими экономистами страны. И не мог добиться от них внятного объяснения, какими конкретно реформами можно спасти СССР? Светила отделывались однотипной фразой: переходить к товарным отношениям. То есть, к рыночной экономике.
Сказать легко, но как это сделать конкретно? Дальше – тишина. Правда, один ныне живущий академик тогда провозглашал: перескочить одним прыжком! И кто должен прыгать? Всё население? Около 150 млн цирковым кульбитам с поворотом на 180 градусов?
К чему я вспомнил историю? А к тому, что масса россиян по сей день с восторгом поминает советскую власть, а, по опросам социологов, 60% благоговеет перед Сталиным, устанавливают ему памятники: он бы навел порядок! Какой? Новый Гулаг организовал?
Рискну предположить: модели СССР – и экономическая, и общественная – не подлежали реформированию. Вообще. Это был исторический тупик. Завела в него страну группа людей, бредивших фантазиями Маркса-Энгельса. Кстати, в сочинениях этих гениев вы не найдёте деталей механизмов социалистической модели, не говоря уж о коммунизме – одни общие фразы. Вот вожди наши после Октябрьского переворота и экспериментировали с народом, как партбилет подскажет.
О том, что модели социализма остаются считанные годы, мне кажется, догадались ушлые хозяйственники в застойные 70-е. Догадались, и начали двойную жизнь: появились «цеховики». Они производили и сбывали на благо личных кошельков востребованную продукцию. А выбор в пору тотального дефицита был огромным. В 80-х теневая экономика, по разным данным, занимала 25-30% ВВП. Словом, к приватизации 90-х цеховики скопили немалый капитал, пригодившийся для скупки ваучеров. Ну а главный пункт реформ свелся к спорам между сторонниками шоковой терапии и постепеновцами. Первые опасались, что без быстрой приватизации есть опасность возврата к власти коммунистов. Оппоненты возражали: если двигаться слишком быстро, то экономические провалы в сочетании с политической коррупцией откроют путь к откату либо в крайне левом, либо в крайне правом направлении. Победили, как мы помним, шокотерапевты, а народ опять поставили перед фактом.
Подозреваю, что немалую роль в выборе темпов приватизации сыграло здесь давление капиталов, накопленных цеховиками. Этим ребятам крах СССР позволил создать эксклюзив: второй раз в мировой истории Россия занимается первичным накоплением капитала. Напомню, страны той же Европы, развивающиеся эволюционно, проходили этот этап с конца Средних веков до конца XVIII – начала XIX вв. В том числе и Россия. И вот – вторично напоролась на те же грабли. По Гегелю, для России это точно фарс. Сегодня теневой сектор занимает почти 40% ВВП – то есть, первичное накопление продолжается весьма напористо и успешно, охватывая все ступени населения вплоть до самых верхов. Сколько оно продлится – никому не ведомо.
Пока итог таков. На 10% самых богатых россиян, по данным Global Wealth Report швейцарского банка CreditSuisse, приходится 83% благосостояния страны – больше, чем в США (76%) и Китае (60%). Число миллионеров за последние 9 лет выросло почти в 20 раз – с 14 тыс. в 2010 г. до 246 тыс. в 2019 г. Даже за время пандемии наши миллиардеры стали богаче на 20%, до $468 млрд, подсчитали UBS и PwC. Масштабы коррупции в России, по словам главы Счетной палаты Алексея Кудрина, измеряются триллионами рублей ежегодно и не снижаются.
Какими методами идет первичное накопление? Один пример: недавно незаменимый трубои мостостроитель Аркадий Ротенберг построил мост через р. Пур вблизи Уренгоя. На свои средства. Теперь их отбивает: максимальный проезд грузовика – длина моста 1 км – 180 тыс. руб. Причем, дерут не с реального веса, а с грузоподъемности машины. Правда, паромная переправа, с появлением моста ликвидированная, по данным Анатолия Меньшикова, собкорра «Российской газеты» по Тюменской области, была вдвое дороже. Откуда 180 тыс.? Ну, друзьям из ближнего круга многое позволено. На подобные вызовы массы отвечают, как в СССР: вы делаете вид, что нам платите, а мы – что работаем.
Власти Японии вместе с чиновниками в конце прошлого века тоже по традиции игнорировали настроения в обществе. В результате 90-е годы сегодня называют потерянными: экономика стагнировала. Как вытаскивали страну, описал Всеволод Овчинников, отличный знаток Востока. Фундамент японского чуда – прежнего – базировался на «царстве групп»: пожизненного найма, неизменных и верных поставщиков и покупателей, а также стабильных источников финансирования. Массированная цифровизация ударила в святая святых японской самобытности: групповое мышление, клановую верность, самопожертвование ради общего блага. Компьютерные сети заменили преимущества патриархальных уз, нередко требующих общаться после работы в кафе за чашечкой сакэ до полуночи. А теперь можно было мгновенно передать заявку хоть тысячам адресатов, с которыми не пил сакэ, и выбрать оптимальные предложения. Но чем острее конкуренция – тем меньше желания подчиняться жесткой дисциплине своей группы. Короче, многовековые традиции дали трещину.
Партия «Новые рубежи» требовала сократить вмешательство государства в дела предпринимателей, полностью открыть внутренний рынок, продвигать людей по личным заслугам, а не в зависимости от стажа на одном предприятии, переходить от унифицированных знаний к развитию у молодежи творческого начала. Все эти и другие идеи обобщили для правительства в докладе «Японское видение XXI в.». Главное требование: превратить Японию из «царства групп» в «царство личностей».
Остановлюсь лишь на одной, актуальной и для России, теме. Промышленная революция случилась в Японии раньше интеллектуальной. Но государство допускало конкуренцию в четко ограниченной зоне. Социальный консерватизм общества поощрял усердие и стабильность, но блокировал новые идеи и новых людей.
Стержнем образования оставалась система, основанная еще на конфуцианских принципах отбора чиновников: запоминать, а не размышлять, поступать, как принято, а не искать самостоятельных решений, ломающих традиции. Не наше ЕГЭ, но близко…
Реформаторы предложили радикально изменить образование. Например, английский язык, который знал редкий японец, сделать вторым государственным. На 40% сократить старую общеобязательную программу, перейти на 3-дневную школьную неделю, а на освободившиеся деньги казны раздать детям ваучеры, чтобы в свободные два дня они посещали частные уроки английского и другие предметы по выбору.
И государство поддержало партию «Новые рубежи». Опять возвращаюсь к Ортеге: «Общество – не груда камней на краю дороги». Когда государство слышит общество и отделывается не словами, а действиями – застывшая страна обретает динамизм.
Да, Япония догоняет мир, но по-своему и весьма успешно. Например, главный упор люди сделали не на персональные компьютеры, а на сотовые телефоны с прямым выходом в Интернет – совершать все операции с платежами. Или, в Японии около 60% промышленных роботов всего мира. Но, в отличие от американцев, японцы и здесь особый упор сделали на роботовтомагочи, постоянно заботящихся о человеке, особенно одиноком. Томагочи – котенок, щенок, откликающийся на зов хозяйки, виляющий хвостом и лающий на чужих. Овчинников описывает сценку: 77-летняя пенсионерка, выходя из спальни, слышит голос медвежонка Кума: «Доброе утро. Не забудь, что сегодня в 11 часов тебе идти к врачу. Оденься потеплее – на улице 13 гр.». Диалог заканчивается обменом традиционными приветствиями. Все записывается и передается на пульт местного собеса. Если человек не отвечает на реплику робота, в ближайшей поликлинике звучит сигнал тревоги, и на место выезжает бригада «скорой».
Япония переживает второй переломный момент своей истории. Россия – третий. Что народу готовит цифровизация? Об этом в следующий раз.
Игорь ОГНЕВ /фото из открытых источников/
