ВДОХНОВЕНИЕ
Мы все любим особенных. Непохожих. Своеобразных. Пушкин был уникальным. И своим обликом. И поведением. И поэтическим даром. Как ему признаться в высоком чувстве через время и расстояние?
Обычный читатель в день рождения Александра Сергеевича читает его, запавшие в душу стихи:
Надо мной в лазури ясной
Светит звёздочка одна,
Справа – запад тёмно-красный,
Слева – бледная луна.
Лирик посвятит собрату по перу собственное творение. Художник напишет портрет. А иллюстратор? Создаст заново облик героев Пушкина с помощью незамысловатой вроде бы графической линии. Однако простота её обманчива: за ней – шесть тысячелетий длинной дороги к современному звуко- буквенному письму, берущему начало в африканском орнаменте.
У Пушкина – нет–нет, мы не забыли – тоже африканские корни. Расшифровать его дар – глаголом жечь сердца людей – всё равно, что заставить линию заговорить. Да так, чтобы она, как то зеркальце, всё о поэте рассказала. Пусть не всё, но хотя бы многое.
За последние сто с небольшим лет графическая Пушкиниана так обогатилась иллюстрациями А. Бенуа, И. Репина, Н. Кузьмина, что после них вроде бы и добавить к ней нечего. Однако Надя Рушева, родившаяся во второй половине ХХ века, считала иначе: каждый художник может обогатить Пушкинский мир, если у него есть собственное, отличное от других, понимание поэта и его творчества.
В 1957 году, пяти лет от роду, она взяла в руки карандаш и бумагу и больше никогда с ними не расставалась. Позже, под аккомпанемент пушкинских сказок, которые ей читал отец, она начала рисовать. Первые – наивно- трогательные зарисовки, сделанные в восьмилетнем возрасте, не блещут изобразительностью. Зато выразительность сразу же бросается в глаза. Видно: юная художница с симпатией относится и к трудолюбивой белочке, и к царевне, побеждающей, в конце концов, злую мачеху.
Её литературные вкусы проявились рано. В том же 1960 году, параллельно с пушкинскими сказками, увлечётся искусством Древней Греции. Её настольной книгой станет замечательная книга Н. Куна «Легенды и мифы Древней Греции». Знаменательно: первая иллюстрация к ней – изображение не прославленного Геракла с его знаменитыми 12 подвигами, а младенца, задушившего маленькими ручонками двух огромных змей, посланных коварной Герой. Девочка словно ищет ответ: откуда бесстрашие у колыбельного дитятки? Что оно предвещает?
В её детском сознании сказки Пушкина и мифы античности – неразрывны. И это – не плод воображения, а результат пытливого ума, который догадывается: они – источник поэзии. Его ранние лицейские стихи – подражательные, под древнегреческого лирика Анакреонта (570-487 гг. до н.э.). В них много заёмного. И, тем не менее, сквозь чужой мир смело пробивается своё, самостоятельное. «Бреду своим путём» – твёрдо заявляет он в ответ на советы и наставления Батюшкова. В «свой путь» Пушкин отправляется, вдохновлённый завораживающим древнегреческим фольклором, и завершает его пророческим стихотворением, навеянным «Памятником» Горация.
Нечто похожее случилось и с Надей Рушевой. Эпилогом к её жизни, как и прологом, оказались иллюстрации к древнегреческому мифу. Правда, на сей раз к сказанию о Дафне и Аполлоне из «Метаморфоз» Овидия.
Когда два юных дарования – гимназист из ХIX и школьница из XX веков – увлечены одним и тем же, чего им, как вы думаете, больше всего хочется? Ясное дело – общения. Обмена мыслями. А тут досадная помеха: время, разделяющее их более чем в полтора века. Чем сжать его до расстояния руки?
Мы помним: письменность обессмертила мысль человека. Изобретя звуко-буквенное письмо, он смог общаться как с современниками, так и с далёкими потомками. Но в нашем случае – два разных языка. У Пушкина – сладкоголосый. У Рушевой – молчаливая графика. Остаётся одно: пиктограмма или рисуночное письмо, возникшее в недрах первобытного искусства и впоследствии высоко почитаемое древними греками. Вообразим себе, что Надя Рушева отправляет Пушкину-гимназисту подобное послание.
Оно вполне корректно, если учесть, что документальный жанр, к которому относится и статья, и корреспонденция, допускают вымышленный сюжет. Итак…
«Александр Сергеевич, здравствуйте! Я – Надя Рушева, дочь театрального художника Николая Константиновича и педагога- балетмейстера первой тувинской балерины Натальи Дойдаловны Ажикмаа. Мне исполнилось 12 лет, когда слава обрушилась на меня проснувшимся вулканом: сразу две мои большие выставки. Одна – в Московском университете. Другая – в журнале «Юность». Успех, публикации… Мне же лично дороже всего из представленного были рисунки к «Сказке о Золотом петушке». Я не могла без слёз смотреть на изображение бедного царя Додона. Как же он такой отважный, смелый, многоопытный дал себя одурачить? А затем и погубить. Вместе с сыновьями. И кому? Этой самой шамахамской, ой, простите за оговорку, шамаханской царице. Да никакая она не королева. Дьяволица в ярких одеждах, несущая смерть.
Чем больше и глубже узнавала ваше творчество и ваших героинь, тем ближе и роднее они становились для меня. В Дуню, Дуняшу из «Станционного смотрителя» я просто влюбилась. И нарисовала её тоненькой-тоненькой белоствольной берёзкой, одним лишь робким жестом поднятой руки усмиряющей огромного, грозного и хитрого притворщика Минского.
Иллюстратор обязан многое уметь: кроме искусного рисунка, выражать характер через взгляд, жест, движение тела. И знать само произведение, и эпоху, в которую оно писалось. Без этого не передать живо и убедительно атмосферу времени. И вообще надо удерживать в памяти уйму вещей. К примеру, на каком стуле сидели вы, играя с дочкой Машкой? Оказывается, на клисмосе! Он был в ваше время в большой моде, как и всё древнегреческое в ту романтическую пору, пришедшую на смену стилю ампир или попросту – имперскому. Катенька Бакунина, ваша лицейская муза и ученица Александра Брюллова, следовала тоже привычкам большого света. Поэтому на моём рисунке она – в летящей тунике и чем-то похожа на вас. Быть может, совпадением чувств?
А гусиное перо? Одна лишь мысль, что, держа его в руке, вы могли делать графические наброски на полях и писать свои шедевры – «Евгения Онегина» или «Полтаву» – настраивала меня на творческий лад: все иллюстрации к вашей поэзии и прозе выполняла гусиным пером. При свечах.
В нашем деле, действительно, нет мелочей. Ну как обойтись без плюмажа – украшения из перьев на головном уборе Татьяны Лариной, явившейся на бал в статусе замужней дамы? Я ей придумала и платье, по силуэту напоминавшее раскрывшийся во всей красе тюльпан.
Случайно? Помню-помню, как высоко вы ставили Катулла, древнеримского певца любви, написав про него: «Искренность драгоценна в поэте. Нам приятно видеть поэта во всех состояниях, изменениях его живой и творческой души: и в печали, и в радости, и в парениях восторга, и в отдохновении чувств, и в Ювенальном негодовании, и в маленькой досаде на случайного соседа.
Мы и в XX веке не забыли о нём, как о замечательном лирике, воплотившем в своих стихах идеал женской красоты. Красоты гармоничной, вызывающей восхищение не отдельными чертами, а всем обликом женщины. Такой, как зрелая Татьяна Ларина.
Её способность к глубоким и сильным чувствам волновала меня в ранней юности сильно и неотрывно: отсюда и стремление постигнуть её душу через изображение в разных обстоятельствах и в разное время. Так постепенно сложился графический цикл, насчитывающий более тридцати изображений: «Татьяна-ребёнок», «Татьяна в деревне», «Татьяна пишет письмо», «Татьяна читает послание», «Татьяна в Петербурге». Чем глубже проникновение в мир, как оказалось, тем труднее разгадать тайну красоты Лариной. Тайну обаяния, о которой первым, кстати, в мировой литературе заговорил Катулл.
Он же высоко чтил и юношескую дружбу, лучшие её черты: душевную открытость, благожелательность, ответственность единомышленников друг за друга. Как и вы – лицейскую.
В серии, посвящённой этому периоду вашей жизни, мне понадобилось больше душевных усилий, артистизма, чем при создании женских образов. Что, естественно, объяснимо: девочки, девушки мне понятнее, ближе. А вот мальчики – попробуй, разберись, что у них на уме. Возникли сложности и с вашим хрестоматийным образом Пушкина-лицеиста, представленного в воспоминаниях вашего лучшего друга И. Пущина: «Вспыльчив, неровен».
На моих рисунках вы совершенно другой. Без намёка на вашу переменчивость, шаловливость и непредсказуемость. Меня занимало иное: истоки вашей ранней самоуглублённости, душевной сосредоточенности, перешедшие впоследствии в великое умение. Умение создавать внутри себя защищённое пространство, пригодное для творческого осмысления вечных тем: любви, дружбы, красоты, счастья, духовного бессмертия. Вопреки всем невзгодам и драмам быстротекущей жизни.
В 1968 году у меня состоялась судьбоносная встреча со старейшим писателем – Арнольдом Ильичом Гессеном, крупнейшим исследователем вашего творчества. Ему в ту пору исполнилось 90 лет, мне – 16. О моих рисунках он отозвался лестно, я бы даже сказала – с восхищением. И предложил проиллюстрировать новую книгу «Жизнь поэта». Точнее, две её первые главы – «Детство» и «Лицейский Парнас». Правда, с условием, чтобы я отказалась от стиля «наброски на полях, столь же близкого вам, как и мне, и сделала «нормальные иллюстрации, полосные, полуполосные, как у Н. Кузьмина, но ещё легче».
Я отказалась. Что такое минутная слава? Апрельский снег и только. Куда важнее для меня другое – верность «своему пути» и вам.
Для меня незавершенность, незаконченность, эскизность рисунка, как и древнегреческие мифы, – колыбель для фантазии читателя, общения поэта с ним. И, конечно, для слияния графической линии со словом. Ведь не зря же первая шла навстречу второму шесть тысячелетий, прежде чем оно стало светоносным. Впрочем, и незавершённая линия на ваших полях – тоже лучезарна, ибо пробивается из глубин праистории и праязыка. Навстречу вечности. В надежде полнее выразить лики времени и ваше внутреннее пространство, выросшее из простора мифов, сказок. Фантазии. Высокой и богатой культуры. И дара сердца, вместившего в себя весь мир и жажду человечности».
P. S. Надя Рушева – очень талантливая художница, прожила всего 17 лет, а оставила после себя богатое и бесценное наследие: 10000 превосходных рисунков. Из них 350 – пушкинские. Часть из них мне посчастливилось увидеть в нынешнем мае на выставке, посвящённой 65-летию со дня рождения Н. Рушевой во Всероссийском музее А.С. Пушкина. И накануне его дня рождения…
НА СНИМКАХ: Надя Рушева и ее рисунки.
Любовь ЧЕКАЛОВА