СУБЪЕКТИВНО
АНАТОМИЯ ОЧЕРЕДНОЙ ПОПЫТКИ
Раисе Максимовне Горбачевой суждено было исполнить миссию первой леди, что пришлось в новинку за всю историю СССР. Читатель узнает из новой книги Николая Андреева «Жизнь Горбачева», что миссия эта отнюдь не всегда способствовала восприятию идей перестройки. Впрочем, не только Р.М. была причиной этого.
Воспоминания Евгения Чазова, начальника кремлевского медуправления, о первых встречах с четой Горбачевых еще в Ставрополе: «Ничем не выделявшаяся жена руководителя соответствующего масштаба, типичная то ли жеманностью, то ли стремлением к наставлениям…» Андреев пишет: «В институте, где работала, её не понимали, не возникало у неё друзей, подруг… Её терпели лишь потому, что она была женой важного лица (М.С. – уже первый секретарь крайкома КПСС). Дело дошло до нервного срыва. Когда Чазов увидел издерганную, представлявшую комок нервов женщину, у которой начали проявляться нежелательные изменения в сердце, то порекомендовал ей немедленно оставить работу и посвятить себя семье. Так она и сделала».
Сама Р. М. «начисто отвергала, что была главным советником М.С.», однако вот её свидетельство: «Поскольку я человек, который может не просто кивать… то мы с М.С. многое обсуждали… Это не значит, что муж делал за меня мою работу, а я его».
Болдин, помощник М.С., уточняет: «Р.М. стала постоянным участником подготовки материалов к съездам и конференциям партии… просматривала и другие материалы… И я чувствовал, как неудобно Горбачеву, когда поправки двух членов Политбюро ЦК – Яковлева и Медведева – отвергались потому, что супруга вносила коррективы». На публике Р.М. могла чуть заметно повести бровями – М.С. сразу чувствовал: делает что-то не то, не так. И, тем не менее, помощники М.С. утверждают: не стоит преувеличивать степень влияния Р.М. на выработку политики.
Жена сопровождала М.С. во всех поездках: и по стране, и за рубежом. Но от поездки к поездке, пишет Андреев, «неприятие Р.М. росло и росло. К присущей ей сдержанности, холодности, авторитарному тону прибавилась еще и дидактичность училки, каковой она оставалась всю жизнь. Учительский тон раздражал мужчин. Женщины её сдержанность принимали за высокомерие… Вот и появление нарядной, как новогодняя елочка, Р.М. на Тюменском Севере осенью 1985 г. перед народом вызвало несусветное раздражение». Хотя в самой Тюмени народ встречал М.С. ликованием.
Кравченко, тогда один из руководителей «Останкино», принес однажды М.С. пачку писем телезрителей с требованием: уберите Райку с телеэкрана! М.С. сначала взвился, а остыв, признался: «Скажу тебе откровенно: когда еду без Раисы Максимовны, то у меня плохое настроение, работаю вполовину своего интеллектуального КПД». Такая нетерпимость советских людей может вызвать недоумение. Ведь ТВ не обходило молчанием и благотворительную деятельность Р.М., а про её вмешательство в политику, холодность и дидактичность училки знало лишь окружение М.С., но не массы. И вот – на тебе… Впрочем, Р.М. раздражала далеко не всех. Андреев: «В ЦК со всех концов страны приходит масса писем по поводу звездной пары – большинство с похвалой и поддержкой… В поездках по стране у Р.М. своя программа. Ей интересны достопримечательности, памятники культуры, истории. Бывала в рабочих и крестьянских семьях, в больницах, поликлиниках, в магазинах – до всего ей было дело!»
Р.М. вдохнула жизнь в Советский Фонд культуры. Создали его по предложению Александра Яковлева, председателем выбрали академика Лихачева, а Р.М. – на общественных началах. Предметом её особого внимания стала Центральная республиканская детская больница для пациентов с тяжелыми заболеваниями. При активнейшем участии Р.М. создан Международный фонд «Гематологи мира – детям». Первый вклад Р.М. – гонорар за свою книгу «Я надеюсь…» и Нобелевская премия Горбачева – почти один миллион долларов. Куплено дорогое оборудование для пяти отделений трансплантологии костного мозга, открыто 11 центров детской гематологии и онкологии – всё благодаря энергии Р.М. И вот – «как жестоко и несправедливо: Раиса Максимовна… умерла от рака крови». Есть предположение писателя Георгия Пряхина, близкого к семье Горбачевых, – это трагическое эхо поездки в Чернобыль. Вместе с М.С. стояли у саркофага…»
Но была у них одна особенность или беда – назовите, как хотите. И здесь Р.М. не могла помочь мужу. Оба «знали, чего не хотят. Но никто не знал, чего хотят… Такое общество досталось М. С. Такая ему досталась партия. Такой народ он должен был вывести из тьмы». Уже в советское время историки Покровский, Чистов и другие пришли к выводу, что одна из особенностей русского исторического развития – куда более сильная, чем в большинстве стран мира – «царистская идеология». Единство народа с верховной властью, покорное исполнение рассматривается как важнейший элемент «связи времен». А увлечение Петром, заметит Г. В. Плеханов, способствовало распространению в русском западническом лагере того взгляда, что у нас великие преобразования могут идти только сверху. Ну что ж, если эти преобразования не собьют страну с избранной траектории развития – и революцию сверху можно бы счесть за счастье.
Замечательный историк Натан Эйдельман в своей книге «Революция сверху», написанной уже в 90-е, приводит результаты преобразований Петра Великого. Промышленность, в основном на крепостном труде, выдает к 1800 году больше всех в мире чугуна, выходит на первые места по металлу, вооружению, военной технике, не уступая по многим показателям даже Англии, где уже второй век «берет разбег» капитализм… Но чего это вздергивание России на дыбы стоило народу? Историк Милюков в начале XX века пишет, ссылаясь на данные петровских переписей и ревизий: податное население к 1710 году уменьшилось на одну пятую. По некоторым же губерниям убыль дворов катастрофическая: Архангелогородская и Санкт-Петербургская – 40%, Смоленская – 46%, Московская – 24%. Позже другие историки пришли к выводу: Милюков не учел, что масса людей пряталась от переписчиков, переходила из одного сословия в другие. Тем не менее историк Анисимов приводит другие, весьма впечатляющие сведения: прямые и косвенные налоги в конце царствования Петра мужик и посадский платили в среднем втрое больше, чем в начале. «Если счесть убыль населения, равную одной седьмой, то, переведя все это на язык «современных цифр», получим, что для времени Петра это было то же самое, как если бы ныне вдруг (не дай-то бог!) в нашей стране исчезло 40 миллионов человек!» – пишет Эйдельман.
Это, подчеркну, цена просто реформ. А что же говорить о настоящих революциях? Например, великой Французской конца XVIII века? Да, она покончила с феодализмом и, словно очередная ступень ракеты, придала обществу невиданное ускорение. Но даже в этом случае не избавилась от родимых пятен, присущих всем революциям, – безжалостно сожрала своих детей, развязав якобинский террор. К 200-летнему юбилею революции социологи сделали анализ жертв. И что же? «Враги нации», дворяне, составили лишь 9%, а 91% – это были простые люди. В том числе 28% – крестьяне, 30% – рабочие. Не находите аналогии со сталинским террором? Что уж говорить о другой нашей революции – Февральской 1917 г.? Она оказалась куда кровавее, нежели собственно «Великий Октябрь». Колоссальные жертвы на алтарь последней принесёт Гражданская война и родные якобинцы. Недаром в начале XX века Жан Жорес сказал: революция – варварская форма прогресса.
Но 1917 год, в отличие от Французской революции, к тому же изменит государственный строй и в обратном направлении развернёт траекторию движения России. Тем самым не только умножится число жертв, но и страна забредет в тупик, из которого она, после другого исторического кульбита 90-х, будет выбираться, на мой взгляд, еще два-три поколения. Почему? По той простой причине, что у народа в результате этих вывертов полный туман в голове. Великий Гёте описал этот процесс, имея в виду Французскую революцию, но словно провидя судьбу России:
Я уподоблю страну наковальне; молот – правитель,
Жесть между ними – народ, молот сгибает её.
Бедная жесть! Ведь её без конца поражают удары
Так и сяк, но котёл, кажется, всё не готов.
А «самый чудодейственный труд совершается бесшумно, – писал о потаённых силах общества Томас Карлейль, автор, пожалуй, лучшей книги о Французской революции. – То работа не рук, а мысли». Только вот думать русский народ отучился напрочь, осталась одна вера в царей (генсеков, президентов), потому что власть в России – от бога, хотя в Конституции и написано, что её источник – народ. Плохи только бояре, но почему царь от них не избавляется – это думать надо. Те же выборы – тоже работа мозга. Чем программа одного отличается от программ других? Что за душой кандидата, направо-налево расточающего соблазнительные посулы? Но «кто думает – тому скучно жить», – говорит босяк, герой раннего рассказа Горького. Думанье требует не только времени, но и привычку, каких- никаких знаний, а население, по большому счету, осталось патриархальным, разве что гаджеты в руках появились, в которые, словно в святцы, пялятся даже иные старушки. В Интернет многие заглядывают ради «клубнички» и прогноза погоды. Лучше голосовать сердцем – помните лозунги 90-х? Да и сегодня они в тренде.
Словом, Петр I и Александр II ковали «жесть»-народ, придавая «котлу» одну форму, большевики принялись выворачивать «котел» наизнанку, а Горбачев, затевая перестройку, как выяснилось, и вовсе имел весьма туманные представления о желанной модели общества и экономики. Андреев пишет об окружении М.С.: с ним каши не сваришь. Но значит ли это, что людей, готовых творить перемены, не было и в стране? Что это – судьба всех революций сверху? Судя по книге Эйдельмана – нет и нет: «Реформы, коренные перемены, начинающиеся после застоя и упадка, довольно быстро «находят реформаторов»; обычный довод консервативного лагеря – отсутствие или недостаток людей – несостоятелен. Люди находятся буквально за несколько лет – из молодежи, части «стариков» и даже сановников, «оборотней», еще вчера служивших другой системе». Так было при Петровских реформах, не пришлось мучительно искать сторонников и Александру II-Освободителю. Но, в отличие от Горбачева, они четко знали, чего хотели. В этом-то всё и дело.
Однако полностью согласен с Андреевым: «Отношение к М.С. – это показатель отношения к свободе… При М. С. общество, человек получили свободу. Свободу читать, говорить, открыто обсуждать любые проблемы. Свободу принимать любые решения самостоятельно, а не по указке идеологии, парткома».
Не всё у М.С. получилось? «Не получилось у него и у народа. У каждого из нас не получилось», – пишет Андреев. Его как бы дополнил политолог Валерий Соловей, профессор МГИМО: «Наши люди очень боятся перемен. Их надо долго-долго бить по головам, чтобы они пришли к мысли, что перемены лучше, чем сохранение власти». Так, может, не стоит на зеркало пенять?
Игорь ОГНЕВ
