Лишь ленивый не костерит сегодня либералов. Как их только не обзывают: либерасты, есть словечки и покрепче. Недавно я познакомился с Николаем. Очередной разговор вырулил как раз на либералов, о которых собеседник высказался уничижительно. А когда я спросил, кого он понимает под либералами, человек темпераментно ответил, что у него в сознании еще с юности сидят слова Достоевского о том, что либералы погубят Россию.
Но у Федора Михайловича есть и другое высказывание: «Либерализм... необходимая составная часть всего целого, которое без него распадется или замертвеет; ...но я на русский либерализм нападаю и опять-таки повторяю, что за то, собственно, и нападаю на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал. Дайте мне русского либерала, и я его сейчас же при вас поцелую...»
Выходит, в понимании Достоевского русский либерал вовсе не такой, как на Западе. Действительно, разница большая. Во всей красе писатель представил наших либералов в романе «Бесы» – это революционеры крайних взглядов. Но, может, со времен Достоевского взгляд на либералов в России изменился, а мой знакомый Николай – редкое исключение? Ничуть! Вот наш современник, архимандрит Тихон (Шевкунов), которого называют духовником президента Путина, говорит: «Слово «либерал» в нашем негативном значении для западных людей непонятно. Для них «либерал» абсолютно нормальное слово – человек, стремящийся к свободе. Когда я объяснил значение нашего словоупотребления, они поняли и сказали: anarchist. Да, это настоящие анархисты».
Принципы либерализма, восходящие к античности и христианству, положили начало западной цивилизации. Она прежде всего основана на принципе индивидуализма. Но само это слово окрашено в негативный оттенок: эгоизм, самовлюбленность и прочие нехорошие черты. На самом деле всё наоборот. Главная черта – уважение к индивиду, к личности как таковой: независимость взглядов и действий человека, в какой бы сфере он ни пытался реализовать себя.
Тема эта требует особого разговора, но я все-таки выставлю «флажок». Уважение к человеку означает свободу его мыслей и действий. И такой свободой хорошо бы обладать не только взрослому, но и ребенку. Причем с того самого момента, когда он начал воспринимать мир и осознавать себя в нем. Тем, кто рядом, критически важно уловить это событие, потому что дети, пусть подсознательно, пытаются понять, чем одарила их природа и чему посвятить себя в жизни. Взрослым, прежде всего – родителям, лучше не переборщить: не навязывать свою шкалу ценностей и профессиональных предпочтений. И уж тем более не давить перстом указующим, будто отрок должен то или это. Если близкие своим авторитетом задавят ребенка – недолго характер сломать и получить амёбу. Таких и девушки не любят. Но главное – амёбы самостоятельно ничего не добьются, боясь ошибиться, а на ошибках, причем – своих, только и учатся. Так рождается чувство ответственности: сначала – за свои решения и поступки, а позже и за других людей. Но амёбы плывут по течению, ни себе ни людям, без всякого интереса к жизни.
Однако свобода ребенка не означает крайности. Даже анархист Бакунин писал: свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Другая крайность – кормление с ложечки до тех пор, пока борода не проклюнется, чревата тем, что вырастет лоботряс, которому все чем-то обязаны. Самое главное, мне кажется, ненавязчиво подсказать, если хотите, методику всей жизни: уметь учиться до конца дней своих. Ведь знания, полученные в самом престижном вузе, стареют сегодня через 5-7 лет, в зависимости от профессии.
Я понимаю, что описал утопию. Многие дети растут, как трава, и это в лучшем случае. Общество в хаосе. На ежегодной конференции «Левада-центра», состоявшейся на прошлой неделе, философы говорили, что люди запутались в ориентирах. Агрессивная пропаганда последних лет сбила переход от тоталитаризма хоть к какой-то демократии, а подавленная политическая конкуренция вернула пласт советских представлений, от которых большая часть общества и так недалеко ушла.
Судя по данным социологических центров, за микроскопическим исключением, и до нынешних изломов наше общество – сплошь homo sovetikus. Либеральные ценности его особенно не волновали никогда. В 1999 г. важной для себя защиту частной собственности указывали 14% респондентов, сейчас – 15%; свободу предпринимательства выделяли что тогда, что сейчас по 7%. Реализация основных свобод в 1999 г. интересовала 11% опрошенных, а спустя 16 лет – 9%. Только 7% выступает сегодня за продолжение реформ, а в 1999 г. было 8%.
Зато очень быстро растет число поклонников Сталина. Удивительно это еще и потому, что параллельно держится рекордно высокий рейтинг президента Путина. Такое впечатление, что у двух лидеров одни и те же сторонники. Из советской плеяды и мой знакомый Николай: «Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой», – процитировал он известный мем, как сейчас выражаются. Его приписывают Черчиллю. Но исследователи установили: Черчилль ничего подобного не говорил, мем придумали кремлевские тролли. Они же запустили басни о Тэтчер, якобы грозившую оставить Россию с населением в 15 (50?) млн человек, или про Олбрайт, обещавшую оттяпать Сибирь. Когда я, наивный человек, посоветовал Николаю кое-что почитать по этому поводу, он с негодованием ответил: это не мои источники! И в этом Николай – типичный россиянин. Хотя 65% имеют компьютеры, но, по данным «Левада-Центра», наиболее авторитетным каналом информации 85–90% населения страны считают телевидение. Альтернативными источниками пользуется всего 6–8%. Однако мой-то знакомый – не примитивный работяга: с отличием закончил Бауманку, работал на крупном военном заводе начальником цеха. Более того, на память знает всего «Евгения Онегина», «Теркина»! Что уж говорить о людях, которые эти шедевры только «проходили» в школе?! Россияне, комментируют социологи, не имеют привычки размышлять о социально-политических процессах, воспринимая комментарии «ящика» истиной в последней инстанции. А телеканалы, за редчайшим исключением, врут беззастенчиво, и вранью верят!
К слову, мне больше нравится другое высказывание Черчилля: «Россия – это загадка, упакованная в тайну, спрятанную в непостижимость». Между тем, факт налицо: Сталин действительно оставил страну с атомной бомбой. То есть с технологиями, созданными в «шарашках» с колючей проволокой и часовыми. Побочный эффект – первая в мире АЭС. Хуже получилось с сохой. В СССР выпускали тракторов и комбайнов чуть ли не больше всего остального мира, но служила техника почему-то в несколько раз меньше, чем на проклятом Западе. И пшеницу в 80-е мы закупали в Канаде на нефтедоллары. Чем этот эксперимент закончился – известно.
Сталин был верным продолжателем дела Маркса–Энгельса–Ленина. В 1917 г. «кремлёвский мечтатель» Владимир Ильич в книге «Государство и революция» написал бессмертные строки о том, что «при коммунизме чиновничества не останется, каждая кухарка сможет управлять государством, а через непродолжительное время люди привыкнут к тому, что ими никто не управляет». Но чтобы до светлого будущего дожить, всё общество, в концепции Ленина, «должно превратиться в единое учреждение, единую фабрику с равным трудом и равной оплатой». К созданию такой фабрики после революции и приступили. Правда, уже в 1919 году, когда историк Рожков предложил Ленину взять на себя диктаторские полномочия для разрешения продовольственного кризиса, вождь мирового пролетариата назвал это пустяком: аппарат, ответил он, разросся до такой степени, что им не сможет управлять никакой диктатор. Собственно, ровно это мы видим и сегодня, когда масса чиновников растет быстрее, чем экономика.
Как побороть бюрократический космос хотя бы в партии – над этой проблемой Ленин мучительно думал до своей кончины. Ничего не придумал. Похоже, история повторяется, но уже как фарс. Название партии только иное.
В свою очередь «страну-фабрику», в которой нет классов и отдельных личностей, а есть только дружные коллективы, все члены которых мыслят однообразно, согласно уставу родной партии, Владимир Ильич и его соратники создавали, вдохновленные теорией Маркса–Энгельса. В ней доминировал не мыслящий индивид, а безликий материальный базис, формирующий надстройку. Оказалось, всё обстоит несколько иначе. Приведу более чем уместный здесь отрывок из книги «Теория и история. Интерпретация социал-экономической эволюции» Людвига фон Мизеса, экономиста и философа XX века, которого называют гением. «Самое замечательное в этой доктрине, – пишет ученый, – ... Маркс ничего не говорит нам, что он имеет в виду, когда ссылается на материальные производительные силы. Самый откровенный из случайных примеров можно найти в его книге «Нищета философии»: «Ручная мельница даёт вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталом»... Этот фундаментальный тезис открыт для трех неопровержимых возражений.
Во-первых, технологическое изобретение не является чем-то материальным... Действие ра-зума, его создавшее, является духовным.
Во-вторых, изобретения и конструирования технологически новых инструментов недостаточно; чтобы их произвести, требуется капитал, предварительно накопленный в результате сбережения... Но это предполагает общественную структуру, в которой существует возможность сберегать и инвестировать. Производственные отношения, таким образом, не являются продуктом материальных производительных сил, наоборот – необходимым условием их появления на свет.
В-третьих, использование механизмов предполагает общественное сотрудничество в условиях разделения труда. А это означает общественные связи между людьми – общество. Как можно объяснить существование общества, находя его причину в материальных производительных силах, которые сами могут появиться только в рамках предварительно существующих общественных связей? Маркс не понимал этой проблемы... Здесь мы сталкиваемся с упрямым догматизмом, не пытающимся уклониться ни от какого абсурда».
Этот «упрямый догматизм» и проявляла партия Ленина–Сталина, нацеливая народы страны на строительство коммунизма, хотя Маркс нигде не объяснил, что такое даже социализм. И когда группа исследователей Института международного рабочего движения вместе с коллегами из редакции журнала «Проблемы мира и социализма» в начале 60-х годов начали углубленно изучать сочинения Маркса–Энгельса, всю прелесть догматизма, подкрепленного мощью КГБ, они сразу ощутили на себе. Естественно, работы Мизеса и других исследователей, опровергших марксистскую доктрину, в СССР не издавали до 90-х. Но сегодня-то их можно читать свободно! Тем не менее отечественных властителей крах СССР ничему не научил.
Либерализм – это не только ставка на личность. Об этом в следующий раз
На снимке: на одном из заводов России в XIX веке.
/Фото из Интернета/
