Холодным душем окатила оптимистов свежая сводка Росстата. Ключевые отрасли экономики обновили 6-летний рекорд. Если в январе они упали на 1,1%, то в мае – на 6,8%. Так сильно индекс не снижался с сентября 2009 г. Вопреки бравому заявлению нового главы Минсельхоза Ткачева производство пищевых продуктов в мае сократилось на 1,5%.
Анализируя статистику, крупный экономист Игорь Николаев, профессор Высшей школы экономики и директор департамента стратегического анализа ФБК, говорит: как ни печально осознавать, Россия обречена на продолжительный и тяжёлый кризис.
Пересказывая премьера Медведева, «РГ» на прошлой неделе писала, что Кабмин полностью выполняет взятые на себя социальные обязательства. Правда, экономисты утверждают: для этого ВВП должен расти, как минимум, на 3%, а не падать.
Поэтому с исполнением обязательств на самом деле туго. Пенсионеры уже потеряли на инфляции. И не от добра власти, по словам премьера, намерены индексировать социальные выплаты в 2016-2018 годах, «исходя из возможностей бюджета и с учетом ожиданий граждан», поскольку «экономические условия сложные, а в чем-то экстравагантные». Экономию бюджета оценивают в 2,5 трлн.
Уже понятно, что очередное чудо не случится. Нефтяные цены не выскочат за $100, а санкции быстро не снимут. Выход один: структурные реформы. По данным академика Абела Аганбегяна, отрасли и сферы, дающие две трети ВВП, технологически обветшали. Они изношены более чем на 50%, средний срок службы почти 20 лет, тогда как старым считается 10-летнее оборудование. Однако инвестициями не пахнет. В последнюю неделю июня зафиксирован их приток в фонды, ориентированные на развивающиеся рынки, а вот из России деньги по-прежнему утекают. О структурных реформах не говорит только ленивый, но, кроме разговоров, ничего не происходит. У Гегеля была замечательная фраза про людей, которые возбуждение принимают за вдохновение, напряжение – за работу, а усталость – за результат. Не эти ли обманчивые ситуации мы наблюдаем?
Между тем время, отпущенное России, тает, как мороженое в жару. Есть факторы, на которые власть, похоже, не обращает адекватного внимания. На первое место экономисты ставят демографию. По данным Мирового банка, страны «золотого миллиарда» (уже 1,3 млрд), менее пятой части населения Земли, производят 2/3 мирового ВВП. Беднейший миллиард (на самом деле 850 млн) не производит почти ничего – менее 1% мирового ВВП. Разрыв в доходах на душу населения более чем в 20 раз.
Однако и у богатых не всё так уж благополучно. Они за последние полвека стремительно теряют динамику, но развивающиеся, а вслед за ними и беднейшие страны резко ускорились. Почему механизм роста в богатейших странах сломался? Виноваты не дефицит природных ресурсов и не экологические катастрофы. Дело в том, что экономика существует не сама по себе, а обслуживает потребности людей. Нагляднее всего этот процесс показывает демография, которая в последнее время всё решительнее становится хозяйкой экономического роста. Ведь точнее всех факторов потребности людей определяют возраст, ожидаемая продолжительность жизни, число детей и стариков. Вот как эту модель описывает известный экономист Алексей Михайлов. В развитых странах потребности вполне удовлетворяются. И когда люди слышат сетования политиков про низкие темпы роста, невольно думают: а зачем дальше-то развивать экономику, да еще отрывая кусок от своего потребления? Это и есть «ловушка богатства». Пенсионеры имеют всё, или почти всё, они слишком стары, чтобы сберегать и думать о будущем. Они хотят потреблять сегодня, что и делают с удовольствием. А страны тем временем входят в особый тип воспроизводства населения: низкая смертность, пенсионеров всё больше, а детей всё меньше, поскольку рождаемость минимальна. И число иждивенцев на работающего растёт. Эта модель до невозможности перегружает пенсионную систему. Рост экономики замедляется, поскольку резко упали инвестиции, а безработица все время высокая.
В бедных же странах высока смертность. Компенсировать ее может только большая рождаемость. Оборотная сторона – опять же максимальная нагрузка иждивенцев на работающего. В Нигере, например, один к одному. Это и есть «мальтузианская ловушка бедности». Взрослые слишком бедны, чтобы сберегать; детей много и число их быстро увеличивается, но они слишком молоды, чтобы думать о будущем. И тем не менее в бедных странах инвестиции растут стремительно. Никакого противоречия «ловушке бедности» здесь нет: норма инвестиций вдвое выше нормы сбережений за счет международных потоков капитала. Крупнейшие компании развитых и развивающихся стран переводят в бедные производство из-за дешевой рабочей силы, позволяя им вырываться из «ловушки бедности».
Но самое замечательное положение в демографии для роста экономики – в развивающихся странах. Доля детей быстро падает, стариков еще не слишком много, и нагрузка иждивенцев на работающего минимальна. Это лучшая структура населения, чтобы думать о будущем, сберегать, инвестировать. Экономисты называют такую ситуацию «демографическим окном возможностей». Однако термин только подчеркивает уникальность ситуации: «окно» распахивается однажды. И только от самой страны зависит, сумела ли она ею воспользоваться, пока «окно» не захлопнулось.
Демографическую ситуацию «окна» называют медианной: примерно половина населения старше, а половина – младше определенного возраста. Каждая страна обречена пройти три стадии от бедности до богатства через два барьера. Первый – прорыв «мальтузианской ловушки бедности» возможен, когда медианный возраст населения 20-25 лет. Второй барьер: медианный возраст населения 35-40 лет. С ним впервые столкнулись СССР и Япония еще в 70-х годах прошлого века. Япония второй переход завершила, но после впечатляющего рывка в 50–70-х годах получила череду кризисов в 80-х и «потерянное десятилетие»
90-х. В стране самое старое население мира, заинтересованное в потреблении, а не в росте, и максимальная нагрузка иждивенцев на работающего.
А Россия с медианным возрастом населения в 38 лет оказалась в середине второго перехода, в котором застряла с 70-х. Возможно, именно поэтому у нас так затянулась череда экономических и политических кризисов. По прогнозу ООН, к 2025 году Россия достигнет медианного возраста 40 лет, и «окно возможностей» закроется. Однако описанный выше механизм схлопывания уже начал работать. Россияне в последние годы сберегали достаточно много, однако это не вылилось в рост инвестиций, темп которых с середины нулевых упал вдвое. Эксперты называют такой разрыв колоссальным вычетом из возможного роста, который власти тормозили неудачной экономической политикой. Даже в кризис люди, согласно апрельскому опросу «Ромир», не хотят больше работать: 43% ответили, что будут тратить деньги только на еду и самое необходимое, 32% станут экономить на отдыхе и развлечениях, еще 30% откажутся от дорогостоящих покупок и товаров длительного пользования. И лишь 21% намерены подрабатывать на благо семей.
Между тем, судя по мировым трендам, Россия могла бы не в кризисе прозябать, а расти на 6–8% в год. Ведь мы в первой дюжине стран по минимальной нагрузке иждивенцев на работающего, очень мало детей и пока немного стариков. Мы в одной нише с Китаем, и если не имеем китайские темпы роста, то это прямо зависит от качества государственного управления. «Окно возможностей» закрывается на глазах. Материнский капитал помог многим семьям, но, по словам ведущего демографа Анатолия Вишневского, для роли кардинального ускорителя рождаемости не годится. К 2025 году доля иждивенцев на работающего с нынешних 39% вырастет до 50%, а к 2050-му – до 60%. Через 10 лет Россия окажется слишком старой, чтобы стать богатой.
Экономисты вполне представляют, с какого конца приступать, например, к обновлению основных фондов. Академик Аганбегян считает: в первую очередь следует досконально исследовать уровень технологий, машин и оборудования в каждой отрасли. Для этого нужно комплектовать бригады специалистов и ученых в каждом регионе. На базе полученной информации разработать программу обновления с расчетом инвестиций, временем окупаемости и эффектом. Конечно, это будут укрупненные расчеты, а не проекты, но они дадут примерные ориентировки. После этого этапа год-два уйдет на подготовку бизнес-планов перевооружения конкретных предприятий, оценку их экспертами, заключение договоров с поставщиками оборудования и так далее. Только потом можно искать деньги, и не только в рублях, но и в валюте. Если все сложится, наступит главный этап – реализация проектов, освоение технологий и выход на окупаемость. Эффект может быть таким: повышение производительности труда в 2-2,5 раза, снижение энергоемкости в 1,5, а материалоемкости – в 1,3 раза.
По оценкам Аганбегяна, программа потребует дополнительных инвестиций в расчете на год около 2 трлн руб. Причем по курсу 2012 г. – свой текст ученый опубликовал в журнале «ЭКО» два года назад. Сегодня же с учетом девальвации потребуется минимум в 1,5 раза больше. Цифры экспертов и министров отличаются в разы, а это – триллионы! Где их брать? По времени, пишет академик, понадобится 10-15 лет. То есть программа имеет шанс не вписаться в рамки 10-летнего «окна возможностей» по демографическому фактору! А сколько времени уйдет на такую программу реально – одному Богу известно. При всех разговорах нет ясности, способна ли власть на конкретные шаги.
По мнению Руслана Гринберга, директора Института экономики РАН, правительство еще не определилось с выбором, какую политику оно будет проводить в области промышленности: «По-моему, идет идеологическая дискуссия о шлифовании инвестклимата. Как будто бы какие-то потенциальные инвесторы лежат на печи и ждут, когда возникнут подходящие условия для инвестиций в товары с высокой добавленной стоимостью».
Хочу особо подчеркнуть, что программа, предложенная Аганбегяном, касается лишь производственных фондов. Но для реформ созрели и даже перезрели другие сферы. Об этом – в следующий раз.
