КРЕСТЬЯНСКИЙ ТЫЛ
Наша газета неоднократно писала об инициативе жителей региона – открыть в областном центре мемориал «Памятник деревне», посвященный подвигу сотен тысяч женщин, стариков и детей в годы Великой Отечественной войны. Воплотить чаяния людей взялись фонд им. П.П. Прокопьева, Союз землячеств и департамент АПК. Позднее последний отказался от своих обязательств, как, впрочем, и другие властные структуры. Создание монумента по этой причине затормозилось. Без звонка «сверху» у нас, к сожалению, ничего не делается.
Наш обозреватель встретился с руководителем Бердюжского землячества, инвалидом первой группы Леонидом Петровичем Третьяковым, который, несмотря на недуг, помог установить в исчезнувшей деревне Савиной памятник землякам-фронтовикам и ветеранам тыла, награжденным медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов». Вот что рассказал Леонид Петрович о самой трудной поре в жизни его родной Савиной:
– Огненные годы гибельным катком прошли по моей деревне. 105 мужчин и парней были призваны на кровавую бойню. Осталось несколько стариков и инвалидов, несовершеннолетние подростки, женщины и девчата – вот и вся рабочая сила колхоза им. VII съезда Советов. Во главе этой гвардии встал инвалид с детства (покалеченный лошадью) мой отец Петр Логонович Третьяков. В деревне семьи были в основном многодетные. Другими словами, едоков много, а на трудодень получали крохи. Без мужских рук семьи стали голодать.
Полуголодные девчонки Акулина Макарова, Клавдия Берлина, Валентина Чекунова, Фекла Беличева и пацаны – Михаил и Николай Чекуновы, Прокопий Казанцев, Афанасий Богданов, подучившись рулить колесником, пахали и боронили, сеяли и убирали на дымящем на всю округу «одре» – так называли постоянно требующий ремонта трактор «Фордзон». С регулярной частотой у него выплавлялись вкладыши шатунов и коленвал двигателя. Бригада с апреля по сентябрь жила в полевых вагончиках. Бригадиром и механиком была Татьяна Чекунова. Единственный комплект самодельных гаечных ключей, неподъемный для нее одной, несли вдвоем. Да и ремонты в борозде были надсадными.
Сокращать посевные площади строго запрещалось, а рабочих рук не хватало. Да что там сутками – неделями не видели дома отца пятеро моих сестер и братьев! Летом – в поле, зимой – на молотьбе хлебных скирд и снова на пахоте…
Помню обозы до десятка подвод, запряженных быками. Наша мать, Полинарья Васильевна, всегда первая в этих обозах. У нее был самый сильный, но и самый норовистый бык по кличке «Бушуй». В любую непогоду женщинам и подросткам надо было ехать за соломой, дровами, солью. Ее умудрялись выпаривать из воды, привезенной с озера Окуневского. Бедные быки! Их и коровенок кормили соломой и мякиной. Сено предназначалось для конепоголовья, которое готовили на фронт.
Председательская жена, мать тем не менее не искала работу полегче. Работала и на быках, и телятницей, и на покосе с литовкой...
Люди выбивались из сил, но, чуть передохнув, настраивали на работу себя и дымящихся от пота быков, бросали непосильные снопы на площадку молотилки. Спешили обмолотить и прибрать зерно. Все понимали: хлеб нужен фронту, нашим воюющим отцам, сынам и братьям.
Жили, как на вулкане. Провожали на фронт – ревели всем миром. С фронта, опережая одна другую, «летели» похоронки. И опять женский вой с причетами на всю полуголодную и полустылую деревню. Натуральный хлеб ели «вприглядку», чаще пекли хлеб с примесями отрубей и всякими другими «хитростями и выдумками». Картошки хватало только до февраля-марта, иногда выручала рыба, пойманная до ледостава латанными-перелатанными сетями. Нечеловеческие тяготы и лишения!
Детская смертность ставила последнюю точку в существовании деревни. На правлении долго ломали голову над проблемой, но выхода не находили. И тогда отец принял рискованное решение – по одной ведомости выдать дважды причитающееся семьям зерно. Все понимали, чем это грозит председателю. В лучшем случае – тюрьма, в худшем – расстрел. Конечно, такая мера кардинально не решала вопрос, но и этих пригоршней зерна в семьях не было. Беду поторопили свои же, бездетные…
Отца арестовали, увезли в Бердюжье, и десять месяцев мы ничего не знали о его судьбе. На вопросы нашей матери, родственников и колхозников ранее благожелательное районное начальство лишь разводило руками. Прошел слух, что его расстреляли. Однако через десять месяцев отца увидели идущие из Окуневской савиновские женщины. Вконец изможденный и обессилевший, он не смог идти дальше, да и сердчишко подступило к горлу, когда в двух километрах увидел родную деревню. Это известие взбудоражило весь колхоз. Сестры отца, Аксинья и Орина, держась руками за сердце, спотыкаясь, с вареной картошкой в тряпичке, торопились навстречу брату.
Первая передышка была в избе престарелых Аксиньи Логоновны и зятя Никиты Андреевича. У раскрытого окна собралась толпа женщин и ребятишки, которые размазывали по лицу слезы. А отца в это время терзала мысль: «Нужен ли он колхозникам после отсидки? Семья, конечно, будет рада, но и напугана – явился инвалид-доходяга, какой с него толк…».
Вскоре к нам примчался кто-то из района и в категоричной форме приказал отцу выходить на работу: «Война. Если не хочешь быть там, откуда только что вернулся…».
А войне не было видно ни края, ни конца. Хотя фашистов остановили и погнали на запад, похоронки находили деревенские адреса. Демобилизованы были ставшие инвалидами Александр Васильевич Бессмертных и Павел Федотович Аксенов, которых надо было лечить. Так что рабочих рук не прибавилось. Отец, надев председательское ярмо, надрывая жилы, трудился вместе со всеми.
Каким же мужеством надо было обладать, чтобы, живя и работая в невыносимых условиях, верить в нашу общую победу! Полуголодная и без мужского работоспособного населения деревня шла в поле и на скотные дворы, как на боевые посты. Вслед за матерями, старшими сестрами и дедами тянулась деревенская малышня. В летнее время пасли телят и свиней, пропалывали зерновые и картошку, питались из одного котла со взрослыми жидкой ушицей, зарабатывая в родительскую ведомость лишний трудодень. Школьники активно помогали взрослым на фермах, копали картофель, крючили горох, рубили и вязали табак, заготавливали веники для фронта.
Мы, дети войны, заменившие в 50-х в тракторных бригадах изработанных женщин и девчат на своем опыте прочувствовали всю тяжесть их доли. Груз военных и послевоенных лет до сих пор давит памятью, не дает покоя.
Вернувшись с фронта, колхозники пытались помочь отцу через районные власти. Он был назначен секретарем Нестеровского сельского совета. А всю тяжесть колхозных работ взвалили на себя Петр Васильевич и Николай Михайлович Чекуновы, Петр Иванович Богданов – бригадиры полеводства и тракторных бригад. Строили животноводческие помещения и загоны для крупного рогатого скота, возводили конеферму, на новом месте ставили свинарник. По инициативе отца к начальной школе сделали пристрой и открыли семилетку. Для тундровских и нестеровских учеников возвели общежитие. Построили новую подовую зерносушилку. Однако впоследствии нашу деревню объявили неперспективной, что и предопределило ее исчезновение. Но память не дает предать забвению родную землю-матушку, дорогих моему сердцу земляков.
В 2009 году мне с активными земляками удалось соорудить памятник деревне Савиной. Годом позднее возле него были установлены две гранитные плиты с именами 130 фронтовиков и награжденных медалью тружеников тыла. На торжества по случаю открытия мемориала съехались потомки савиновцев из Англии, Германии, Казахстана, Узбекистана, Таганрога, Омской, Челябинской, Свердловской, Новосибирской, Московской и Тюменской областей. Кстати, это не первый посещаемый сотнями людей памятник деревне.
Хотелось бы напомнить тюменским чиновникам, что сооружение в областном центре мемориала, посвященного крестьянскому подвигу в годы Великой Отечественной войны, – это не какая-то прихоть или блажь выживающих из ума ветеранов. Мы серьезно озабочены будущим народа нашей великой Родины. А повод для беспокойства есть: беспамятство приводит к безвременью. Не так давно мы это переживали. Жаль, что ошибки нас ничему не учат.
Записал Валерий ИКСАНОВ
