БЫЛЬ
В начале августа 1946 года перед демобилизацией мне довелось вместе с несколькими товарищами-солдатами быть на постое у одного старика на краю г. Тирасполя. Когда однажды поздним вечером я пришел из штаба, где проходил службу, никого из товарищей дома не оказалось. Старик сказал, что все ушли в кино. Я поужинал, и мы расположились под плодовым деревом.
У старика не было жены и детей – только родная сестра. Какое-то время помолчав, он произнес:
– Сынок, я уже поворожил всем твоим товарищам, сказал им, что у них было в прошлом, что будет в будущем. Могу погадать и тебе.
Я согласился, хотя про себя подумал: наплетешь.
– Тогда скажи свое имя и что хочешь знать, – продолжил дед.
– Мое имя мусульманское – Азиз.
Решив на первом же вопросе «поймать и раскусить» старика, соврал:
– Дедушка, мой отец был тяжело болен. Давно не было письма из дома, и я не знаю, жив ли он (хотя отец умер еще в сорок третьем ).
В руках старика уже были красный деревянный шарик и иголка с ниткой. Он воткнул иголку в шарик, взял двумя пальцами правой руки нитку, облокотился на стол и приложил ко лбу над правым глазом. После чего обратился к шарику:
– Если отец Азиза жив, покажи на русский фронт. Если его нет в живых, покажи на германский.
В полной тишине я наблюдал за шариком. Казалось, что он делает едва уловимые движения. Прошло минуты две. Дед снова повторил задание. И опять ожидание. Я уже начал сомневаться: неужели старик близок к истине?
И тут он повернулся ко мне:
– Азиз, наверное, тебе было какое-то сообщение.
Я был вынужден подтвердить, стараясь придать ответу неопределенность.
Дед чуть не вскочил с места:
– Я сразу узнал, что твой отец умер, но не хотел сразу говорить.
Да, было мне над чем задуматься. Я не знал, жива ли мать, так как сестренка в письмах писала, что мать недужит. И спросил об этом старика.
Задав вопрос шарику, дед опять замолк. Его молчание тянулось дольше, чем в первом случае. А проходившая соседка выдала:
– Так у него и мать умерла.
Дед рассердился:
– Не мешай, Мария, тут что-то непонятное. Почему-то являются два женских лица.
Я был потрясен:
– Так у меня есть и мачеха.
– Значит, умерла мачеха, а мать жива.
В самом деле, мачеха умерла еще раньше отца. Мой старший брат уходил на фронт в октябре сорок первого. Никаких вестей ни от него самого, ни от командования не было. На вопрос о нем дед ответил сразу – жив. И это было правдой. Второй брат, офицер-летчик, на фронт не попал. Тем не менее я рискнул еще раз проверить старика. Ответ последовал сразу: брат-де жив-здоров, но какое-то время находился в закрытом месте. Что за место – гауптвахта, тюрьма?
Больше у меня вопросов не было, узнал только, сколько заплатить, но дед ничего не взял.
Между тем он продолжал манипулировать шариком, а я молчал. Вдруг старик заговорил:
– Азиз, ты знаешь, что на днях поедешь домой?
– Что скоро – знал, а что на днях – нет.
Утром, как только пришел в штаб, мне сказали, что служба моя закончилась.
Вечером старик уже ждал меня:
– Ну как, Азиз, будет дорога длинная?
– Будет, дедушка, будет. Но как вы узнали?
– Перед моими глазами прочертилась прямая линия, покрытая очень частыми поперечными черточками – это железная дорога – твоя дорога домой. Вот приедешь домой и вскоре сыграешь свадьбу.
За четыре года моей службы в армии я никому ни одного слова не сказал о моей семье. Но как о ней узнал тираспольский старик? Неужели и вправду выпытал у своего волшебного шарика?
Уже вернувшись домой, написал письмо брату-«затворнику». Вскоре пришел ответ – писали, что он в больнице.
Газиз АХМЕТОВ