К 100-ЛЕТИЮ «ТЮМЕНСКОЙ ПРАВДЫ»
Редактор «Тюменской правды» Николай Яковлевич Лагунов затребовал меня пред свои очи и приказал: "Звони начальнику Главснаба товарищу Зайченко. Ты в прошлом номере писал о его конторе". Набираю номер. Тем временем шеф поднял трубку параллельного аппарата.
– Василий Василич, – говорю, – намедни мы сообщали читателям о беспорядках, творящихся в подведомственной вам фирме – ну, на металлобазе. Значит, складирование поставлено так, что черт ногу сломит: в одной куче «калибровка», уголки, швеллеры. Поди, разберись. Поэтому очередь машин у ворот. В суматохе кое-кто ворует железо. Жуликов вы порой ловите. Но, похоже, мелким воровством на базе покрывают крупные хищения.
– Да, – с ходу согласился руководитель главка, – факты имеют место. Дайте нам неделю – и всё приведем в порядок.
Редактор положил трубку и сказал:
– Ох, и прохиндеи, эти снабженцы. Я заранее знал, что тебе поведает Василий Васильевич. А мне при встрече пожаловался, мол, наврал корреспондент, с потолка всё взял. Фантазер.
Критики боялись, особенно фельетонов. Почти в каждом номере «ТП» появлялись заметки под рубрикой «Меры приняты». Кому-то крышу починили, кому-то пересчитали в лучшую сторону пенсию. Фабрика перестала выпускать сплошной брак. И наказывали: одному строгий выговор «с занесением», других – было дело – снимали с директорской должности, лишали свободы. Самым крутым наказанием являлось лишение партбилета – после на руководящий пост в жизни не попадешь.
…На огромном, как ВПП для бомбардировщика Ту-95, редакторском столе затрясся телефонный агрегат.
– У аппарата, – отозвался Лагунов. Резко встал, руку по шву. Глазами сначала скосил в строну горсада, потом на полку с трудами Ильича, хотя редакция держала великолепную библиотеку. Взгляд остановил на потолке. Известно было, что так шеф общается исключительно с первым секретарем обкома КПСС.
– Будет сделано! Да, люди есть. Вот передо мной золотое перо, легенда отечественной прессы. Исполним, да!
Шеф озабоченно плюхнулся во вращающееся кресло. Немного подумал и ткнул в мою сторону пальцем:
– Это ведь я про тебя говорил Геннадию Павловичу.
– Какое же я золотое перо? Еще учусь писать…
– Ты это брось… В отделе нефти и газа хоть шаром покати: Уколова забрали собкором центральной газеты, Перевощиков обретается на газопроводе Уренгой–Помары–Ужгород. Костылев освещает промыслы на среднем Приобье. Область обещала порадовать Родину миллионной тонной черного золота и миллиардным кубометром газа. Геннадий Павлович полагает, что мы, газета, плохо стимулируем, то есть мало пишем. Особенно про эксплуатационное бурение скважин. Собирайся, на завтра заказан билет.
Лечу в чреве Ан-24. Заодно прикидываю свои способности. До редакции я работал в системе Госстандарта. Имею допуск к секретным производствам, например, на моторном заводе смотрел сборку ступени ЗРК С-300, на судоремонтном заводе освоил электросварку. На заводе КПО прикипел к токарному делу. Контролировал ателье, где строили бюстгальтер седьмого размер, наведывался на линию завода по розливу вин – ведь всё и вся подвластны ГОСТу. Может, из-за всеядности и взяли меня в редакцию. Но с нефтью и газом никогда не связывался.
– Так, куда же тебя направить? – озадачился начальник Уренгойской экспедиции глубокого бурения Александр Григорьевич Подберезный. – А, вот к кому… К бурмастеру Диме Ковалеву. Он шибко любит прессу. Если, конечно, остыл после беседы с собкором «Правды» Станиславом Вторушиным.
Не остыл.
– Какое интервью?! – рявкнул бурильщик. – Вон превентер надо подтащить к устью скважины. Подсобить хочешь? Влезай в робу, морду лопатой – и вперёд!
С высоты пройденных лет понимаю: допуск чужака без инструктажа по ТБ на опасные работы – это грубейшее нарушение, но в горячке случается всякое. Превентор – такая железяка весом до семи тонн, противовыбросовое оборудование. А выбросы в те времена случались довольно часто. Скопится в скважине газ – и выплюнет к черту все колонны, инструмент. Тут же вспыхивает фонтан огня до самых небес. Аварийные скважины тушат месяцами. Ну, транспортировали мы общими усилиями превентор, измазавшись от пяток до макушки в голубоватом буровом растворе.
Гордый своим участием по рации продиктовал редакционной стенографистке Вере Васильевне Сидоровой сообщение с передовой. Писал, что промысел находится в 70 км от Нового Уренгоя, до Москвы по прямой 2350 км. Рядом протекает река Евояха. На берегах можно встретить помбуров, мечтающих выудить рыбку. Но это едва ли. Евояха впадает в Пур, а Пур – в Карское море. Вот в Пуре легко можно поймать пыжьяна. В качестве лирики добавил обилие комаров и мошек, зимние морозы со стабильными минус 50 градусов по Цельсию. Заверил читателей газеты, мол, бригада мастера Дмитрия за месяц без проблем пробурит 4 скважины. Если очень повезет.
Стенографистка, расшифровав свои закорючки, занесет опус в машбюро. Там Маша Сафьянова, Лида Ослопова и их подруги напечатают корреспонденцию. Заведующий отделом подправит материал. В секретариате маленько тронут. Замредактора впишет что-нибудь. Все-таки терпимо, пока корреспонденция не попадет на стол редактора Лагунова. Каждую строчку на печатном листе перечеркивает, сверху ручкой создает свою версию. Затем в левом верхнем углу наискосок выводит резюме: «хорошо», «хорошо!», хорошо!!!», «отлично», «отлично!!!» – это в зависимости от того, сколько труда в опус вложено лично им.
Заведующий отделом писем Александр Шестаков заносил главному в качестве авторских материалов фрагменты из произведений классиков. Начисто переписывался Александр Пушкин, Лев Толстой. Больше всех доставалось Федору Достоевскому, автору «Идиота». А уж на отрывках из романов родного брательника Константина Лагунова не оставалось камня на камне. Бывало, Николай Яковлевич переписывал уже отлитый в гранки материал. Тогда типография работала до самого утра. Случалось, что переписанный многократно очерк, в конце концов, приобретал первоначальный, авторский облик. Если очень повезет. Я всегда поражался величайшей работоспособности Николая Яковлевича. Земля ему пухом.
Возвращаюсь к командировке. …Инструктаж прошел, и мне было обьявлено, дескать, подписант отныне является помбуром 3-го разряда. Это при мне повысили статус труженика. До сих пор в трудовые книжки вносили запись: «буровой рабочий», ну, типа «подай-принеси». Каждый буровой мастер грезит, чтобы в плане ответственности его приравняли к помбуру 3-го разряда. Теперь я уже внедрился в профессиональные термины: амбар, башмак, манифольд, свеча, подсвечник, квадрат, кондуктор, элеватор, устье, забой.
Чтобы познать бурение, надо окончить академию, лучше – две, придется перетрясти не один мешок с формулами. Я поведаю лапидарно. Скважина – это дырка в Земле. Прошли 5000 метров – значит, глубокое бурение, свыше пяти тысяч – сверхглубокое. Нам предстоит внедриться на четыре с чем-то километров. На Кольской скважине остановились на уровне 12650 метров – не в эксплуатационных целях, а исключительно из-за любопытства. Я тоже с детства любопытен, считаю факт одним из моих недостатков. Поэтому вникаю. Хотя помбуру знания не полагаются. Значит, начало скважины – это устье, дно – забой. Бурение осуществляется долотом, случается, алмазным, внутри зацементированной обсадной колонны. Долото в конце другой, бурильной колонны, вращаемой ротором. По мере продвижения в недра колонну наращивают свечками, т.е. смычками из двух-четырех труб. Алик, помбур 4-го разряда, просвещает меня, олуха:
– …Бросил клинья – на них бурильщик опустил колонну, застегнул подвесной ключ, чтобы не проворачивался квадрат – бурильщик ротором отворачивает колонну. Отвинченный квадрат с вертлюгом сунул в шурф, отстегнул вертлюг. Подготовил другой подвесной ключ и цепь для заворота. Застегнул трубный элеватор. Завернул одиночку на колонну…
– Перестань заливать, – прервал Алика Олег, он помбур, кажется, 6-го разряда, верховой. – Цепью сто лет никто не пользуется. Есть буровой ключ.
– Ну, буровой ключ… Мастер подорвал – помбур вытянул клинья. Пока нарощенная колонна идет вниз, кидаю снова клинья, отстегиваю элеватор от колонны, цепляю вертлюг. Наворачиваю квадрат на колонну, убираю клинья, центрирую вкладыши квадрата в ротор…
На промысле особо не поговоришь. Общаемся по пути в столовую. На её дверях прилеплена стратиграфическая карта. Дабы перед приемом пищи каждый помбур знал, какие земные пласты, отложенные много миллионов лет назад, придется преодолеть: юрский и пермский периоды, мел, кембрий, девоншир, девон, докембрий… Чтиво исключительно ради аппетита.
Самообслуживание. Повар Аня подает в узкое окошко салат из свежих огурцов, борщ, далее не известное мне блюдо с огромнейшим куском мяса, тигр не съест после спячки. Я тоже не справился. Бывалые бурильщики попросили добавки. Смак мне испортил факт: закрутился и забыл отправить в «контору» очередную информацию. Редактор ругаться не станет. Он нигде и никогда не повышает голоса. Для этого есть заместитель в лице Дмитрия Георгиевича Гультяева. Обиженный после втыка народ кличет его «ефрейтором». Хотя в войну «зам» был лейтенантом, горел в танке.
Здесь, на берегу Евояхи, вспоминаю последнюю до командировки планерку. По обе стороны длиннющего стола куча пишущих братьев и сестер.
– Вчера в стенах редакции видели выпившим Осинского, – открывает заседание Гультяев. – Да что вчера! Он и сейчас сидит пьяный.
Далеко нетрезвый Осинский нашелся мгновенно:
– Дмитрий Георгич, этот вот галстук не подходит к вашему костюму. И вообще, носить зеленый галстук – это безнравственно!
Шурик Осинский, похоже, научился писать раньше, чем ходить и говорить. Так свежо у него всё получается. В журналистике Шурик «музыкант», гений. Чем-то напоминает мне Исаака Бабеля. Ясный перец, ему ничего не будет за все его многочисленные художества. И вообще, Дмитрий Георгиевич никому ничего плохого не сделал. На премии не скупился. А поорать – чего уж, коль скоро это входит в служебные обязанности. Мне тоже перепадало.
«Безнравственный» продолжает планерку:
– С завтрашнего дня переходим на недельное планирование. Кто сегодня вместо Анатолия Зенкина представляет сельхозотдел? Шмидт? Шмидт, ты нашел план?
– План? Да… Нашел… Но надо ещё поискать.
Планерка продолжается в привычном ритме. Редакционная суета сует.
Тем временем на промысле случилось ЧП – забарахлил двигатель. Его немедленно заменили запасным. Кажется, в отраслях нефти и газа вообще не умели ремонтировать дизеля: сломался – выставили в тундру. Завсегда найдется резервный. А если и резервный выйдет из строя? Тогда случится прихват буровой колонны, которая не может оставаться без движения. Тогда бурение скважины придется начинать заново в другом месте. Сколько потеряно средств, главное – времени.
– С мотором-то что случилось? – спросил дизелиста.
– Давление масла упало.
– До фильтра или после?
– После… пойдем в тундру, покажу…
Неисправность я устранил менее чем за час. О моем подвиге тут же доложили мастеру Дмитрию Ковалеву.
– Очень просто, – докладываю шефу. – Существует ряд двигателей: начали с танкового, потом пошли 3Д-6, 3Д-12, М-400, В2- 300. «Эмки» стоят на теплоходах «Ракета» и «Метеор», В2-300 применяется на буровых установках с механическим приводом. Узлы и агрегаты на всех моторах одинаковые. В масляном насосе имеется прецизионная пара, волосок в неё попал – заглючила матчасть. Разобрал, промыл насос – теперь лучше нового. Я же дипломированный судовой механик, когда- то работал в пароходстве Главтюменьнефтегаза. Плевый вопрос.
Бурмастер посмотрел на меня несколько другими глазами:
– Почему бы тебе в бурение не перейти? Вот сколько тебе «Тюменская правда» платит?
– Сто пятьдесят рублей.
– Я тебе с ходу кладу 500 – держу вакансию помощника дизелиста. Через полгода будешь получать 600. А там назначим дизелистом. Не хочешь? Но очень прошу: доработай до конца месяца. Некем тебя заменить.
Редактор разрешил в счет отпуска. Четыре глубокие скважины на Уренгойском месторождении газа мы – бригада Дмитрия Ковалева – пробурили. Приступили к пятой.
Юрий МАШИНОВ
Евгений КРАН /рис./