К 70-ЛЕТИЮ ТЮМЕНСКОЙ ГЕОЛОГИИ
Начало в №№2, 3.
Итак, не желая всаживать деньги в пустые скважины, Миннефтепром поставил под сомнение нефтеносность Западной Сибири.
– Первой прекратила существование Ханты-Мансийская экспедиция, – вспоминал Уманцев. – Оборудование демонтировали, погрузили на баржи и вместе с людьми отправили к нам, в Тюменскую экспедицию.
Я слушал Уманцева, а в голове вертелось множество «почему». Почему в 1926 г. Госплан СССР отверг предложение создать спецтресты для разведки нефти в восточных районах? Почему во «Второе Баку» выходили с великим трудом? Почему, наконец, через пень-колоду реализуется план опорного бурения в Западной Сибири?
Г.А. Мирлин, зав.отделом геологии и минеральных ресурсов Госплана СССР, говорил мне:
– Хотя отраслевая эффективность геологоразведочных работ в Западной Сибири в 6-8 раз выше среднесоюзной, но с позиций народного хозяйства гораздо эффективнее в европейской части потреблять топливо из месторождений западнее Урала.
Меня тогда смутили эти рассуждения Мирлина, поскольку я видел расчеты, их опровергающие.
– Не видел, не знаю, – ответил Мирлин. – Я могу только еще раз сослаться на директивные документы. Это обусловлено – вы уж извините за эмоции – не-ве-ро- ят-ным дефицитом топлива в европейской части страны.
Как сейчас помню, с 11-го этажа Госплана я спускался приобщенным, но не удовлетворенным. Как же так? А где же доказательства экономистов о концентрации усилий там, где быстрее и больше отдача? Где роль временного фактора? Что же, всё это осталось за стенами огромных корпусов Госплана? Или, может, теория – одно, а практика – нечто другое?
Лифт бесшумно падал, перемигивалось цифрами табло. Все было просто в светящейся арифметической последовательности госплановских этажей. И в тот момент мне вспоминалось вот такое мнение академика Трофимука. Испытывая постоянный дефицит средств, говорил Андрей Алексеевич, Госплану легче отвергнуть вариант утверждающий, но рисковый, и отстаивать отвергающий, но не требующий капвложений и риска.
Но где риск, а где его нет? Да, выходить в 20-х годах во «Второе Баку» было рискованно – вдруг нет нефти, как предупреждали отдельные именитые геологи? Тем более идти в центр Западной Сибири, да еще и на её север, – тоже риск. Но, с другой стороны, разве не риск – засидеться в европейской части, оскудевшей запасами топлива? Какой риск рискованней?
Вот что на сей счет говорил мне академик А.П. Крылов, председатель научного совета по проблемам разработки нефтяных месторождений АН СССР:
– В начале 50-х мы имели большие разведанные запасы нефти, у нас был запас запасов. Но мы его съедали, полностью не восполняя. Кратность запасов по отношению к добыче упала вдвое. Но тут есть тонкость. Кратность эта – величина средняя по стране. Она должна меняться в зависимости от того, в какой стадии развития тот или иной регион. Мы считали, что во «Втором Баку» запасов много, и не задумывались, что же будет, когда там достигнем пика добычи и встанем перед необходимостью её наращивать. Поэтому эксплуатационники оказались не готовыми к выходу в Западную Сибирь. Так что средняя кратность запасов – величина коварная. Сегодня мы можем нигде не разведывать и обеспечить добычу нефти в 10-й пятилетке, проживем на старых запасах. Вот эта надежда усыпляет, но нам надо четко представлять: дремотное состояние приводит к тому, что мы съедаем запасы.
Как ни странно, всё в России повторяется, и коллизии полувековой давности весьма актуальны. Сегодня утверждают, будто в Тюменской области открыто последнее приличное месторождение нефти и бедные нефтяники довольствуются ТРИЗами – трудноизвлекаемыми запасами. А чтобы с ними работать – кровь из носу нужны льготы. Всемогущая Роснефть, у которой долгов по уши, их выбила первой – для Самотлора. Однако откуда эти льготы оттягивают? Да прежде всего – из социальных программ! Очень кстати, россияне в затянувшийся кризис перебьются.
Между тем, по данным профессора Бембеля, недра тюменские вовсе не оскудели, в том числе – в южной части области. Много нефти и в Восточной Сибири. Вот только месторождения эти скрыты в геосолитонных трубках, которые ни геологи, ни тем более нефтяники открыть не могут, поскольку их методы слепы. Не видят этих трубок! А использовать технологию, созданную Бембелем специально для поиска трубок, не желают. Поскольку в этом случае, пусть косвенно, по факту, коллеги признали бы и эфир-геосолитонную концепцию. Круг замкнулся! Будем и дальше требовать льготы для разработки ТРИЗов?
Но я оставил геологов, покидающих в 1953 г. Березово. Не успели они добраться до места и разгрузить баржи, как ударил аварийный фонтан газа в Березово. Пришлось в сентябре- октябре все отправлять обратно на север. История эта описана, так что обойдусь без подробностей. Напомню только, что баржа с тяжелым оборудованием не добралась по мелководью до точки, где ученые намечали заложить опорную скважину, и начальник партии А.Г. Быстрицкий решил забуриваться в другом месте.
Здесь важны выводы. Вот что писал в своей книжке Юрий Эрвье: «Не предвидение ученых- геологов, а простой случай привел к открытию Березовского месторождения. Достаточно было Быстрицкому точно выполнить указание, и открытия не произошло бы…»
– Быстрицкий мог выбирать точку где угодно в радиусе 50-100 километров, – говорил мне Николай Ростовцев, – и все равно мы открыли бы месторождение. По результатам комплекса исследований на опорной скважине (см. «Дело № 20» – И.О.) мы бы определили, что давление насыщенного газа растет к центру низменности. Дальше пошли бы в ход дополнительные геофизические исследования, с помощью которых мы бы и вывели залежь на белый свет.
Однако читаю в книге Эрвье: «Переоценка опорного бурения принесла государству не пользу, а огромный вред». Но факты – вещь упрямая. В 50-е, не принимая в расчет информацию, все больше поступающую от комплекса исследований на опорных, геологи концентрировали поиск вокруг Березово. Если в 1952 г. здесь выполнили 3,7% буровых работ от всего объема в области, то через 3 года – 47%. За 13 лет в районе открыли 22 месторождения газа, но до 2000 г. эксплуатировали лишь несколько: остальные были нерентабельны. Разведка каждой тысячи кубометров березовского газа обошлась в 10 раз дороже, нежели на севере, причем запасы там куда как больше…
В 1958 г., когда поиски углеводородов в Западной Сибири вернули Мингео СССР, министр П.Я. Андропов поручил профессору А.А. Бакирову из Московского института нефтяной и газовой промышленности разобраться в пустопорожних итогах десятилетних работ. Создали межведомственную экспертную комиссию, и она поддержала рекомендации Ростовцева, высказанные тремя годами раньше. Хотя к тому времени план опорного бурения выполнили едва наполовину, а на севере пробурили и вовсе две опорные, ученым стало ясно, где концентрируются основные запасы нефти и газа. Это – узкая полоса широтного колена Оби и выше, на север. Прежде всего предлагалось начать поисково-разведочное бурение на 8-й площади, Нижневартовской – это Самотлор, и на 7-й – это Сургут.
В 1960 г. ударил фонтан нефти в Шаиме. Замолкли все дебаты о том, нефтеносна ли Западная Сибирь. Тем не менее геологические начальники продолжали настаивать: лучше остановиться на Шаиме и не гоняться за проблематичными гигантами. Словом, лучше синица в руках… Осенью 1960-го сокращается план опорного бурения Сургутской экспедиции, ликвидируется база, увольняют людей. В марте актив Тюменского геологического управления принимает решение: законсервировать часть скважин в Сургуте, чтобы концентрировать силы в Березово и Шаиме. Протесты Ростовцева и Фармана Салманова, начальника Сургутской экспедиции, игнорируются, а Салманова вскоре увольняют.
Любопытно, что ни решение актива, ни приказ об увольнении Салманова в архивах не сохранились. Скорее всего, объяснение этому одно: через месяц после актива сильнейший фонтан нефти выбросила скважина № 1 близ Мегиона. Салманов разослал знаменитую теперь телеграмму в несколько адресов: «Ударил 200-тонный фонтан Вам это понятно?»
И – пошло! Большая нефть Западной Сибири возвестила о своем существовании, подтвердив рекомендации авторов плана опорного бурения. Сработали заделы информации, полученной в ходе комплексных исследований. Центральная и северная части низменности уже не были «белыми пятнами». Стало известно, где пролегли главные опорные выступы, фундаменты, огромные поднятия вроде Нижневартовского и Усть-Балыкского. Геологи ясно увидели, как протянулись к северу очертания структур.
А теперь скажу главное, то, что мучит меня с советских времен. Официально все это время не прекращались говорения про то, что в век научно-технической революции, случившейся в 60-е, наука стала производительной силой. Но эту самую НТР коммунисты прохлопали, и хотя они уже четверть века не у власти, новая Россия не лучше. Это видно по фортелям, которые власть проделывает с Академией наук. Коммунистам, по большому счету, наука была нужна для создания ядерного оружия, раздувшего в СССР манию под названием Верхняя Вольта с ракетами. А нынешним властям ученые с их раздражающей независимостью – кость в горле.
Люди, хорошо знавшие Ростовцева, говорили мне, что и он страдал независимостью. Скорее всего, она очень не нравилась неким великим. И в 1972 г. Николаю Никитичу предложили уйти на заслуженный отдых с поста директора тюменского ЗапСибНИГНИ. «Эти встряски, стрессы да и чрезмерная активность ученого, лишавшего себя порой и сна, и отдыха, не прошли даром». За этими деликатными словами на сайте новосибирского СНИИГГиМСа, который Ростовцев возглавлял в начале 60-х, кроется трагедия. Вернувшись из Тюмени в Ленинград, Ростовцев, попав в забвение, запил. В этом призналась мне его жена, пока я ждал Николая Никитича, ушедшего за покупками.
Между тем на том же сайте СНИИГГиМСа можно прочесть вот что: «Ростовцев был первым и единственным ученым, который не только научно обосновал «Открытие века». Он первым создал научную школу, работавшую на грандиозное открытие». Да, Ростовцев вместе с руководителями тюменских геологов получил за это Ленинскую премию, хотя его, в отличие от производственников, обошли со званием Героя Социалистического Труда. Я вовсе не собираюсь умалять заслуги этих людей, тем более в обстоятельствах, куда загнала их советская модель управления. Речь о другом.
Кто помнит сегодня Ростовцева хотя бы в Тюмени, не говоря уж о России? Кто из простых тюменцев знает, что «Открытием века», которое до сих пор кормит и поит страну, мы обязаны не только трудягам-геологам, но в первую очередь гению Ученого? Кстати, по доле населения, доверяющего науке и одобряющего научно- технический прогресс, Россия и сегодня, увы, на предпоследнем месте среди стран, по которым есть сопоставимые данные.
Сам я не видел, но говорят, что барельеф Ростовцева висит в Тюменском нефтегазовом университете. Ну, хоть это... А вот у подъезда бывшей Главтюменьгеологии прохожие каждый день видят во весь рост фигуру Эрвье. Я уверен, что рядом с ним должна появиться и скульптура Ростовцева.
Простите нас, беспамятных, Николай Никитич…
НА СНИМКЕ: Николай Ростовцев.
Игорь ОГНЕВ
