СЛУЧАЙ
Эра электрификации, предрекаемая вождем, благополучно осуществилась. Наступило время всеобщей телефонизации, точнее, «мобильнизации».
Автобус с минимумом сидячих мест походил на просторную телефонную будку на колесах. Одни пассажиры держали мобильники возле уха, у других они были раскрыты, как светящаяся записная книжка.
Всяк входящий, торопясь, выхватывал из нагрудного кармана свою гремящую штучку и включался в общую гомонливую речь. Она смешивалась с гулом мотора, лязганьем дверей, стуком колес на неровностях асфальта.
Хорошо поставленный голос объявлял через динамик остановки.
Пожилая толстая женщина в серой вязаной кофте, развалившись большим телом на двух сиденьях, кричала на весь салон, что она «такая, такая радая!».
Грузный мужчина в кепке- нашлепке, пряча телефон, наклонившись, дружелюбно заметил:
– Если вы такая, – он подчеркнул, – ра-дая, передайте, что мы тоже радыи.
Но та твердила свое, даже не поведя глазом:
– Всех обзвоню. Всех! Ага! Ага! Ладненько… Я такая радая!
Симпатичный атлет в красной тенниске, с кругло выступающими из рукавчиков бицепсами, глядя перед собой, что-то бормотал себе под нос, иногда похахатывал… Можно было подумать, что у него не совсем в порядке с головой. Если бы не все объясняющая белая коробочка, прицепленная к уху…
В легкой пелене духов весело переговаривались две модницы:
– Представляешь! – говорила низенькая. – Смотрю, она его целует. Сама! Стоят на углу…
Девушка была тонкокожей, с белым личиком, в шляпке с низкой тульей и укороченными полями. Верх ушной раковины украшало золотое кольцо с цепочкой. На кармашке плотно прилегающей кожаной курточки болталась висюлька: плюшевый медвежонок.
– Такая длинная, длинная, – восхищалась девушка, – тоненькая… Изогнулась вся, ну, дугой. А он маленького ростика… Стоит лицом вверх. А она нависла, целует. Раз за разом. Представляешь? Как клюёт!
Вдруг громко, на весь салон, раздался младенческий хохот, бесконечно радостный, захлебывающийся.
Девушка достала телефон, взглянув на экран, выключила хохот.
– Стас это, – пояснила, – надоел! Классный кадр, – оживилась опять, – для этого… мобильного репортера. Знаешь? Я хотела сфоткать. Смотрю, уходят, держась за руки. Не успела!
Подружка в белой мохнатой безрукавке, с распущенными на груди волосами, скрипичным футляром через плечо выглядела скромнее, но вполне интеллигентно.
Девушки сошли возле училища искусств.
Кондукторша, заметив нового пассажира, встала. Обладатель яркой седины, в камуфляжном костюме, с тяпкой, прежде чем к нему подошли, успел обратить внимание на необычно разрисованную картонную коробку на коленях сидящей к нему спиной маленькой женщины.
Пассажирка была в голубой ветровке. Из-под бейсболки, надетой козырьком назад, торчали смешные черные рожки, прихваченные у основания цветными резинками.
Женщина смотрела в окно. Проезжая часть горбатилась крышами легковушек, тесно стоящих в пробке.
– Интересуюсь, – сказал седовласый, протягивая пластиковую карточку, – сколько нас, дармоедов, проходит за смену?
Кондукторша – приветливая, тугощекая, в рабочем синем жилете, с небольшой черной коробкой на ремне, – засмеялась:
– Каких дармоедов? – не поняла. Она приложила карточку к коробке и нажала на одну из цветных кнопок. Из щели выполз крохотный прямоугольник билета.
– Ну, льготников-пенсионеров, – пояснил он.
– Как мошкары, – через плечо весело бросила, удаляясь, кондукторша.
– Спасибо, что не грязи! – парировал седовласый.
На обороте бумажного билетика было выведено зеленым шрифтом: «Хочешь дешевле – ходи пешком».
– Оригинально, – усмехнулся он. В поле зрения опять попала коробка, разрисованная старинными батальными сценами, рядами пушечных дул, взрывами. В центре – портрет Наполеона. Коробка была перехвачена крест-накрест шпагатом, с петлей для переноски.
«…для торта «Наполеон», – догадался мужчина. – Теперь в ходу пластиковые, прозрачные. А эта, он подумал, подыскивая определение, скажем так: уходящая натура».
– Я такая радая! – снова наложилось на общий шум.
На диванном сиденье, как раз на четверых, веселился молодняк. Шла возня со смехом, возгласами, толкотней.
Добрый молодец в мешковатых штанах, в длиннополой, едва ли не до колен, футболке, с вычурной прической: безволосой над одним ухом и сваливающейся густым русым чубом за другое, расталкивал девиц спиной, пытаясь сесть между ними.
– Ты чо смурной? – вдруг обратился он к молчаливому пареньку с глуповатым детским лицом, сидевшему прямо, как истукан.
– Не лезь к брату, Рыча! – попросила одна из девиц. – Он еще маленький.
Паренек придерживал рукой объемистый пластиковый пакет, в котором время от времени позвякивали бутылки.
У молодиц были ярко наведены рты красной помадой, брюнетистые челки закрывали лбы по самые зрачки. Обе в одинаковых коротких маечках, с обнаженными пупками и блестками внутри, в джинсиках в обтяжку, приспущенных по моде, едва ли не до белья.
Рыча вдруг вскочил, принялся делать на все стороны селфи. Девчата, позируя, надували яркие губы, гримасничали, показывали языки. Потом, хохоча, рассматривали, что получилось. В кадры «до кучи» попали и седовласый с тяпкой, и женщина с коробкой на коленях.
Кондукторша, свободная от прямых обязанностей, листала детектив.
Толстуха, поглощенная дозвонами, все также не жалела денег на переговоры.
Слева пошел бесконечный коттеджный поселок. Обжитой, красивый, но безлюдный в этот час. Справа открылся взору громадный пустырь – настоящее поле строительного боя с ветхим жильем. Заборы, стены щитовых домов, палисадники – все было сломано, свалено в кучи битого стекла, штукатурки, деревянных обломков. На вывозе трудились самосвалы.
– Остановка «Рабочий поселок», – объявил магнитофонный голос. – Уважаемые пассажиры, будьте внимательны, не оставляйте свои вещи…
Веселая компания пошла на выход. Рыча пристроился последним. Но вдруг резко повернулся, подскочил к задремавшей женщине и схватил коробку.
Женщина очнулась, запричитала… Погрозив кулаком вслед сволочам, как их назвала, вернулась на место.
– Я такая радая! – прокричала тучница, ничего не заметив, занятая собой.
Кондукторша, отложив книгу, молча наблюдала.
Атлетичный парень подбежал к кабине уже тронувшегося с места автобуса.
– Шеф! – крикнул. – Тормозни! Я догоню.
– Не надо! – сердито запретила пострадавшая. И отвернулась к окну.
– Женщина, ну вы что?! – возмутился атлет.
– Ор-оригинально, – сказал седовласый и, встретившись взглядом с парнем, кого-то процитировал:
– У взявшего у тебя не требуй назад.
Проказники убегали в глубь пустыря, то скрываясь за холмиками земли, то забираясь на них, подчиняясь тропинке, набитой ногами пешеходов.
Вдали, под голубым навесом неба, стояли высоким забором новенькие девятиэтажки в геометрической раскраске фасадов.
– Вот бомбанули, так бомбанули! – кричал, радуясь, Рыча.
На последней стометровке проскочили взвесь пыли, поднятой экскаватором. Тот ковшом, развернутым вверх днищем, точно клювом трогал оштукатуренную стену, и та послушно распадалась на куски.
От арки Рыча оглянулся. Автобус чапал далеко в стороне. Погони не было.
…Их уже ждали. Вовсю гремел попсовый барабанный ритм.
– О, «Наполеон»! – воскликнула какая-то девица в боевой раскраске.
Все сгрудились вокруг стола.
Рыча торжественно, любуясь собой, выставил коробку. Перочинником разрезал шпагат.
– Таська! – скомандовал. – Поднимай! Стоп! – вскричал тут же.
Выхватил телефон, повернулся, встал в позу для селфи. – Давай!
Таська подняла крышку. Тотчас квартиру потряс девичий визг, исторгнутый многими глотками. Не помня себя, Таська взлетела на стул, не переставая визжать от страха.
Рыча, опустив телефон, растерянно улыбался.
Увесистой серой тушкой, хищно ощерившись, в коробке лежала мертвая крыса. В недавнем прошлом, пока не околела, домашняя любимица.
Виктор ХМЕЛЁВ
