К ЮБИЛЕЮ
Выдающемуся геологу, Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской премии, первооткрывателю Западно- Сибирской нефтегазоносной провинции Льву Ивановичу Ровнину нынче исполнилось бы 90 лет.
Л.И. Ровнин – один из первооткрывателей Западно-Сибирской нефтегазоносной провинции. Участник открытия и разведки 150 месторождений нефти и газа, в т. ч. Берёзовского, Дёминского, Усть-Балыкского, Самотлорского, Салымского, Фёдоровского, Сургутского, Трёхозёрного, Мулымьинского, Заполярного, Губкинского, Тазовского и др. Во время его работы министром геологии РСФСР были открыты месторождения алмазов, золота, цветных и чёрных металлов в районах, месторождения на трассе БАМ, месторождения строительных материалов, пресных и минеральных вод, Юрубченское и Верхне-Чонское газонефтяные месторождения в Восточной Сибири, а также гигантские Астраханское и Оренбургское газоконденсатные месторождения.
Награждён двумя орденами Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, Почёта, медалями, дипломами «Первооткрыватель месторождения».
ЗА НЕФТЬЮ К БЕЛЫМ МЕДВЕДЯМ…
Из воспоминаний Льва Ивановича Ровнина:
«Год 1951-й, август. Мы с женой приехали в Тюмень. Главный геолог Тюменской экспедиции М.Б. Шалавин направил нас на работу в Иевлевскую буровую партию. Назначили коллектором. Моим наставником, я его всегда помню, был Коля Дядюк. Через некоторое время перевели старшим геологом партии. Вскоре направили в Покровскую нефтеразведку старшим геологом.
К началу 1953 г. ни в одной из четырех пробуренных скважин нефти не обнаружили. Хотя точнее так: на одной из скважин капающую из ротора в буровой раствор свежую смазку приняли за признаки нефти. Переполох был приличный. Пришлось строго контролировать введение в промывочную жидкость различных добавок, в т.ч. нефти. В Покровке я прошёл большую профессиональную школу. В это время экспедицию преобразовали в трест. Управляющим назначили А.К. Шиленко. Боевой конник, буденновец с орденом Красного Знамени и сабельным шрамом на лице. К тому периоду у меня осложнились отношения с главным геологом Шалавиным по вопросам методов разведки. И вскоре меня перевели в трест начальником геологического отдела, затем назначили главным геологом. Бурили мы тогда вдоль железной дороги Тюмень – Омск. Опорные скважины были заложены под Ханты-Мансийском, Сургутом, Берёзово и Тазовским. В западной части Тюменской области проводил работы наш трест, а в восточной – новосибирский.
Однако в том же 1953 году на крупном совещании в Москве неожиданно было принято решение о прекращении работ в нашем крае. Объяснялось всё это отсутствием средств: послевоенное время. Но… тут ударил мощный открытый газоводный фонтан в Берёзово дебитом около 1 млн м3/сут. Мы срочно вылетели туда. Картина была ужасающая! Об этом фонтане, ознаменовавшем открытие Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, написано много. Не буду повторяться. Приехала комиссия – все в голубых погонах. Ну, всё, решили мы, Магадан светит. Ведь при ликвидации фонтана не обошлось без жертв: погиб инженер министерства Лютов (позже в Берёзово его именем назовут улицу).
Обошлось. После этого развернулись широкие работы в Берёзовском районе. Всего в этой зоне мы открыли 18 газовых месторождений с общим объёмом запасов около 200 млрд м3. На севере в районе Шаима были выявлены перспективные структуры. На первой скважине получили приток нефти дебитом около 10 т. И вот на скважине № 6 был получен первый мощный фонтан безводной нефти! Первый промышленный фонтан в Сибири! Радости нашей не было границ. Приехали академик А.А. Трофимук, начальник Главгеологии России С.В. Горюнов.
Сургутская нефтеразведка (нач. Ф.К. Салманов) бурила две скважины: одну – в Мегионе, другую – в Усть-Балыке. На обеих были получены мощнейшие фонтаны нефти. С этого и началась большая нефтяная история Западной Сибири.
Северный газ – особая тема. В 1959 г. я предложил пробурить скважину на Тазовской площади. Замминистра Е. Дмитриев даже пошутил: «Что это Ровнин всё время тянет нас к белым медведям!». Но мы оказались правы. Был получен фонтан газа. Правда – открытый. Под руководством Н.М. Морозова скважину сумели задавить. В связи с огромной площадью структуры нам пришлось резко изменить существующую методику разведки. За короткий период времени мы подготовили в том районе 11,5 трл м3 запасов газа. Прекрасными специалистами стали Василий Подшибякин, Владимир Токарев, Иван Гиря, Вадим Бованенко, Гена Быстров. К сожалению, неуправляемым фонтаном было открыто и Губкинское (Пурпейское) газовое месторождение. Но впереди нас ожидали такие гиганты, как Самотлор, Уренгой, Ямбург, Медвежье.
Потом я работал начальником Главнефтегазразведки РСФСР, а затем – министром геологии России».
ЭТО НЕ ИНТУИЦИЯ, А ГЛУБОКОЕ ЗНАНИЕ ПРЕДМЕТА
Из воспоминаний лауреата Государственной премии СССР Геннадия Петровича Быстрова:
«Мне как специалисту по бурению и испытанию газовых скважин Ровнин предложил работу в должности главного геолога Тазовской нефтеразведочной экспедиции (практически рядом с райцентром Тазовский). В той местности уже было открыто газовое месторождение. Надо сказать, что его открытие было связано с аварийным фонтанированием. Честно говоря, геологи и не знали точно, из каких отложений был получен мощный аварийный фонтан газа. По аналогии с разрезами месторождений Широтного Приобья было высказано мнение, что газонасыщенными могут быть отложения нижнего мела. Скважина Р-1 была ликвидирована по техническим причинам. Экспедиции предстояло в кратчайшие сроки выявить газоносные пласты на Тазовском месторождении.
Когда я добрался до места назначения, в бурении находилась уже скважина Р-2. Она была обсажена эксплуатационной колонной, и мы приступили к испытанию пластов. В разрезе скважины выделялся один высокоомный пласт в интервале 2350 – 2400 м, который интерпретировался геофизиками как возможно продуктивный. Но при испытании этого и других пластов в нижней части разреза были получены притоки пластовой воды с растворённым газом без признаков нефти. Залежей углеводородов тоже не было обнаружено, что всерьёз озадачило специалистов.
Вновь и вновь мы возвращались к материалам бурения и результатам аварийного фонтанирования скважины Р-1. Внимательно рассматривали куски выброшенной породы. Первыми обратили на них внимание главный геолог геологического управления Л.И. Ровнин и научный работник, ныне доктор геолого-минералогических наук Ю.П. Карагодин. Материал был отправлен на анализ в лабораторию. Результаты показали, что породы представлены глинами туронского возраста, являющимися покрышкой сеноманских отложений. Испытание сеноманского пласта происходило в ноябре 1963 г. Провели перфорацию объекта. После спуска лифтовых труб установили на устье скважины фонтанную арматуру и приступили к вызову притока.
Обычно, когда из скважины выносятся последние порции воды и она начинает фонтанировать чистым газом, слышатся громкие хлопки на устье, сравнимые с орудийными выстрелами. И только после этого раздаётся рёв вырвавшегося на свободу газа. Так случилось и на этот раз. Вахтовики, не сталкивавшиеся до сих пор ни с чем подобным, в страхе разбежались. На буровой у ротора остался я, а в дизельном сарае – дизелист. Позвал его на помощь, и мы вдвоём с трудом закрыли центральную задвижку на фонтанной арматуре. Рёв прекратился. Наступила изумительная тишина…
Дебит полученного фонтана визуально оценивался примерно в один миллион кубометров газа в сутки. Так была установлена промышленная газоносность сеноманских отложений, которые стали основным продуктивным горизонтом ямальских недр. И, поверьте, это была не сверхинтуиция Ровнина, а глубокое знание геологии района.
Геологическое изучение Тазовского месторождения мы закончили к 1965 году. На пороге стояли очередные открытия (как мы думали) на подготовленных геофизиками структурах – Заполярной и Русской.
Мне очень хотелось выйти с бурением на Заполярную. Я детально изучил все имеющиеся материалы. По данным сейсморазведки, это была высокоамплитудная, весьма крупная по размерам площадь, выявленная сейсмопартией Аркадия Краева. У Тазовской она выигрывала по всем параметрам.
Лев Иванович одобрил наше предложение по бурению поисковой скважины. Оказалось, что на Заполярке, кроме основного сеноманского пласта, выше залегал ещё один, небольшой толщины. Поэтому существовала реальная опасность, что он-то и разгазирует раствор, уменьшит его плотность при вскрытии основного пласта. К счастью, нам удалось избежать открытого фонтанирования. Когда закончили скважину бурением и рассматривали каротажные диаграммы, я ужаснулся. Основной пласт оказался газоносным по всей своей огромной толщине – 220 метров. А выше его действительно залегал тот самый газоносный пласт, который принёс нам столько волнений.
Предварительные расчёты показывали, что мы на пороге открытия крупнейшего в Европе газового месторождения. В то время кроме нашей на Ямале работали Пуровская и Новопортовская экспедиции. У них на счету тоже были открытые месторождения, но совсем не такие, как Заполярное. Это был первый триллионник в Заполярье. Мир тогда еще не знал ни Уренгойского, ни Ямбургского, ни Медвежьего. Их откроют позже.
Докладывая о месторождении, я ни словом не обмолвился о запасах в количественном отношении. Тем более что пробурена и испытана была всего одна скважина. Тогда шла речь об обеспечении газом Норильского металлургического комбината. Наши месторождения территориально оказались ближе всех. Позднее для решения этой задачи были начаты геолого-поисковые работы, и тюменские геологи открыли газовые месторождения на севере Красноярского края. Однако как я ни уходил от главного вопроса, мне всё-таки пришлось озвучить результаты наших предварительных расчётов. Когда я назвал цифру запасов в 1 триллион 200 миллиардов кубических метров, начальник геологического управления Ю.Г. Эрвье пообещал снять меня с должности главного геолога. На моё счастье, за меня заступились (и поддержали) главный геолог управления Л.И. Ровнин и начальник геологического отдела управления А.Г. Юдин. И они оказались правы».
ТАКИЕ ЛЮДИ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ
От автора Алика Каюмовича Ягафарова:
«С Львом Ивановичем я познакомился летом 1964 г. в Тюмени. Тогда нас, дипломников (геологов и геофизиков), пригласили на встречу с начальником геологического управления Юрием Георгиевичем Эрвье.
Лев Иванович выглядел очень молодо. И то: ему и сорока не было. Круглолицый, улыбчивый, с добрыми светлыми глазами. Они, Юрий Георгиевич и Лев Иванович, несмотря на огромную занятость, беседовали с каждым из нас персонально. Дотошно. В частности, меня спросили, почему из нефтяной Башкирии уехал учиться на геолога в Сибирь? Ответы их удовлетворили. Меня направили в Нарыкарскую (в будущем легендарная Уренгойская) нефтеразведочную экспедицию.
После защиты диплома я вернулся в Тюмень и, естественно, зашёл к Л.И. Ровнину. Он хорошо встретил меня, подробно расспросил о дипломной работе, о том, чему я научился на практике, и слегка пожурил за опоздание после отпуска. Вкратце объяснил, что Нарыкарская НРЭ передислоцируется в район п. Уренгой. Здесь же определил меня в новую Вахскую НРЭ. И убыл к месту назначения, в Нижневартовский район.
Весной 1967 г., будучи комсоргом экспедиции и членом Нижневартовского райкома ВЛКСМ, я участвовал в работе областного пленума обкома ВЛКСМ. На встречу с нами, делегатами, пришли многие руководители отраслей. С геологами и геофизиками общался Лев Иванович. Он очень внимательно выслушал нас: у кого-то были вопросы, а у кого-то – проблемы. Обещал, что во многих случаях сможет помочь. И помогал.
Позже, когда я уже работал первым заместителем директора института ЗапСибБурНИПИ, встречался с Львом Ивановичем в МинГео РСФСР и в дни его приезда в Тюмень – по памятным датам.
Такие люди не забываются. Они навсегда остаются в памяти и сердце».
А.К. ЯГАФАРОВ, профессор, заслуженный геолог РФ, член Союза журналистов РФ;
В.В. ГОНЧАРОВ, председатель Совета ветеранов Главтюменьгеологии, заслуженный геолог ХМАО
