ИЗ НОВЫХ СТИХОВ
Михаил ФЕДОСЕЕНКОВ
* * *
Прозрачна зелень молодая –
Ещё листочки с ноготок –
Но как душиста, опьяняя,
И скольких сил даёт приток!
Гулять, гулять – не нагуляться,
Пьянеть, пьянеть – не опьянеть,
Под смоляные чары глянца,
Объём уменьшив аж на треть
Хандры увесистого ранца!
* * *
Добросовестные зори,
Благородная роса.
И в изменчивом узоре
Травяные чудеса.
Если близко присмотреться –
Там вселенная своя.
Но не снадобий и специй –
Жертвенного бытия.
* * *
Зачем весь этот мир упал в меня?
Зачем и я в него нагрянул?
Зачем когда-то, семеня,
Объелся я бессмертья гранул?
А между тем лицо дождя
К стеклу расплющено прильнуло,
Гримасничая, как дитя,
В такт заговорам Завинула.
А клён при этом за окном
Зарыжевел, как Аристотель,
При титанической работе
За тихих дум веретеном
Да терпким эллинским вином.
* * *
Безжизненность. Заснеженность. Застылость.
Лишь где-то чиркнул немь вороний крик.
И солнечно дышать под синий скрип.
И новизна. Хоть это с детства снилось.
Лес пагод, колоколен, минаретов,
Разновеликих, тонущих во сне.
Видение в искристой белизне.
Учебник для художников, поэтов.
Собор тайги на сотни непролазных,
Духовно заповеданных нам вёрст.
Благая весть берлог, следов и гнёзд,
И прихожан, и прилетян разнообразных!
* * *
Забрала любовь-чумиха,
Жутким жаром объяла –
Жил себе, не ведал лиха,
А теперь гори дотла!
Может, всё, зачем рождён ты,
В этом вызове судьбы
И на милости девчонки
Из бревенчатой избы?!
Провожал её всё лето
Звездопадною порой –
Но совсем не значит это,
Что ты – грёз её герой.
* * *
Беззаботный юнец,
Околес-куролес,
Я бегу со всех ног
На речушку сквозь лес.
Там юрченье мальков,
Хороводы стрекоз
И отвес синевы
Над песком в полный рост.
Этот сон из глубин
Востекает не раз.
И всё более с явью
Мрачнее контраст.
* * *
Пришибает пыль на Марка
Мелким взбрызгом, и не жарко,
И застыли дерева,
Как чеканные слова.
Ну а там, над головою,
Тучи бродят, слой над слоем, –
То сойдутся невпрогляд,
То прорехами ярчат.
* * *
Сливаясь заживо с природой,
Я счастлив был среди светил
И абсолютно не следил
За конъюнктурой и за модой,
Но млел ручьём и синим током
Броженья туч перед грозой,
Кружил осой и стрекозой,
Став осью мира ненароком…
* * *
Есенин в стоге сена
И в роще кучерявой
Поёт проникновенно,
Не гордо-величаво –
Зависшей стрекозою
Над ивовой косою,
Травою плавнокудрой
Со дна ручья под утро
Поёт смиренномудро
И падает росою;
В бруснике и грибах он
На затенённом склоне,
И по лугам распахан,
Где взбрыкивали кони…
В нём лад всего соптичья,
И хор всего пшеничья,
И тишь всего внеземья,
И грусть всего Вселенья,
И пагуба веселья!
* * *
Я помню, как древесным соком
От корня к почкам восходил,
Шумел на тополе высоком,
Слетая ворохом в подстил.
По мне влюблённые гуляли,
Шепча признанья не спеша,
А в шелестящем покрывале
Осанну пела им душа.
И снова я древесным соком
От корня к почкам восходил.
И, веселясь зелёным оком,
Собор Творенья славил мил…
* * *
Раннее утро,
День выходной.
С яблонь, черёмух –
Наперебой:
Чиф-чиф-чиффычи,
Чиф-чиф-чисслик,
Слик-слик-чиффычи, –
Звучит заклик.
Радости сколько
И простодушья,
Благословенна
Песня пичужья!
РАЗБИТНОЙ
Бугульма, Елабуга,
Тихвин, Городец.
Выходил ненадолго –
Не нашёл крылец.
Заплутал бурьянами
Да болотным мхом,
Облаками рдяными
Просквозил верхом.
Поднырнул под радугу
И видал, стервец,
Бугульму, Елабугу,
Тихвин, Городец!
УЕЗДНАЯ ТУЖИНА
Там печально-одиноко
И от крон густых темно.
А по выходу всех сроков
Нет гостей уже давно.
На заброшенном кладбище
Бродит лишь могилами
Днём и ночью что-то ищет
Молодая милая.
С расплетённою косою
И тоской великою
Иногда мелькнёт грозою
Чёрно-белый лик её…
Говорят, любовь-злодейка
Здесь всему оказия:
Из столицы прохиндейка
Жениха спроказила…
Там печально-одиноко
И от крон густых темно.
А по выходу всех сроков
Нет гостей уже давно.
ИСТЫЙ
Так сказал, как шелепугою предолгой,
Туго сыромятной кожею сплетённой,
Со всей удалью стегнул, – и далью звонкой
Раскатилось вторье до границы дённой,
А за нею вздрогнула ночная звёздка,
Аж с печи в избе посыпалась извёстка!
Обернулся всяк при этом пеший-конный,
Встрепенувшись, навострили уши звери,
Схоронился ястреб за горою тёмной,
Ну а мыши повыскакивали в двери;
И любые шелесты кругом притихли,
Рябь разгладилась по рекам и озёрам,
Пресеклись все кривотолки да бредихи, –
Хоть внемли прапращуров переговорам…
И отправился сквозь бор зелёный
Удалой наш молодец тропой знакомой.
Глядь – дорожки той заветной поперёк
Частокол стоит и крепок, и высок.
И конца ограде нету вправо-влево.
Постучал он вежливо в забора древо –
Может быть, откроют где-то ход,
Уважать, мол, надо же народ!
Но в ответ лишь был облаян злыми псами,
Пёсьи морды стали прыгать над зубцами
Частокола из соснового бревна;
Тут нагнулся, зацепил он тропку – на!
Выдернул, как плеть, из-под забора,
Намотав на кулачок, притихла свора…
Да как стегнёт суглинистой тропой! –
Разлетелся сразу частокол щепой,
Разбежалась свора, тихо заскулила,
А навстречу – злыд-злыдович: «Ну, ты сила!
Будешь мне теперь служить, ага?
Стану я тебе выплачивать таньга…»
Добрый молодец злыдовича тропою
Хлобыстнул – и тот рассыпался мукою.
ХРОНОМИРАЖ
Плывут в туманном забытьи
Святые свирские ладьи.
Белобородый вещий Рюрик
Из-под ладони брови хмурит.
И различает средь равнин
Лихие пагубь да погин.
Убитым счёт уже за тыщи,
Иных же и костей не сыщешь…
Окинув мертвенную явь,
Тут молвит Рюрик, меч подъяв:
«Понеже призван, поелику
Злодеев одолею клику!»