ТЕРРИТОРИЯ ПОДВИГА
ПАМЯТИ А. И. КИМА, ГЛАВНОГО ГЕОЛОГА ЯМАЛЬСКОЙ НРЭ
В 1970 году состоялся второй выпуск знаменитого «индуса». Однако для Тюменского Заполярья, где с середины 60-х начались активный поиск и разведка месторождений нефти и газа, это были крохи. Специалистов геологоразведочного факультета первого набора расхватали НИИ, недавно созданные в областном центре. И только единицы уехали на Север. Нас с мужем (мы учились в одной группе) и годовалым сыном распределили в Тазовский район. Здесь, в поселке Газ-Сале, произошло наше «крещение» взрослой жизнью.
Воспоминания об Анатолии Индековиче Киме я начинаю издалека потому, что началом знакомства с ним стало «нерациональное» распределение выпускников. Узнав, что в Тазовской экспедиции аж два интерпретатора, а в Ямальской – ни одного, он сделал все, чтобы мы оказались на Ямале. Как сейчас вижу его гневные глаза с прищуром: «Какая несправедливость!»
И вот в один из зимних дней 1972 года в Газ-Сале приземлился ярко-красный Ан‑2 – самолет полярной авиации. Выяснилось, за нами прислали спецрейс. Насколько внимательно, бережно относились тогда к молодым специалистам! Такелажники погрузили наш нехитрый скарб, и мы полетели на Мыс Каменный.
Я всегда буду благодарна Анатолию Индековичу (Ивановичу, как величали его все геологи) за то, что он волевым решением изменил мою судьбу. Что научил самостоятельно ориентироваться в неизведанном море под названием «геофизическая интерпретация каротажного материала скважин». В Ямальской нефтегазоразведочной экспедиции той поры никто не мог помочь мне по очень банальной причине – не было специалистов. А георазрез полуострова Ямал на тот момент представлял собой «большое белое пятно». Институтская профессура, преподававшая нам теорию, так заявляла насчет его геологической изученности: «Или утонете, или выплывете».
Всё было неизведано, всё впервые! Но радостных открытий случалось больше, чем разочарований. Мы были готовы брать на себя ответственность, решая судьбу пробуренной скважины стоимостью полтора миллиона советских рублей (среднемесячная зарплата в стране составляла шестьдесят рублей), по праву считая себя первопроходцами.
Решение о проведении любых работ на пробуренной скважине, включая ее ликвидацию, принимал, основываясь на геологических данных и заключении интерпретатора, главный геолог. Наши мнения, бывало, не совпадали, и тогда мы отчаянно спорили, доказывая каждый свою правоту. В таких случаях Анатолий Иванович отправлял меня, своего «младшего брата по разуму», как он шутил, в соседний кабинет – подумать семь минут. Почему семь? Как будто это могло как-то изменить физические параметры пласта! Главный геолог настойчиво требовал доказательств, его не просто было убедить. Но как умный человек всегда слышал доводы оппонента. После таких «битв», к обоюдному удовольствию, результаты испытаний скважин обычно не разочаровывали нас.
Иногда после производственных споров каждый оставался при своём мнении. И тогда Анатолий Иванович честно докладывал Ф. К. Салманову, что решение требует дополнительной проработки. Однажды по результатам каротажа скважины перспективной Харасавейской структуры Фарман Курбанович вызвал Анатолия Ивановича и меня в Тюмень. Его кабинет был заполнен представителями НИИ, специалистами Главтюменьгеологии, несколько профессоров из ТИИ заинтересованно рассматривали диаграммы. После небольшой вводной части Салманов предложил нам поспорить прилюдно. Жаркое обсуждение – и с учётом мнения приглашенных специалистов, было принято коллегиальное решение, правильность которого впоследствии подтвердилась открытием нового Харасавэйского газоконденсатного месторождения!
Когда Анатолий Иванович убедился, что я выдаю в основном правильные заключения, то для более эффективного решения вопроса о нефтегазоносности объектов испытания стал отправлять меня на буровые во время производства каротажа. И это несмотря на мое отчаянное сопротивление и возмущение: «Громоздкие палатки с собой тащить, условий никаких…». Но мы опять стали первопроходцами – такой оперативности не было ни в одной экспедиции.
Василий Иванович Писковец, начальник нашей геофизической партии, консультативно советовал: «Не езди на буровую, не смотри, как делают каротаж: потом при приёмке материала не сможешь быть объективной, и качество работ пострадает». Это сейчас цифровая запись. А тогда результат каротажа скважины размещался на объемных рулонах фотобумаги, с которых все кривые нужно было вручную перевести через световой стол на диаграммную ленту, скомпоновав их в четыре основные формы. Световым столом на буровой мне служило заляпанное комарами или снегом (по сезону) окно трясущегося каротажного подъёмника. Диаграммные линии получались излишне кривыми, выглядели просто каракулями, тем не менее несли достаточную информацию, видимую геологам. Такие «оперативные данные» с моим заключением зачастую отправляли самолетом прямо в Тюмень, минуя наш геологический посёлок. У всех нас была заведена какая-то внутренняя пружина – быстрей, быстрей, быстрей!
Забегая вперёд, скажу, что со своими каракулями я столкнулась через 21 год в Америке. Тогда, в 1994 году, нашу делегацию из России знакомили с работой крупных нефтяных компаний. На одном из демонстрационных стендов бросился в глаза знакомый почерк. Да это же моя рука! Мои «оперативные» каротажные диаграммы с надписью на английском: «Так делают в России». А рядом компьютерная диаграмма: «А так делают в Америке»! У меня был шок: «Как эта реликвия за океан попала?» Просила отдать, но мне отказали. Тогда я тайно подписала под «кривульками» – «1973 год. Знай наших!» Это было справедливо, так как в 1994 году и в России уже была цифровая запись и наши диаграммы могли бы поспорить с американскими.
Итак, первые впечатления от Мыса Каменного. Нас встретил мужчина невысокого роста восточной внешности:
– Анатолий Иванович, – добродушно представился он, – главный геолог Ямальской экспедиции. Пойдёмте, я покажу, где будете жить.
Полдюжины синих балков представляли собой длинный ряд с общим тамбуром, обшитым досками, чтобы защититься от снега и ветра. Некий коммунальный барак. Все, кто был дома, дружно высыпали в тамбур и весело, с прибаутками стали помогать нам заселяться.
– Какие замечательные и добрые люди, – я даже прослезилась от умиления.
– Они здесь и без вас разберутся, давайте, покажу рабочее место, – вывел меня из сентиментальности Ким.
«Рабочее место» располагалось на первом этаже двухэтажного жилого дома и представляло собой двухкомнатную квартиру. Она была совершенно пуста, за исключением одного светового стола и двух маленьких тумбочек, похожих на прикроватные.
– А где все материалы по предыдущим скважинам? – ошалело вскрикнула я.
– Подожди, скоро наполнятся целые шкафы, ведь мы только начинаем основную работу. Завтра в 8.00 такелажники принесут тебе письменный стол, а с буровой приедут ребята с материалами. Давай, не подводи меня, ведь я за тебя поручился!
– Вы даже не видели меня ни разу, а уже какие-то гарантии?
– Я делаю всё для успешной работы экспедиции и вижу по твоему упрямому взгляду, что не ошибся – будешь моим помощником! Надеюсь, сработаемся, если тебе небезразлична судьба многих людей нашей страны. Нефть и газ сейчас нужны ей позарез!
Больше от Анатолия Ивановича я никогда не слышала высокопарных слов, но всегда помнила, что за его требовательностью и бескомпромиссностью стоит именно такая мотивация. Мы, дети послевоенного поколения, были буквально заражены патриотизмом, ведь наши родители еще «не остыли» после войны и бессознательно прививали любовь к Родине нам. Поэтому его сокровенные мысли были созвучны с моими. Я видела, в каких тяжелых условиях живут и работают люди. Перед ними поставлены, казалось бы, невыполнимые сверхзадачи, но они не сдавались. Оптимизм их был неистребим.
Сразу после того как были втиснуты в половину балка диван, детская кроватка и кухонный стол (он же письменный), я пошла выносить мусор. Тогда ещё не знала, что нельзя сворачивать с протоптанной другими людьми дорожки, которая в посёлке шла исключительно по теплотрассам. Решив спрямить путь до мусорной площадки, шагнула с тропинки и в ту же секунду провалилась в снег. Даже вытянутые вверх руки не доставали до верхнего края ямы. «Замуровали демоны…». Единственное, что мне оставалось – кричать, пока не подул сильнее постоянный здесь ветер и не сравнял яму с открытым пространством. Когда я уже сильно охрипла и отчаялась, на помощь пришли несколько ребят лет семи – десяти. С кряхтением и криками: «Эй, ухнем», с учётом моего спортивного прошлого, произошло знаменательное освобождение из снежного плена. Много позже, когда я была секретарём комсомольской организации, познакомилась с ними поближе. Сейчас понимаю, что только молодые и правильно мотивированные люди могли выдержать такой темп жизни, такие условия работы, такую неустроенность быта, свершить такие открытия.
Анатолий Иванович Ким, как ниндзя, был везде и знал всё, что находилось в рамках его должностных обязанностей и полномочий. Однажды он, разъяренный, влетел в мой кабинет уже в экспедиционной конторе и с места в карьер устроил выволочку по полной программе с указанием всех моих предыдущих «косяков». Оказалось, что смена каротажников, которым через три дня лететь на буровую, расстроившись из-за полученного от меня «разбора полетов», по-русски «загоревала». Надо сказать, гневалась я не зря. Фактически не записав инклинометрию скважины, они попытались на ходу сочинить параметры в стиле ПП4С (пол, потолок, 4 стены). Мой ответ на такую наглость, разумеется, был симметричен!
Анатолий Иванович выслушал и дал команду: «Сию секунду бежишь к их женам, вместе собираете походные рюкзаки и несёте на вертолётную площадку. Распоряжения все я уже сделал. Такелажники погрузят поклажу вместе с их «болезнью души», буровая – очень действенное лекарство. А через три дня у них будет возможность реабилитироваться».
Ни за что не поверите, но основной драгоценностью в походных рюкзаках каротажников был качественный, с не просроченным сроком годности, обычный проявитель для черно-белой фотобумаги. Была примета: если мужья приходили домой с коричневыми руками, довольные, значит, проявитель хороший и завтра им на буровую. Это было как проверка оружия перед боем: и здесь, и там – передний край. Возможно, звучит пафосно, но жизнь всего посёлка была подчинена работе. Служение делу – превыше всего. Можно было тренироваться в спортивном зале, смотреть кинофильм в клубе, но приходил дежурный по конторе и вызывал бурового мастера или испытателя на вахту. Или, к примеру, меня: «Волкова, на выход. Материал привезли. Ким уже ждёт в конторе». Если нужно было работать в выходные, то обед и ужин для семьи обычно приносился из столовой. Никому и в голову не приходило роптать или возмущаться.
Как-то в один из выходных пришлось взять в контору трёхлетнего сына (муж на буровой, садик не работает, соседка в отпуске). Сижу, задумалась над расшифровкой причудливости залегания геологических пластов. Глянула в окно: Анатолий Иванович несёт на вытянутых руках моего проказника в зимнем пальтишке – абсолютно мокром, а грязная вода продолжает стекать с него ручьями. Оказывается, тихо оделся, вышел на улицу и поскользнулся, измеряя глубину лужи! На дне лужи был лед, несмотря на июль. Ким сказал жёстко: «Сидеть, чертить, писать. Через два часа будет самолет, мне нужно переслать результаты в Тюмень! Сына я унесу к себе домой, пусть поиграет с моими. Материалы и одежду для переодевания принесёшь ко мне в обмен на него. Не уложишься – не получишь, воспитаю как своего».
Так мы жили и так работали. Невзирая ни на какие препятствия, несмотря на жёсткие, а порой жесточайшие условия работы и быта. Ямальской нефтегазоразведочной экспедицией тогда были открыты уникальные месторождения газа и газоконденсата на полуострове Ямал – сейчас основной ресурсной базы для ПАО «Газпром» и ПАО «Новатек», для России. И это стало возможным только потому, что весь коллектив экспедиции был сплочённой командой, выполняющей главное задание Родины. И мы были первыми! Мы были на переднем крае борьбы за углеводородные ресурсы страны, выиграв еще тогда, в 20-м веке, мировую энергетическую гонку, обеспечив независимость нынешней России.
НА СНИМКАХ: на новое месторождение; Надежда Волкова.
Волкова Надежда Константиновна, 1970 г. – техник–геофизик в Тазовской НРЭ, с 1972 г. по 1982 г. работала в Ямальской НРЭ инженером- интерпретатором, начальником контрольно- интерпретационной партии, с 1982 г. по 1986г. – в Ямальской ГЭ в г. Салехарде главным геологом, с 1986 г. по 1992 г. – в Ханты-Мансийской ГЭ главным геологом, с 1992 г. по 1994 г. – в администрации Ханты-Мансийского автономного округа начальником отдела лицензирования, с 1994 г. по 2000 г. – главный геофизик ГП «Тендерресурс». Награждена правительственной медалью «За освоение недр и развитие нефтегазового комплекса Западной Сибири», грамотами, Ветеран труда РФ.
Надежда ВОЛКОВА, бывший инженер-интерпретатор Ямальской НРЭ, ветеран труда
