Не бойтесь! Откройте дверь! Это звонит ваша юность. Не узнаёте? Те же цветастые, широкие, в пол-юбки, брюки-клеш. Фенечки на запястьях и щиколотках. Кожаные кулоны. Сережки и бусы из ткани, пестрой, словно июльский луг. А в глазах – миролюбие, свободолюбие и жажда вселенского счастья.
Стиль хиппи, захлестнувший Западную и Восточную Европу в 70-е годы прошлого века, снова вернулся. В летнюю моду 2015 года.
Сравнивать прошлое с настоящим – занятие неблагодарное, хотя и необходимое. Сопоставьте моду хиппи ушедшего и наступившего века... И вы увидите: новоявленнее и красочнее, шире по тематике. Кроме некогда культовых узоров полевых цветов, умилявших простодушием и естественностью, сегодня в хипповском прикиде царит еще и фауна. На платьицах и юбках вчерашних школьниц «летают» бабочки. На брючках-клеш затаились лукавые змейки. Склонив набок смиренные головки, напрягли мышцы лошадки: того и гляди – понесутся галопом.
Уличная молодежная мода лета 2015 года, действительно, воплощает союз поля, леса, джунглей, степей. И внешним разнообразием, бесспорно, превосходит стиль своих предшественников хиппи. Повторю: формой – не содержанием.
История знала немало коммун всяческих мастей. Была когда-то в Западной Европе Средневековая община. Так она добивалась от своего сеньора ни много ни мало права на самоуправление. Французы в XIX-м столетии пошли дальше: установили Парижскую коммуну. Продержалась она всего 72 дня – с 18 марта по 28 мая 1871 года. Ну и что из того! Зато какая власть: первое правительство рабочего класса! О русских дореволюционных общинах написано сотни книг.
Да и на заре Советской власти в стране победившего пролетариата от сельскохозяйственных коммун кто отрекался? За них цеплялись, будто за соломинку: на развалинах империи лучшего способа сплотить людей на началах общности имущества и труда – не сыскать. А такой еще не было... Она появилась в Америке, в конце 60-х годов минувшего века в студенческой среде. И называлась – не догадаетесь! – «Дети цветов». Откуда столь непривычное имя? Из области перевоплощений? Бедные труженики, устав от гнета наук и агрессии мегаполиса, взяли и драпанули на природу. И там превратились в сказочных существ – питомцев диких цветов? Расти – не хочу: раздолье!
Религоведы, отыскав в эксцентричном названии следы язычества, могут лучше и глубже других объяснить смысл поведения тех, кто нарек себя столь странным образом. Но об этом позже. А сначала вопрос: с чем у вас ассоциируются луговые цветы? С умением расти, где угодно и как угодно? С многолетней стойкостью и несгибаемостью? Не собираюсь навязывать вам свои ощущения и представления. Хочу лишь проложить мостик между собой и вами. И тем самым лучше понять главную задачу первых хиппи.
Какую цель они перед собой ставили? Изначально – политическую: прекратить войну во Вьетнаме, носившую истребительный характер. Средство от бойни предлагалось вполне миролюбивое – студенческие протестные демонстрации. С лозунгами: «Долой агрессию в Юго-Восточной Азии! Верните мир, мир и еще раз мир!». Ряды противников американского милитаризма росли тогда не по дням, а по часам.
Потребовались лидеры и четкая программа действий. Ни первых, ни второй, охваченная гневом толпа предложить не могла. Вдобавок дали о себе знать неокрепший дух бунтарей, сословная лень и отсутствие упорства в достижении цели.
В результате пацифистский пыл охладел, гражданские страсти улеглись: дети цветов пустились в другую крайность – аполитичную.
Бросив вызов стандартной моде, с присущим юности максимализмом, принялись создавать свою, молодежную, необычную. И с точки зрения дизайнеров и обывателей. Экзотичность стиля хиппи – состояла в шоке и эпатаже. В ту пору, никто, кроме них, не отважился надеть одежду, бывшую когда-то в употреблении. И к тому же отправленную за ненадобностью как исторический хлам на барахолки, блошиные рынки и second-hand. А они облачались в забавное прошло, устраивая себе бесконечные игры. С переодеванием, убеждая себя: праздник жизни – всего лишь смена внешнего вида и примерка на себя чужих образов и чужих жизней.
Чего они теперь хотели? Да просто подразнить слабонервную публику своими дефиле! Быть свободными! От чего? Эксплуатации правящих классов, разделяя чувства французских коммунаров? Свободы от угрозы своим правам и законным стремлениям?
Капиталисты-милитаристы не представляли для них никакой опасности. С точки зрения экономической хиппи – отпрыски богатых фамилий. Обеспеченные, сытые. Словом, «золотая молодежь». Если она и рвалась к независимости, то иного толка! Свобода духа и тела. Воле от труда, общества, семьи, обязанностей, с ними связанных.
Фильм Милоша Формана «Волосы», вышедший на экраны в 1978 году, отразил хипповскую вакханалию сполна. Сцена, где 15 тысяч «детей цветов» танцуют и поют до исступления и забвения всего – весьма показательна: отрешенность от внешнего мира и его острейших проблем достигнута! Правда, за кадром осталась цена ухода от реальной жизни. Спонсоры фильма, американские толстосумы и власти, предпочитали ее скрывать. Зато участники знаменитого Вудстока прекрасно знали. Там, в 1969 году, в течение недели полтора миллиона молодых людей ловили кайф – пели, плясали, любили друг друга. Понимая под любовью свальный секс, усиленный наркотиками для достижения высшего блаженства – нирваны.·
Гремучая смесь язычества, буддизма с современной химией удовольствия! Свобода без границ! Чем объяснить такую вседозволенность и в таких масштабах?
Неведением в Белом Доме? Ничего подобного! Его высшая власть «шалости» хиппи держала под прицелом. А коль так, то почему не остановила столь очевидное разрушение миллионных душ и тел? Сработало равнодушие? Скорее, прагматизм. Поощрение сокрушительной разнузданности целого поколения молодых американцев шло исключительно от страха. Страха потерять сенаторские кресла, капиталы, возможность манипулировать многотысячными толпами. Избавление от боязни непредсказуемых мятежников одно – делайте, что хотите! Курите марихуану, колитесь, отрицайте семью, как социальный институт. Виляйте бедрами до потери сознания! Теряйте в оргиях ум, время, индивидуальность! Все, что угодно! Только не требуйте радикальных перемен в экономике. Смены власти. Отмены войны. Всем будет хорошо: и нам – спокойнее. И вам – абсолютный балдеж.
Мое поколение и поколение хиппи – одно поколение, но совершенно с другим мировоззрением. Железный занавес, оберегавший советскую идеологию от тлетворного влияния Запада, оказался не столь уж неуязвимым. Ветерок хипповского влияния непостижимым образом просочился сквозь поры и этого чугуна. Мы стали подражать «детям цветов». Разумеется, в одежде: образ жизни хиппи был для нас табуирован.
Помню настойчивые поиски портного в Харькове, способного сварганить мне брюки-клёш из отреза габардина, подаренного мне дядей – морским офицером из Ленинграда. Такой мастер наконец-то нашелся на окраине города. В частном домике, под сенью вишневого сада, Мотя – так звали чудо-творца – сшил мне шедевр. Правда, за несколько месячных стипендий. Но чем не пожертвуешь ради моды?
И вот в таких, немыслимо широких брюках, я приехала в Тюмень в начале октября 1971 года. Золотая осень шла на убыль, в воздухе пролетали первые снежинки – вестники грядущих перемен. И я радовалась: тепло, удобно и уютно в таком наряде! Правда, то, что так нравилось мне, почему-то сильно раздражало других. Сначала меня не пустил швейцар в ресторан гостиницы «Турист». Потом перекрыли дорогу в библиотеку. После – в обком партии. Вскипая негодованием, возвращалась в редакцию. Мужчины-коллеги, услыхав о моих брючных злоключениях, снисходительно улыбались. Женщины, особенно секретарь-машинистки, зловеще молчали. По тогдашней наивности никак не могла понять причину бойкота.
Уразумела ее позже. Да и то с помощью Поликарпа Петровича Прокопьева, знаменитого председателя колхоза «Большевик», что в Нижней Тавде. Приехав в его хозяйство на хлебную страду, попала под затяжной дождь. И едва просохло, сразу же укатила в поле брать интервью у измотанных непогодой комбайнеров.
Беседа с ними не ладилась – отвечали они на мои вопросы весьма неохотно. Вечером, как на духу, призналась Поликарпу Петровичу. Он засмеялся, пригласил в гости. Переступив порог его крепкого, красивого деревянного дома, ахнула от удивления! Столько книг, и каких! Такой домашней библиотеки я еще в Сибири не видела. И потому сразу, с позволения хозяина, метнулась к книжному шкафу. Открыв его, достала томик И.А. Бунина. И, полистав, нашла свой любимый рассказ «Митина любовь». Петр Петрович, хитро наблюдавший за мной, вдруг спросил: «Любишь Бунина? А помнишь ли ты финал этого рассказа?».
Видимо, ответ его удовлетворил. Напоив меня горячим чаем с медом, уселся в кресло рядом и в упор спросил: «Голубшка, ты зачем себе вредишь?». Я недоуменно пожала плечами. «Ладно, – продолжал он, – задам вопрос по-другому: у тебя юбка есть?» – Ну, конечно. – Тогда, почему в ней не приехала в деревню? – Так вроде бы не по моде, – пролепетала в ответ. – Не по хипповской? А ты соображаешь, для чего хиппи придумали такую невероятную ширину брюк?. Я обалдело захлопала ресницами. – Ну я тебе объясню, голубка: чтоб установить дистанцию от общества, чтоб отгородиться от него.
В тот вечер этот образованнейший, добрейший и мудрейший человек открыл мне то, чего я еще не видала: мода, как и всякий предмет любви, – это, прежде всего, глубокое знание. И умение за причудливой формой разглядеть суть.
От привычки, как известно, трудно отказываться. И я продолжала упорствовать: носила брюки, вопреки всему. Саша Швирикас, мой первый учитель в тюменской журналистике, человек весьма остроумный, подшучивая надо мной, придумал мне прозвище: Люба Брюк. Источник сравнения не вызывал сомнения. Тем не менее, я не обольщалась: Лиля Брик и Люба Брюк – два далеких друг от друга мира. И по времени. И по сословности. И по менталитету. И все же, судя по неожиданному уподоблению, в чем-то сходных. Может, буржуазной, как казалось Саше Швирикасу, эпатажностью?
Идеология Страны Советов не признавала мелочей. Будучи по существу коллективисткой, она негласно требовала от всех – не выделяться и не высовываться из предписанных рамок. Во всем – в поведении, в оценках. Даже в одежде. И человек, будь то женщина или мужчина, заметно отличавшийся от других убранством, вызывал пусть скрытое, но подозрение. Особенно у старших товарищей по партии. Я не сразу сообразила, что путь в члены КПСС мне крайне затруднен. Или, что еще хуже, закрыт.
В ту пору не быть коммунистом в газете означало многое: не двигаться по карьерной лестнице. Я так и осталась разъездным корреспондентом, о чем, слава богу, нисколько не жалею.
По прошествии времени многое видится и переживается иначе. И не оттого лишь, что юность куражится, а старость – кается. Дело не в возрасте, а в – человеке. Он меняется, а вместе с ним – и его оценки людей, событий, явлений. Стиль хиппи – не исключение. Рожденный в пору вьетнамской войны, он принес горькие и сладкие плоды. Первые, увы, печальные. Целое поколение западных «шестидесятников» и «семидесятников», сполна хлебнув радужных иллюзий, захлебнулось в них. Чем обернулись надежды на счастье? Несбыточностью! Ведь ни один человек, находящийся между свободой от общепринятых норм, обязанностей, привязанностей и несвободой от своих потребностей, желаний, инстинктов, подхлестываемых наркотиками, шалопайством, безудержным разгулом плоти, не может быть счастливым.
Знали ли об этом «дети цветов», затевая свои игры? Вряд ли! А когда хмель призрачного веселья слетел с буйных голов и сердец, зазвонил колокол беды. Надо было спасать уже не дух свободы, воспламенивший их юность и раннюю молодость, а тело от стремительного распада. И заигравшему в «цветочки» поколению пришлось этими же «цветочками» прикрывать уже не плоть, а душевные раны и раны судьбы. Однако и это оказалось очередным самообманом. Полумерой. Средством, лишь временно облегчающим социальный инфаркт поколения, но не исцеляющим от него.
Что же касается десерта – стиля хиппи. Он оказался более утешительным, если не сказать точнее – авангардно-созидательным. И выполнил роль джинна, вырвавшегося из старых мехов дизайнерских предрассудков. Он разрушил привычные и уже отжившие формы. И властно потребовал от создателей молодежной моды селекции лучших творческих находок хиппи в области стиля. Услыхали ли кутюрье голоса мятежников? К счастью, да. И благодаря этому обогатили молодежную моду свежими и оригинальными идеями. Прежде всего – в области колорита. Когда еще невесты шли под венец не в белых, а в голубых, розовых, а то и алых платьях? А тогда шли – без страха и упрека. Как и нынче.
В придачу к цветной революции – необычные украшения. Из обычных, доступных всем, без исключения, материалов: бисера, кожи, ткани. Того самого забытого бисера, из которого сегодня плетут не тоненькие браслеты-фенечки, как в 70-е годы, а дивные ожерелья, гривны, бусы, пояса, воротники, манжеты. Смелым сочетанием несочетаемого в фактурах. Превращением узоров полевых цветов в шикарные платья из настоящих цветов, представленных недавно на красивейшем дефиле Беларуси по флористике. Одно из них меня особенно восхитило. Невозможным, как казалось, соединением двух контрастных текстур, степного мха-кермека в качестве основы наряда и изысканной флоры – 35 разных оттенков, двух десятков гвоздик, гортензий и геллеборусов.
И в довершение моей маленькой исповеди – последний кадр метаморфозы. Помните ли вы несуразные хламиды хиппи в 70-е годы прошлого века? А теперь обратите внимание на первополосный снимок «Литературной газеты» за 24-30 июня 2015 года. Он сделан с выпускного бала московских школьников на Красной площади. Его автор – известный художник Владимир Лагранж. Как поэтично и в то же время предельно точно объектив тончайшего лирика уловил превращение неуклюжего некогда балахона в прозрачно-летящий хитон. Прозрачный, но не призрачный. Под ним еще один, а то и два слоя одежды. Как броня. И как образ душевных перемен, случившихся с внуками советских хиппи. Облаченные в радужную, праздничную одежду юные щеголихи и щеголи воздели к лазурному небу руки-крылья. Словно в заклинании. Чего они просят у высшей силы? Подлинного счастья, свободы, братства? Того, что не сбылось у их бабушек и дедушек?
Видно, веселые и печальные уроки своих предков не прошли для них даром. Многое, судя по перемене в праздничной одежде, они поняли в их жизни. Поняли и простили все мыслимые и немыслимые прегрешения постаревших детей с «цветами» на ранах. И, пожалев, сумели полюбить их вновь. А вы так сможете?
