БЫЛЬ
Судьба неоднократно испытывала его на прочность. Он мужественно держался и верил в справедливость. До тех пор, пока не побывал на войне и не испытал горечь измены...
ГОЛУБЬ УМИРАЕТ КРАСИВО
Леха Серегин родился и вырос в небольшом рабочем поселке на юге Тюменской области. В семье было, кроме него, две сестры и четверо братьев. Леха оказался самым младшим, а вскоре вообще остался один: одна из сестер утонула в Туре, другая расплескала мозги об асфальт, поскользнувшись на школьном подоконнике при мытье окон на очередном субботнике. Старший брат умер от какой-то загадочной болезни, еще двое разбились на мотоцикле, а веселый и бесшабашный Толян пал жертвой пьяной уличной драки. Мать после всех этих несчастий вскоре умерла, безропотно и тихо, догорев хрупкой свечкой. Отец запил основательно и бесповоротно, да так и скрючился однажды под забором, оставив единственному наследнику просторный, но полуразвалившийся дом, заброшенный огород и осиротевшую голубятню.
Голубь, небесная тварь, умирает красиво – такой вывод сделал для себя рано повзрослевший Леха. Сожмется ласковая птица в комок, взметнет из последних сил крылья и сощурится в напряжении, будто хочет тяжесть в груди рассосать. Знает, что никогда не взлетит больше, и даже перышком не дрогнет. Но и на сырую землю, что затаилась в ожидании под мраморной лапкой, не взглянет – только к себе прислушается. И вдруг дернется, вывернется в страшном изгибе назад и замрет. И тут же сожмет его костлявая рука погибели и бросит на растерзание червякам и мошкам. Но это уже будет не голубь, а немножко мяса и тонкие спички костей. Жалко ли? Почти нет, потому что по-настоящему, до глубины души, можно сожалеть только по сгинувшей красоте, остальное человека не впечатляет.
Леха рано уяснил, что в этой жизни надо постоянно если не драться, то умеючи бороться. Иначе угодишь в такие жернова, откуда лишь струйка пыли от тебя просочится. Успешно окончил среднюю школу. Год отработал медбратом в психушке, потом поступил в мединститут. По окончании надел погоны и еще несколько лет служил военным медиком. Я и увидел его впервые в форме старшего лейтенанта медицинской службы: смуглолицего, резковатого в движениях и строгого, собранного внутри. И было в нем что-то фатальное, разбойное, удалое. Казалось, упади ему прямо под ноги шипящая и крутящаяся граната – и никакая оторопь его не взяла бы, отшвырнул бы ловко в сторону. А случись поблизости другие люди – упал бы, не задумываясь, на смертоносный заряд, прикрывая всех от неминуемой смерти.
Нет, он никогда не был ходячим прототипом героя патриотической повести о буднях Российской армии. В первый же день нашего знакомства мы, сидя на берегу Туры, напились до такой степени, что нас едва не загребли в вытрезвитель. При этом Леха так отчетливо и громко костерил армейских карьеристов и отъявленных подлецов, что мне приходилось поспешно уводить его в сторону, подальше от любопытных глаз и распахнутых ушей. Многое объяснилось чуть позже, когда я узнал, что мой старлей успел побывать во многих "горячих" точках, в полной мере хлебнул крови, насквозь пропитался порохом, усталостью и злостью.
БЕЗ ОБРАТНОГО АДРЕСА
…Они выгрузились из эшелона и пересели в крытые пыльным брезентом автомашины. Ехали долго, медленно. Уже виднелась развилка, ведущая к месту расположения воинской части. Водитель грузовика вдруг резко притормозил и объехал какое-то препятствие, изрядно тряхнув своих притихших пассажиров.
То, что через мгновение увидел капитан Серегин и его попутчики, было ужасно: посреди дороги лежали в кровавой луже пять человеческих тел, покрытых рогожей, а в метрах пятнадцати на обочине валялась вверх колесами легковая машина с федеральными номерами. Двое сидевших рядом с Лехой молодых солдатиков перегнулись через борт – их буквально вывернуло наизнанку.
– Ничего, это с непривычки, – успокоил солдатиков капитан Серегин, ощутив неприятный холод на спине. – Хотя, согласен, хреновая это привычка.
Договорил и краем глаза успел заметить, как из «зеленки» слева, пригнувшись и рыская вокруг глазами, по-воровски выходят бандиты. Трое… пятеро… десять… Вот их уже больше полусотни.
– К бою! – хрипло прокричал пожилой подполковник, выскочил из кабины и тотчас упал, сраженный вражеской очередью. Старшина-десантник бросил две гранаты, почему-то в разные стороны. Значит, боевики появились еще и справа.
Серегин метнулся через борт и занял боевую позицию под машиной, почти под передними колесами. Над ним с ревом полыхал двигатель, откуда-то сверху тонкой струйкой лилась пахучая жидкость. В горячке боя Леха не заметил, он только почувствовал – что-то мешает. Покосился на плечи и увидел пламя. «Горю, чтоб тебя!» Сорвал с себя куртку, вырвав пуговицы «с мясом». Раздавшегося по соседству взрыва он не услышал. Очнулся после контузии в том самом полевом госпитале, куда ехал для прохождения дальнейшей службы.
Потом он несколько раз сам напрашивался в рейды. Ему нравилась тревожная атмосфера чужих аулов, память подробно фиксировала картинки пыльных кривых улочек, где из каждой подворотни мог раздаться коварный выстрел. А он продолжал продвигаться вперед, задержав палец на спусковом крючке холодного утренней порой грозного «калаша». В этом было нечто бесшабашно- упоительное, весело пьянящее…
Возвращаясь в палатку к остывшей печке, Леха любил штыком- ножом насекать щепки и растапливать «буржуйку». Последний раз он использовал для этой цели два тетрадных листка в клетку, исписанных таким похабным почерком, будто это письмо сочиняла дрессированная обезьяна, зажав авторучку между задних лап. Письмо было без подписи и обратного адреса, на фиолетовом штемпеле значилось: «Тюмень». А содержание было похлеще внезапного минометного обстрела: дескать, пока он тут воюет и зализывает раны, разлюбезная его женушка времени зря не теряет – охотно принимает знаки внимания молодых и здоровых мужиков…
Леха не поверил. Он просто не хотел в это поверить. А когда вернулся, все понял. До сих пор он шел по жизни с несокрушимой, упрямой точностью магнитного компаса, верил своему безошибочному чутью, которое заставляло ступать его ноги там, где не было растяжек, зажмуривать вовремя глаза там, где другие обязательно слепли. И вот, пожалуйста. Выяснилось, что Алена, эта крикливая тихушница, сумела кое-как подлатать и продать отцовский дом, купить однокомнатную благоустроенную квартиру, где ему, Лехе, места не нашлось.
Конечно же, здесь не обошлось без влияния тещи.
Ну, ничего, решил Леха. Вы у меня еще попляшете.
ВЕСКИЕ АРГУМЕНТЫ
– Что случилось, Аленка? Как дальше будем жить? – тихо спросил Серегин при первой встрече.
Серые глаза жены горели вызовом, на щеках пылал лихорадочный румянец, полураскрытые капризные губы изогнулись в язвительной усмешке, а ноздри раздувались от прерывистого дыхания, как у скаковой лошади, остановленной на полном ходу.
– А никак! – заявила Алена. – Я подала на развод, потому что жить с тобой больше не хочу.
– Почему? – захотел уточнить Леха.
– Он еще спрашивает! – артистично взмахнула руками женщина. – Да ты мне всю жизнь испоганил. Толку от тебя никакого!
– У нас есть сын, – не желая сдаваться, напомнил Серегин.
– Какой ты, к черту, отец, – устало проговорила Алена. – Ребенок тебя почти не знает… И давай сразу договоримся: ты оставляешь нас в покое, иначе я буду вынуждена прибегнуть к помощи полиции. Ведь я хорошо знаю, на что ты способен, особенно в пьяном виде…
– Ты даже не догадываешься, на что я действительно способен, будучи абсолютно трезвым, – спокойно произнес Леха.
– Угрожать вздумал? – сорвалась на фальцет привычная к истерикам баба.
Серегин не ответил. Он повернулся и ушел. Жена, теперь уже бывшая, облегченно вздохнула. И лишь вскользь отметила, что волосы на голове у Серегина стали не темно-русыми, а серебристыми, словно кладбищенская ограда в сильный мороз.
ЧЁРНОЕ ДЕРЕВО
…Мартовское солнце облизывало почерневшие сугробы, выжигая серые плешины асфальта. Огромный парус синевы с белыми заплатками облаков нависал над крышами тюменских домов, и лишь пригоршни птичьих стаек в летнем скверике на берегу Туры отчаянно и восторженно чирикали.
Большое черное дерево за нашими спинами поскрипывало, как мачта разбившегося корабля. Леха достал из кармана бутылку, глухо обронил:
– Давай выпьем. За молодость ушедшую, за детей наших, за друзей погибших… Я вот часто думаю о смерти. Она, как крыса, живет где-то под полом и скребется по ночам, когда совсем тихо. А встанешь, поскрипишь половицами – вмиг убегает. А мы еще поскрипим, верно? – Он как-то странно, по-детски, съежился.
Я молча кивнул. Мы почти ни о чем не говорили, просто наслаждались весной и чудными красками заката. Расстались, как обычно, лишь кивнув на прощание.
А через несколько дней Леху нашли в проволочной петле, надежно закрепленной на ветке того самого черного дерева. Экспертиза показала: в момент принятия последнего решения в организме Серегина не было ни грамма спиртного. Зато сердце, по словам патологоанатома, было измочалено донельзя.
Григорий ЗАПРУДИН /рис. автора/
