МГНОВЕНИЯ
Мой путь от дома до работы идет почти по прямой: по улице Герцена, затем по Малыгина, широкой и просторной. Всего минут сорок, а то и тридцать, если поспешить.
Но прямо я хожу редко. Достигнув улицы Малыгина, обычно сворачиваю и иду дворами. И вот там-то есть странное место.
В общем-то, это просто асфальтовая дорожка между школой и двором длинного, почти в квартал, дома. Справа – решетчатый забор, слева – травянистый склон, ведущий к детским площадкам и подъездам. На склоне растут деревья и кусты: тополя, рябины, сосны, тальник, вишня. Все еще молодые, посаженные не так уж давно. Из больших деревьев только тополь на школьном дворе, но это с другой стороны.
Заканчивается дорожка трансформаторной будкой. Зимой я никогда не прохожу рядом с ней: над тротуаром часто нависают здоровенные сосульки. Обычно сворачиваю, не доходя до будки, спускаюсь на тропинку (часто неразличимую под снегом) и иду между деревьями.
Каждый раз мне кажется, что я попала в лес. Справа и слева – лапы молодых сосен, в ветках тополька или яблони мелькает синица. Снег усеян мелкими веточками, сосновыми иголками, словно тревожа деревья, продирался сквозь чащу медведь. Только нет медвежьих следов. Но есть другие: иногда человеческие, иногда собачьи. И почти всегда – тонкие, непонятные росчерки ворон и сорок. Случается, слышен трескучий сорочий голос.
Сквозь ветви видна красная кирпичная стена, впереди – улица, машины. Но я в лесу, и город кажется ненастоящим. Последнее дерево, «опушка», перелезаю через сугроб – сказка позади, я снова просто иду по тротуару.
Летом этого наваждения нет. Осенью и весной ложбину под склоном заливает водой. Это красиво, но в «лес» не войдешь. А зимой можно бывать там каждое утро: пусть мимолетно, всего полминуты, но ты в сказочной лесной чаще…
***
Весна. Снега много, но уже подтаивает. Подхожу к своей конторе, бросаю привычный взгляд на палисадник.
Не замечаю ни березы, ни шиповника, засыпанного снегом, кажется, даже идти начинаю боком, не в силах оторвать взгляд.
Передо мной лунная поверхность. Неровная, серовато- кремовая, покрытая малыми и большими, овальными и круглыми кратерами, темными пятнами «морей», неведомая планета. На ней нет следов. Никто не ступал на нее, открытую мгновение назад.
Я знаю – это просто снег со следами капели, упавших с крыши комочков снега и льда, городской копоти и пыли. Снег тает. Может быть, уже завтра планета станет невидимой под ярким солнцем.
Но пока она есть. Я вижу ее, словно в мощный телескоп, различая самые крошечные холмы и впадины на поверхности. Она очень красивая и настоящая. Я могу послать туда корабль и выбрать место для посадки. Могу сфотографировать. Могу показать другим. Могу просто любоваться.
Сегодня. А завтра… Завтра она исчезнет в глубинах космоса.
***
Снег почти всюду стаял, и обнажилась земля. Между школой и улицей она лежит широкой полосой – то ли обочина, то ли газон…
Вид неприглядный: земля сырая, с остатками бурой прошлогодней травы, отпечатками собачьих лап (иногда чьих-то сапог или колес). Кое-где валяется мусор – унылый, серый. Под кривыми раскидистыми кленами все усыпано семенами- «вертолетиками». Но и они какие- то тусклые.
На другой стороне улицы хотя бы лужи всё оживляют, отражая небо, солнце, деревья… Утром, правда, еще подстывает. А здесь местечко повыше, и вода уже ушла. Только полосы в ложбинках напоминают о недавнем разливе.
Хочется чего-нибудь яркого, радостного. Конечно, когда вырастет новая трава, зацветут одуванчики, все изменится. Но рано. Не прогрелась земля. И взгляд скользит по грязно-серому.
В глаза вдруг брызжет яркая, невероятная, молодая зелень. Такой живой, веселый цвет, какого, кажется, и не бывает …
На земле два кораблика, аккуратно свернутых из газеты. Рекламные страницы часто бывают цветными, кораблики сделаны из светло-зеленых.
Они стоят у края ложбинки. Наверное, еще вчера на этом месте была обширная лужа, и «капитан» отправлял свои корабли в плавание. Один кораблик, видно, подмок и лежит на боку.
Но второй, зеленея бортами, стоит ровно, носом к «морю», готовый плыть хоть на край света. Он не кажется брошенным и забытым, напротив, бодр и уверен: весна продолжается, ручьи текут, разливаются лужи. И «капитан» придет и отправит его в новое плавание. А пока что кораблик радует глаз спешащих прохожих.
Мне становится весело. Черно- серая земля уже не кажется унылой, ноги бегут быстрее…
Через день веселые кораблики исчезли. Я думаю, что мальчишки отнесли их к другому «морю» и отправили в плавание… Весна ведь. А скоро и травка проклюнется…
***
Бегу на работу. Спешу: холодновато еще по утрам, пальцы мерзнут и уши. Хотя солнышко уже играет по-летнему. Почки на деревьях оттопырились немного, готовятся проклюнуться листочками.
Шумно. Ветер шелестит, от машин гул идет.
Вдруг различаю нежный звук колокольчиков. Поднимаю глаза и верчу головой: где? А вот они – над домами словно бы платок на ветру мечется: то в одну сторону полетит, то мигом в другую взвихрится, то в высоту заберется, то плавно кружит к земле. И звенит, звенит…
Это свиристели. Так их зовут за тонкий вибрирующий свист. А вся стая засвиристит – похоже на колокольчики.
Вдруг раз – исчез в небе беспокойный платок. Смотрю: высоченный тополь словно листьями оделся. Свиристели передохнуть присели. Тех, что пониже сидят, и разглядеть можно.
Свиристель – птичка крупная, нарядная: желтые полоски на крыльях, на голове розоватый хохолок, важная осанка. А колокольчики звенят, звенят, не смолкают
Вообще-то, свиристель – птица зимняя. Весной они на север улетают. И сейчас к отлету готовятся, на оставшиеся ранетки-яблочки и ягоды рябины налетают, подкрепляются. Колокольчики их уже не про мороз, а про тепло весеннее поют. Спешить надо, лететь к новым гнездам, птенцов выводить.
И я шагу прибавляю. А колокольчики звенят уже почти неразличимо, звенят…
***
В нашем городе кошачий бульвар есть. Скверик такой вдоль типографии. Газончики, лавочки, деревца чахлые. Старые-то спилили, а эти пока вырастут… Летом – как на сковородке.
На трех постаментах там скульптуры кошек стоят. Спят, потягиваются, спины выгибают. Котята играют, по гранитным стенкам карабкаются.
Относятся к ним по-разному: кому нравится, кому не очень… Но народ возле них всегда почти крутится. Молодежь фотографируется с кошками, ребятня повыше взбирается, за хвосты и лапы зверей дергает. Те уж и облезли порядком.
А вчера вижу: по бульвару мальчик с девочкой бегут, на маму оглядываются, торопят: «Мама, смотри!». Небольшие такие, лет восемь-десять. Думаю, сейчас тоже на кошек залезут, фотографироваться.
Мимо уже прошла, слышу что- то ласковое, доброе. Оглядываюсь, а братик с сестричкой осторожно так котенка гладят, как живого, и приговаривают что-то. Серьезно так. А мама улыбается.
***
Конец мая. Все цветет: черемуха, сирень, яблони… Деревья листвой оделись – светлой еще, нежной, кудрявой. Трава уже выросла длинная, настоящая. Одуванчики вовсю цветут: иной раз целая россыпь маленьких солнышек сияет. А кое-где и белые головки виднеются. Почти лето.
На пришкольном участке, как в парке, деревьев много. Высоченные тополя отгораживают школу от улицы. А в глубине – клены, яблони, липы… Трава под ними густая растет, мягкая. И самая разная: пырей, подорожник, кашка, горох мышиный… И одуванчики тоже есть – в тени светятся.
Город есть город – повсюду траву подстригают. На газонах, обочинах, вдоль заборов. Газонокосилки трещат. Свежей зеленью пахнет… Между прочим, одуванчикам хоть бы хны: только срежут их, день-два – и снова желтые головки всюду, только на коротеньких ножках.
Возле школы ни разу не замечала, чтоб стригли. А тут бегу утром вдоль школьного забора: запах травы – с ума сойти! Откуда – не пойму. Привычного треска не слышно. Вдруг вижу, в школьном дворе парень идет и косой- литовкой траву косит. Неспешно так, ловко. Совсем как в деревне. Это вам не газонокосилкой тарахтеть. Коси, коса, пока роса!
Весь участок он не скосил, конечно. Полосу только прошел. Так что в школьном дворе трава по-прежнему, как в лесу, мягкая, длинная. Только в одном месте покороче…
***
Совсем тепло уже стало. У птиц забот полон рот: новые гнезда вьют, старые поправляют. Вороны, галки, грачи – все делом заняты. И воробьи, конечно, не отстают: в клювах то пух, то веточки, то травинки тащат. Еще и петь успевают. Иной воробей так раскричится, хоть уши затыкай, пуще сороки.
Сворачиваю на пыльную дорожку между старинным домом и большим тополем (тополь не очень высокий, обрезанный, зато толстый). В глаза бьет солнечный зайчик, мигает, мечется. Блеснуть может на осколках стекла, но чтоб прыгал…
Наконец удается разглядеть: бравый воробей крепко ухватил клювом кусочек целлофана (наверное, от сигаретной пачки) и треплет его, мотая головой и подпрыгивая. Во все стороны летят солнечные искры.
Вид у воробья крайне деловитый и решительный. Увидев меня, он ничуть не испугался, только отскочил немного в сторонку. Поразмыслив, взлетел на тополь.
Уходя, вижу, как воробей скачет вверх по толстой ветке и не думает выпускать целлофан.
Интересно, зачем он ему?
Светлана ИЛАРИОНОВА