Возвращение – плохая примета? Смотря к чему...
Дикий, дикий, дикий мех! Во всех модных журналах зимние женские коллекции 2015-2016 годов рекламируются столь интригующе. С непременным добавлением боа – подзабытого аксессуара из какой-то другой жизни. Как это сочетается в гардеробе современной щеголихи? И сочетается ли?
При слове «дикий» представляешь себя в волчьей или медвежьей шубе. И сразу же цепенеешь от мысли: куда в ней? На далекий Север, в тундру, где зимой за пятьдесят мороза, а то и больше? Увы, наш брат журналист любит народ запутывать. В один ряд с высокопородным соболем запросто поставит овчину, а то и мех кошки. То ли не зная, то ли забывая, что они из разных семейств. Не проще ли с самого начала объяснить: дикий мех – это пушнина. Продукция, которую дают охота и клеточное звероводство. И к ней по праву относятся: соболь и куница, колонок и выдра, барсук и песец, горностай и лисица, росомаха и бобер. Но никак не овчина, шкурка домашнего животного.
Для потребителей меховой одежды знание таких тонкостей имеет значение? А то! Мех должен радовать и греть, а не пугать. Ведь не зря же в старину говорили: «Шоб усем было весело и тепло». А нынче, в ХХI веке, вещают иначе: «Чтобы все обновилось в женщине: и душа, и тело». Не круто?
Не надо недооценивать пушистые сокровища природы. В холодные дни, да еще со снежными шапками на деревьях, они творят чудеса: пробуждают весну в наших чувствах. Меняется цвет лица, взгляд. Появляется надежда... Новизна ощущений, как известно, дорогого стоит. И разве не ради нее дизайнеры придумывают свои фасоны, а мы торопимся им следовать? На сей раз модельеры вспомнили хорошо забытое старое, вернувшись к образцам старобоярской меховой одежды – длиннополой шубы, с рукавами, закрывающими кисти рук. Кстати, весьма практичной для Сибири.
У меня сохранилась старинная фотография начала ХХ века. На ней изображена купеческая чета – муж и жена из Исетского района Тюменской области – в похожих шубах. Неужели исторические события пятисотлетней давности не задели моду своим могучий крылом, и она застыла? Ответ поищем в истории русского костюма. Непонятное она объяснит, растолкует. И даже наглядно покажет с помощью иллюстраций. Сравните, глядя на них, русскую меховую одежду за семь веков: с 10-го по 17-е столетие в ней, словно в зеркале, отразятся три судьбоносных периода русской истории: византийский, татаро-монгольский и петровский.
Первый известен принятием православия на Руси и всего духовного богатства, унаследованного от восточной части Римской империи: церковного зодчества, иконописи, декоративно-прикладного искусства. А в костюме – пристрастием русских к закрытой длиннополой одежде из дорогих узорчатых тканей – шелка, аксамита, парчи. И столь же ценных темных мехов – черной лисы, соболя. Последний, с благородной проседью, считался королевским и приравнивался к золоту. Не зря за одну шкурку соболя давали тысячу шкурок белки.
Тогда понимание красоты и гармонии русским человеком было напрямую связано с чином, порядком. И местом, как бы мы сегодня сказали, на социальной лестнице. В Древней Руси говорили: все, что имеет свой чин, красиво. По чину полагался и особый род меха. Дворянам предписывался соболь. Мещанам – куница, выдра, белка, овчина. Поселянам и монахам – кролик, кошка, барсук. При этом покрой, фасоны и типы одежды были одинаковыми для всех сословий.
Татаро-монгольское нашествие (1243-1480 гг.) – второй исторический этап в истории Государства Российского – сродни тектоническому разлому. Все расстроилось в ту пору: и привычная жизнь, и мироощущение, и политическая стабильность. Восток властно навязывал свою волю. В костюме она проявилась в требованиях предпочтения татарской одежды византийской. В форме распашных халатов. Правда, и тут не обошлось без русского лукавства: в моду вошли не халаты, а распашные зимние, парадные ферязи, подбитые мехом. Да и носились они внакидку, подобно византийским плащам. И довольно долго – вплоть до 17-го века. Причем не одними боярами, но и крестьянами, которые шили их из простых материалов.
Петр I, взойдя на престол, был в новшествах куда радикальнее татаро-монголов. Он вообще все устои потряс, реформировал. И, понятное дело, на костюм посягнул, превратив его в политику. В 1701 году царь издал указ, в котором говорилось, что всем, кроме духовенства, следует «носить платья немецкое, верхнее саксонское и французское, а исподнее – камзолы, штаны, сапоги, башмаки и шапки немецкие и ездить в немецких седлах. Русские одежды никому не носить, не изготовлять и не продавать».
При явном несходстве трех исторических периодов и их влиянии на русский костюм их объединяет одно: характер реакции на внешние воздействия. В нем вы не найдете ни слепого подражания чужим образцам, ни тем более стилизации, подделки. Везде – независимость в отборе западноевропейских и восточных образцов, выразившаяся в сопротивлении и неприятии того, что претило русской душе. Никакие петровские угрозы не могли заставить купцов отказаться от объемных шуб боярского происхождения. Они любили их, берегли, передавая детям и внукам. Как достояние рода, не терпящего разрыва семейных и национальных традиций. По этой-то причине они и дожили до века двадцатого. И, оказывается, и до последующего – ХХI.
Самостоятельность и изобретательность русских мастеров меховой одежды по отношению к чужим влияниям не могла не сказаться на своеобразии национального костюма. У какого народа вы найдете непревзойденные по красоте и удобству душегреи, подчеркивающие и русскую стать, и извечную славянскую тягу к человечности, исходящую от сердца и души? У кого отыщете горлатные шапки, покрытые бархатом? Или санные шубы, изготовленные специально для длинных родимых дорог, в которых ни черт, ни запредельный холод не страшны? Где еще шуба будет столь любимым предметом народного творчества?
Откройте «Толковый словарь русского языка» Владимира Ивановича Даля и вы ахнете от восхищения, прочитав поэтически-образные пословицы и поговорки, посвященные шубе. «Настя, Настенька, шубейка красненькая: сама черноброва, опушка боброва». «Шубка моя, шубочка, зашутила шуточку. Да ушла». Или вот еще одна, перешедшая прямо в историю: «Возьми шубу, да не быть бы шуму», – сказал Степан Разин астраханскому воеводе, отнявшему у него, на свою долю добычи, дорогую персидскую шубу. И с той поры Стенька пошел разбоем на Волгу, именем воеводы.
Самобытность культуры любого народа, и русского в том числе, обеспечивает ему свое, особое, индивидуальное место. И в истории культуры. И в истории моды. И в истории вообще. Она – всегда магнит, который притягивает, затягивает в свое поле, будит интерес и творческую энергию художников. И потому влияние мехового искусства наших умельцев на европейскую моду неслучайно.
Так было в 1815 году после вхождения бравых русских казаков в Париж. Необычные шапки победителей не оставили французов равнодушными: они отреагировали мгновенно, внедрив их в свою моду. Так случилось и с англо-саксонской модой во второй половине 19-го века. Обратите внимание на героинь Чарльза Диккенса: ведь одеты-то они в коротенькие шубки, на манер наших душегрей. Столетие спустя, в ХХ веке, знаменитый французский модельер Ив Сен Лоран пошел дальше: по мотивам русских народных костюмов создал целую «Русскую коллекцию».
В ХХI столетии жизнь стремительно меняется. Не по дням, а по часам: технический прогресс берет верх над многими сферами бытия. И тем не менее, несмотря на кризисы и санкции, модельеры Старого и Нового Света не забывают золотой фонд русской меховой культуры. И возвращаются к нему за свежими идеями, подпитывая свою фантазию. Доказательством этому служат наши исторические мотивы в зимней женской коллекции 2015-2016 годов. И причем не как второстепенные, а главные. Никто не сможет оспорить, что силуэт купеческих шуб – хит нынешнего сезона. Тогда отчего они выглядят не старомодно, а ультрасовременно? Секрет – в умении соединить несоединимое. На сей раз дизайнеры внешнюю суровость и закрытость традиционных шуб смягчили. Чем? Не поверите – боа! Вы, должно быть, слышали об этом изысканном меховом шарфе из соболя, лисы, норки, песца, шиншиллы? Так вот: модельеры предлагают носить его с будничными, деловыми костюмами, свитерами и даже блузками.
Смелое, заметим, решение. И революционное, опровергающее прогноз, сделанный в 1902 году журналом «Новая парижская мода». В ту пору он писал: «С растущим количеством трудящихся женщин разница между рабочей и выходной одеждой будет становиться все больше. Первая должна будет служить исключительно своей цели. Вторая допускает фантазию и стремление к роскоши».
Прошло чуть более ста лет, и мы наблюдаем обратное: границы между дневной и вечерней одеждой практически стерлись. Боа – как символ романтического праздника – перестал существовать, став всего лишь повседневным шарфом. Может, виноват нагрянувший кризис? И в его условиях наличие работы у женщины – уже торжество? Уже радость?
Сколько все-таки загадок таит в себе история любой вещи, не говоря уже о материале, из которого она выполнена!
Недавно мне попалась в руки уникальная книга – «Русский мех» Александра Никишина, известного писателя, коллекционера, создателя первого в России Музея русской водки. Автор презентует ее как иллюстрированную историю. А по сути это энциклопедия русского быта за целое тысячелетие – с ХI по ХХI век. Она представлена во всей полноте жизни – политической, экономической, культурной, этнографической, социальной.
И что особенно важно: сквозь нестандартную призму – географическую. А если точнее, сибирскую, северную.
До сих пор доминирующей точкой зрения на истоки уклада российской жизни считалась южная. Раз на древней земле Тавриды князь Владимир принял православие, следовательно, она, вместе с Византией, колыбель нашей духовности, определившей весь ход истории. А север с дремучей Сибирью? Ну что с него возьмешь? Медвежий угол – и только. Спасибо Ермаку Тимофеевичу: разбудил ее от спячки в Х веке. И только через четыре столетия нефтяники и газовики превратили ее в кормилицу всей страны. Но так ли было на самом деле?
Александр Никишин опровергает эту одностороннюю версию. На основании летописей, богатейшего мемуарного и изобразительного материала доказывает: попытки освоения богатств Сибири предпринимались еще задолго до Ермака. В начале ХI века – новгородцами. И их целью, как и впоследствии Ермака, было отнюдь не оживание пустынных огромных пространств, а пушнина. И прежде всего соболь. С XIV века за Уральский хребет плавают поморы. В 1499-1500 гг. русские, утверждает автор, предпринимают новое крупномасштабное вторжение в Зауралье. «Свыше четырех тысяч ратников, разделенных на три отряда, – написано в книге «Русский мех», – входят в Югру. Командуют ими московские воеводы: князь Семен Курбский, князь Петр Ушатый и Василий Гаврилов Бражник».
Однако решающим эпизодом в присоединении Сибири к России А. Никишин, как и большинство историков, признает экспедицию за Урал казачьей дружины Ермака (1581-1585 гг.). Правда, задачу рискованного предприятия не романтизирует: государственная казна после взятия Казани и Астрахани заметно прохудилась и опустела. Надо было ее восполнить. А чем? Пушнину в европейской части, приносившую ощутимый доход, к тому времени истребили. Оставалась далекая Сибирь с манящим богатством – соболями. Вот за ними и двинулась ватага отчаянных и лихих людей Ермака Тимофеевича.
Что было дальше – сибиряки отлично помнят. Однако далеко не все знают, что как раз он распахнул ворота в Сибирь, положив начало пушной империи, властелином которой Россия была с XVII по ХХ столетие. Закат ее начался после развала Советского Союза.
И если уж говорить о причинах такой жизнестойкости, то не следует забывать: лидерство нашей державы на мировом пушном рынке обеспечивалось, помимо соболиного богатства Сибири, еще и людьми. Мастерством рук охотников, скорняков, художников, продавцов. И, безусловно, загадочностью русской души, по-особому открывшейся в этом ремесле. И не только русской, но и всех других народов, обитающих в Сибири. И прежде всего – югорцев, ханты и манси.
Претерпев за тысячелетнюю историю немало драм и трагедий, связанных с добычей и сбытом пушнины, их души не одичали, а обрели благородство под стать королю мехов – соболю. С мужеством, достойным восхищения, они сохранили и продолжают сохранять многовековую традицию перевоплощения мехового сырья в подлинные произведения искусства, чье место сейчас в музеях. Как региональных, так и европейских.
Более чем два века назад М. В. Ломоносов провозгласил, что богатство России будет прирастать Сибирью. Пророчество сбылось. Сегодня на очереди – освоение Арктики. Вице-премьер Дмитрий Рогозин уже объявил о начале «арктической индустриализации». Для этого, сказал он, нам потребуется много новой техники, кораблей высокого ледокольного класса и атомных ледоколов. И добавил от себя: полярникам, как никому другому, понадобится настоящая пушнина. Приведет ли этот важнейший стратегический проект к очередному истреблению диких зверюшек в Югре? Не хотелось бы, чтобы ошибки повторялись, и высокий дар природы – царственный соболь, шоколад с естественной проседью – окончательно поседел от жестокости и алчности новых пушных менял. Как и сами югорские добытчики, великие труженики тайги.
Остается надеяться, возвращение дизайнеров, историков моды и историков к истокам мехового промысла Сибири, как гаранта былого трехсотлетнего благосостояния России, не просто дань моде, а добрый знак. Знак поиска нитей, связующих поколения, которые особенно заметны на самобытных и потому лучших произведениях меховой культуры – гордости и достояния нашего Отечества.
