РАССКАЗ
После того случая этот кусок текста из повести известного писателя раз и навсегда впечатался в память его, начинающего журналиста, в его мозг:
«Рано-рано утром, во тьме, кто-то отчаянно закричал:
– Где я?! Э-эй!.. Есть тут кто-нибудь?! Где я?..
И во тьме же, рядом, заговорили недовольные голоса, сразу несколько.
– На том свете. Чего орешь-то?
– Где я? Где мы?..
– На том свете. Чего орешь-то?
– А где мы? Чего зубоскалите-то? Где я, спрашиваю?!
…Тут вспыхнул свет. И видно стало, что это – вытрезвитель. И лежат в кроватках под простынями восемь голубчиков… Смотрят друг на друга – век не виделись.
– Но что я мог такого сделать? – все не унимался очкарик. И все ходил и ходил, как маятник. – Почему меня… не домой, а куда-то… черт его знает, куда? Что они, озверели?
– Ты понял! – воскликнул урка. – Убил человека и еще ходит, удивляется!.. Во тип-то.
Очкарик остановился… И даже рот у него открылся сам собой.
– Как это? Вы что?..
– Что?
– Человека?..
– Нет, шимпанзе. Что ты дурачка-то из себя строишь? Ты же не на следствии пока. Перед следователем потом валяй ваньку, а перед нами нечего».
Дело было, в общем-то, житейское. Находясь в ночное время и не по своей воле в казённом заведении, молодой человек по имени Кондратий мирно спал себе на раскладушке. И вдруг над самым ухом прогремело как приговор: «Убил человека! Ты убил человека! Человека!!!». Парня, ещё спящего, но воспринимающего всё как наяву, посетил вселенский ужас: «Я?! Человека?! Нет! Это невозможно! Нет!». Мгновенно придя в спасительное сознание, он тут же ощутил, как внутри у него всё похолодело. Странно, но в освещённом тусклой лампочкой помещении он был не один: по соседству, и тоже на раскладушках, возлегали ещё несколько человек – они почему-то громко хохотали. Первая мысль: у него такая беда – убил человека, а они, гады, злорадствуют, смеются над ним. Но нет, вроде бы не над ним. Какой-то весёлый чувак на соседней койке самозабвенно что-то рассказывал, а остальная братия, держась за животы, продолжала гоготать. Фу-у, отлегло! И вовсе не его это касается, а кого-то другого. И не над ним смеются – все были так увлечены рассказом его соседа, что даже не заметили его пробуждения и гримасы ужаса на его лице. Прислушался к говорящему: в «его» рассказе было что-то знакомое, узнаваемое. «Батюшки, да это же Шукшин! – осенило его и одновременно рассмешило. – «А поутру они проснулись» – повесть его так называется». На душе потеплело. Юноша мысленно поблагодарил Всевышнего, что напугавший его сюжет оказался лишь «сонным» недоразумением – плодом его излишней восприимчивости.
Облегчённо вздохнув, повернулся на другой бок и снова задремал. А через минуту вскочил как ошпаренный и дико заозирался вокруг.
– Что с тобой?! – удивился пропагандист творчества писателя Шукшина.
– Где я? – только и произнёс Кондратий, вдруг осознав наихудшее и позорнейшее: он в вытрезвителе – как и персонаж той повести. Ему казалось, попади он в каталажку из-за хулиганства или даже, прости, Господи, из- за убийства, и то было бы не так оскорбительно для его натуры. И почему это произошло именно с ним, ведь он никогда не причислял себя к алкоголикам и прочим деклассированным элементам. «Как ты тут оказался, дружище?!» – доставал с издёвочкой его внутренний голос. «Ждите ответа», – посылал ему свой жёсткий сарказм.
Сон между тем развеялся, как утренний туман.
– Надо позвать кого-то, чтоб выпустили, – сообщил он соседу- балагуру.
– Отдыхай, куда ты торопишься! – указал тот на раскладушку жестом бывалого. – Шесть часов утра. Все спят, даже работники вытрезвителя. Не буди их без причины – могут побить!
– За что?! – недоумевал он, наивный интеллигент.
– Оставь надежду всяк сюда попавший! – подзуживал его знаток современной литературы.
«А-а, ну вас!» – он отмахнулся с ощущением лёгкой обречённости и стал дожидаться, когда их всех освободят.
Вскоре, уже на выходе, заступивший на дежурство лейтенант, оформляя его как «нарушителя общественного порядка», со злорадством и деланным сочувствием заявил:
– А вы, Кондратий Петрович, оказывается, ещё и журналист?! Как же вы умудрились попасть сюда, в одну компанию с быдлом?! (Тогда он впервые услышал это унизительное словечко – «быдло»).
– Дайте телефон, я позвоню в редакцию! Это какое-то недоразумение – я ничего не нарушал! – отчаянию его не было предела.
– Звоните! – дал ему трубку офицер.
– Алло, Алексей Алексеевич, это Кондратий Иванов. В общем, меня поместили в вытрезвитель – лишили свободы ни за что! – выпалил он главному редактору на одном дыхании.
– Ясно. Работника вытрезвителя дайте мне! У нас же договорённость с ними: наших не брать!
Лояльный шеф заступился за своего работника весьма решительно, заставив лейтенанта встать навытяжку с телефонной трубкой у уха. И безответственный сотрудник редакции через минуту «вышел на свободу с чистой совестью».
В тот же день Иванов решил: не напишу больше ни строчки, ибо не достоин журналистского звания. Буквально ворвался в кабинет главного и категорически потребовал:
– Увольняйте меня! Я не имею морального права работать в редакции столичной газеты!
– Во-первых, коллега, успокойся, – шеф на удивление был настроен дружелюбно и даже не собирался журить молодого сотрудника, объявлять ему выговор или лишать премии. Налил ему стакан воды: – На, попей, небось, трещит башка с похмелья…
Кондратий попил водички – увольняться как-то сразу расхотелось.
– А теперь – серьёзно. – Алексей Алексеевич сел напротив и продолжил: – Думаешь, ты один такой: выпил, попал в вытрезвитель, буду увольняться, ибо не достоин… Что за максимализм? Вон твой коллега Гена Самойлов, сам видишь: с утра в редакции выдаёт текст в номер, а на столе у него рядом с пишущей машинкой полный стакан портвейна. И что, я должен увольнять его за это?! У нас пьют все. Сам знаешь – в Молдавии же вырос. А Гена? Его публикации сильные, он – голова, толковый газетчик, знает своё дело. Да и ты тоже пахарь, работаешь на совесть, есть в тебе какая-то искра. И никакая сволочь из вытрезвителя не убедит меня в обратном! В общем, иди работай, пей в меру и выбрось эту дурь из головы.
Такого откровенного разговора, пусть и в свою пользу, молодой человек просто не ожидал – будто дар речи потерял. Чтобы шеф заявлял тебе: мол, выпил – с кем не бывает. И ещё уговаривал: не увольняйся, дурень, ты классный работник, хоть и максималист. Кому такое расскажи, не поверят.
Однако в дальнейшем всё оказалось не столь благостно. Кондратий стал чуть осмотрительнее. Его, наивного и простодушного, просветили добрые люди. Ты, говорили они, в своих статьях критикуешь самые высокие чины в местных министерствах, а здесь так не принято. Потому и решили тебя поставить на место, а для верности – дискредитировать: раз заберут в вытрезвитель, затем устроят провокацию посерьёзнее. Одного такого же, принципиального, для начала оштрафовали на целую зарплату якобы за аварийную ситуацию на проезжей части, а он даже не шофёр – просто пешеход. В другой раз к нему на улице подошли какие-то малозаметные люди. Одетые в серое и неброское, они затеяли драку и подвели человека под «уголовку» – сами же просто испарились в пространстве.
«Э-э, так дело может далеко зайти», – решил он, наконец. Уехал из столицы «банановой» республики не сразу. А лишь когда заманила его к себе в живописное молдаванское местечко одна прекрасная хуторянка. Кондратий, попав в столь сладостный плен, особо-то и не имел ничего против. Со временем ступил на литературную стезю. Не раз вспоминал тот давний случай с рассказом известного писателя. Видимо, то был добрый знак. Или грустный анекдот?
Тодор ВОИНСКИЙ