ЛИЧНОСТЬ
В нынешнем году 5 октября исполняется сто лет со дня рождения известного государственного деятеля, Героя Социалистического Труда Бориса Евдокимовича Щербины. Будучи первым секретарем Тюменского обкома КПСС, он стал одним из создателей нефтегазового комплекса в Западной Сибири. На посту министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности, а позднее – заместителя председателя Совета Министров СССР продолжил эту созидательную работу. Борис Евдокимович во главе правительственных комиссий участвовал в ликвидации последствий разрушительного землетрясения в Армении и аварии на Чернобыльской АЭС.
Сегодня мы публикуем отрывок из рассказа тюменского писателя Виктора Коробейникова «Мера ответственности», посвященного Борису Евдокимовичу. Рассказ был опубликован в VIII томе серии «Труженики сельского хозяйства земли Тюменской».
Кто-то невидимый открыл ведущую из приемной полированную дверь, и в зал вошли члены бюро. Впереди – первый секретарь. Он был среднего роста, плотный, с пропорционально сложенной фигурой. Черные волосы на крупной голове гладко причесаны в обе стороны, с ровным пробором ближе к левому уху. Лицо привлекательное – красивый прямой нос, рот небольшой, с плотно сжатыми губами, подбородок некрупный – округлой формы.
Впечатляли глаза – большие, серые, широко, не напряженно распахнутые. Взгляд спокойный, уверенный, властный, излучающий разум и сильную волю. Голову держит гордо, высоко. Когда поворачивает ее в сторону – нос немного поднимается кверху. Авторитет этого человека в области был непререкаем.
Он появился на пороге. В его глазах еще оставалась озабоченность, видимо, не связанная с этим залом. Кивнув, тихо поздоровался, голос был немного гортанный, буква "г" звучала более мягко, чем у коренных сибиряков.
– Тут мне подготовили материалы. Целый доклад. Да еще и с оргвыводами. У нас это любят!
Он смолк на минуту. Оглядел зал. Тишина повисла от пола до потолка. Если закрыть глаза, то можно было бы подумать, что здесь нет никого. Не слышно ни вздоха, ни кашля, ни шелеста бумаг, ни скрипа пера. Одни из присутствующих уставились в блокноты, как бы готовые срочно все записывать. Некоторые, не шевелясь, сжимали лежащие на столе папки с документами. Это были кандидаты для отчетов.
Другие, замерев и повернувшись в сторону говорившего, подобострастно смотрели ему в глаза. Они предполагали, что будут лишь свидетелями.
Молчание секретаря до предела натянуло напряжение в зале. Казалось, что тишина начинает звенеть в ушах.
– Вот посмотрите, – наконец произнес секретарь. Взял брезгливо за уголок один лист бумаги и поднял на уровень глаз всю взъерошенную пачку печатных листов. Подержав несколько секунд эту бумажную кипу, разжал пальцы, и она упала на стол. Не взглянув на нее, секретарь заговорил:
– Давайте отбросим бумаги. Отбросим весь официоз. Цифр и отчетов у нас достаточно. Некоторые в них уже погрязли – стали академиками по отчетам. Нам это не нужно.
Он почти никогда не говорил "я", обычно во множественном числе: мы, нам, нас.
– Вас тоже просим сегодня обойтись без бумаг. Давайте поговорим заинтересованно – по душам. О дополнительных мерах по завершению уборки урожая. Поскольку эта работа проводится в чрезвычайных климатических условиях, нашу встречу тоже можно обозначить как чрезвычайную. Прошу каждого быть ответственным и искренним. Но вначале я проинформирую вас о состоянии дел на севере области с нефтью и газом.
Он заговорил четко, кратко характеризуя результаты небывалой по объему и значению для страны работы. Звучали незнакомые тогда миру названия населенных пунктов – Шаим, Нижневартовск, Самотлор, назывались огромные цифры завоза стройматериалов и труб. Ставились задачи и сроки их выполнения.
– Шаимская нефть пошла на Омск, на перерабатывающий завод. Первый газопровод пройдет рядом с Тюменью прямо на Свердловск. Уральской промышленности необходим дешевый газ, это в интересах всего государства. Мы же будем ждать и работать над увеличением добычи газа.
Все это было в новинку и слушалось с огромным вниманием. А секретарь уже перешел к сельскому хозяйству.
– Мы заостряем вопрос с уборкой хлеба и считаем положение на селе чрезвычайным не потому, что его может не хватать для питания населению. На эти цели нам нужно 350-370 тысяч тонн зерна. Никаких сложностей с этим не будет. Это зерно уже давно на элеваторах. Но нужно понимать, что в результате непогоды грубых кормов для животноводства нынче меньше, чем в прошлые годы. Значит, нужен зерновой фураж. А это как минимум 700-800 тысяч тонн. Как раз половина этого фуража еще лежит в поле. Уберем его – будет корм скоту, будут продукты животноводства, повысятся зарплата и благосостояние селян.
А у нас как порой относятся к людям? Я вам расскажу. В Голышмановском районе по пути в Аромашево вижу в поле одинокий трактор. Подъехал, выхожу – встречает женщина-тракторист. Разговорились. Она не только в районе или в области, даже в своем хозяйстве не знает обстановки. «Спасибо, – говорит, – хоть вы остановились, а то с утра уже 28 легковых машин промчались – и все мимо. Все начальство едет. Все занятые. До нас, рабочих, дела нет». Она секретаря райкома ни разу не видела. Не знает, какой он и есть.
Говорящий смолк и строго осмотрел зал. Присутствующие напоминали мумии – были недвижны, многие побледнели и уставились взглядом в стол. Казалось, жизнь покинула этот замороженный властью зал. Секретарь обкома недовольно хмыкнул горлом и продолжил:
– И это пример махрового бюрократизма. Вот товарищ Ищенко, – он показал пальцем на секретаря райкома, – как вы работаете, таковы и результаты... Я вам скажу, товарищи, и хозяйственники, и партработники: чем сложнее обстановка, тем чаще нужно встречаться с людьми. Для этого мы всегда должны находить время. Нельзя допускать нервозности и грубости. Механизаторы и так работают с предельным напряжением, они не виноваты в отставании.
Поздняя весна и дождливая осень чрезвычайно усложнили условия уборки. Под угрозой гибели сегодня сто тридцать тысяч гектаров хлеба. Но не все зависит от погоды. Об этом говорят показатели работы районов. Одни организованно используют каждый час положенного времени, другие паникуют, создают нервозность в коллективах, третьи упали духом и выжидают. А чего ждать, сидя в кабинетах? Нужно советоваться с людьми и разъяснять, что хлеб сейчас нужен прежде всего для самой деревни, для фуража. Мы не имеем права сократить почти двухмиллионное стадо крупного рогатого скота.
Слушая уверенный голос секретаря, Валентин вспомнил первые годы его работы. Прибыл он в область, когда ему исполнился сорок один год, и сразу стал вникать прежде всего в работу сельского хозяйства. Это было объяснимо, поскольку в то время оно было самым крупным в области производством. Своим первым посещением свинофермы в ЗауралНИИсхозе он произвел фурор среди животноводов и руководителей. К такой деловитости и конкретности они не привыкли.
Об этом событии с восторгом рассказывал заведующий свинофермой.
– Залез прямо в клеть, сгреб поросенка-трехмесячника, за ляжку поднял и говорит: "Не докормлен!" Вот ё, кэ, лэ, мэ, нэ! У директора челюсть так и отпала. Он сам-то никогда к свинье не притрагивался. А этот прямо в кормоцех прет – все своими руками перещупал: "Какой, – говорит, – у вас рацион? Привесы суточные какие? Где журнал регистрации привесов?" Видать, умный мужик. Дело будет!
Действительно – молва о непривычном для секретаря поведении разнеслась по всей области. Партийные и хозяйственные работники кинулись на фермы. Стали наводить порядок, более конкретно решать вопросы.
Секретарь замолчал, задумчиво оглядел зал, потом несколько секунд смотрел в стол, как бы решая, стоит ли говорить сегодня еще об одной наболевшей теме. Наконец начал душевно и спокойно:
– Вообще нужно задуматься о структуре питания людей. До каких пор мы будем кормить рабочего человека жирной свининой, говядиной от коровы, из которой десять лет доим молоко, а к старости пускаем ее под нож? Пора заняться мясным скотоводством. А почему мы не можем дать рабочему мясо индюшек и других птиц? Все это возможно, и нам предстоит в корне менять состав стада крупного рогатого скота, развивать птицеводство. Хватит дремать сельскому хозяйству – вносите предложения.
Воспоминания вспыхивали и проплывали в мозгу Валентина быстро, не прерывая сосредоточенного внимания на происходящем в зале.
Он привык видеть секретаря в официальной обстановке. В обкоме – в наглаженном, строгом костюме. В командировке по сёлам – в простом пиджаке, серой рубашке без галстука, на голове – огромная серая из грубой ткани кепка.
Лишь однажды Валентину пришлось присутствовать на обеде после завершения бюро одного из сельских районов. Секретарь обкома посетил этот район впервые. В совхозной столовой – все руководители хозяйств. Обычное меню – уха из карасей, жареное мясо с картофелем, салат из капусты. Но как начать застолье? Ведь по традиции в буфете приготовлен ящик коньяка.
Секретарь райкома выставил для пробы одну бутылку. Все торопливо стали брать хлеб, пробовать салат, сами ждали, что будет дальше.
А секретарь взял ложку и сказал, кивнув на бутылку:
– Давайте обойдемся без этого.
Но руководитель райкома, напряженно улыбаясь, продолжал настаивать:
– Так сухая ложка, говорят, рот дерет! Да и рабочий день уже закончился.
Секретарь глянул на него спокойно и серьезно.
– Наше с вами рабочее время не кончается никогда.
Злополучная бутылка так и осталась стоять не открытой до конца ужина.
При всей внешней сдержанности и спокойствии секретарь в сложные минуты мог проявлять исключительную жесткость и требовательность.
Валентин помнил, как на планерке при сооружении первой очереди Боровской птицефабрики строители и монтажники перессорились. Выходило, что цех не будет пущен даже к началу морозов. Секретарь в заключительном слове сказал:
– Вот вам три недели на все про все, и чтоб цех заработал.
Кто-то в зале от неожиданности громко сглотнул слюну. Глаза секретаря уставились на него.
– У кого там в горле пересохло? Я сейчас воды подам!
Произнес это жестко. И неожиданно улыбнулся. В зале раздался смех. Все разошлись с улыбками, но озабоченно переглядывались. Цех был сдан в положенный срок.
Секретарь замолчал и долгим взглядом обвел тихо и недвижно сидящих слушателей.
Он положил на стол лист какой- то сводки, который держал в руке, так ни разу и не заглянув в него. Вопросительно оглядел членов бюро.
– Я думаю, проблемы обозначены? Давайте послушаем присутствующих.
Начались выступления руководителей и специалистов. Секретарь никогда не записывал. Слушал внимательно. Старался не перебивать. Почти после каждого доклада делал краткое заключение или давал ответы. Большинство мелких вопросов решалось сразу, поскольку здесь присутствовали все руководители ведомств.
Фото из Интернета
