Тюменский тюремный замок постройки 1786 года скрывает неприступный забор. Колючая проволока, охрана, КПП, видеокамеры…Здание времен Екатерины Великой служит по своему прямому назначению уже 229 лет, в нем СИЗО-1. Поэтому не всякий обыватель ради любопытства сможет пройти на его территорию.
Самое страшное место
Паспорт и мобильный телефон сдаю на КПП. Это строгое требование для всех. Ничуть не обижаюсь, что приходится выкладывать на досмотр содержимое сумки, а потом меня «просвечивают» металлодетектором. Все в порядке. Иду вслед за Галиной Степановной Легошиной, хранительницей Музея истории тюремного замка. Безлюдный двор, суровые стены корпусов, построенных в советские годы, решетки на окнах. Где-то лают собаки, они тоже на службе. Деревянная часовня несколько скрашивает тюремный пейзаж. Блестят на солнце маковки золотых куполов, ласкают взор пушистые ели, облепившие храм.
Мы идем в глубь двора к старинному замку. По пути спрашиваю Галину Степановну:
– А где колодец, в который большевики бросили убитых сыновей купца Колокольникова?
– Он давно засыпан. Вот здесь он был, – останавливаемся у каменной стены. Снег скрывает плотный слой асфальта. – Убитых потом вытащили и схоронили у монастыря, – продолжает мой любезный гид. – А вот и замок…
Белокаменное оштукатуренное здание в три этажа, 55 шагов в длину, мощные стены, ровные ряды окон с решетками – всем своим обликом сооружение выказывает суровое назначение. У входа верстовые полосатые столбы.
Тюрьму современники называли самым страшным местом для тех, кто в нее угодил за злодеяния либо по другой противной государству деятельности. Интерес к этому казенному дому, хранящему еще немало нераскрытых тайн, не иссякнет у прессы, пожалуй, никогда. В XIX веке здесь побывали даже иностранные журналисты. Чужестранец воспринимает российскую действительность острее, тем и интересней для нас впечатления американца Георга Кеннана и британца Гарри де Уиндта.
Тюрьма глазами иностранцев
Кеннан в 1885 году получил «Открытый лист» Министерства внутренних дел России, чтобы ему оказывали «всякое законное содействие к исполнению возложенного на него поручения». Этот господин был корреспондентом Нью-Йоркского журнала «The Сenturу», после своего путешествия он напишет бестселлер «Сибирь и система ссылки». «…На земле перед входом в тюрьму сидели дюжина или больше молодых женщин и старух с корзинами, полными ржаного хлеба, холодного мяса, вареных яиц, молока и пирогов с рыбой – все это предназначалось для продажи арестантам. Первоначально она была рассчитана на 550 арестантов, но позднее ее вместимость увеличили за счет пристройки бараков до 850 человек. В день нашего посещения в ней находился 1741 заключенный, о чем извещала дощечка, прибитая возле дверей конторы… – пишет Кеннан. – Перед главным тюремным зданием бесцельно бродили или сидели группами на земле 50-60 ссыльных и каторжан. Все они с головы до ног были облачены в серую одежду, состоявшую из фуражки без козырька, рубахи и штанов из грубого домотканого полотна и длинного серого халата, на спине которого ниже плеч пришиты одна или две заплаты в виде бубнового туза из черного или желтого сукна. Почти все были в ножных кандалах, и в воздухе раздавался характерный звон цепей, так что казалось, будто беспрестанно звякают многочисленные связки ключей.
Первая камера, в которую мы вошли, находилась в одноэтажном бревенчатом бараке… Помещение имело около 35 футов в длину, 25 футов в ширину и 12 футов в высоту (английский фут равен 12 дюймам, что составляет 0, 3048 русских метра, – прим. Е. Д.). Грубый дощатый пол был черен от высохшей грязи и нечистот, втоптанных в него множеством ступавших по нему ног; освещалось оно тремя забранными решетками окнами, выходящими на тюремный двор. Посередине помещения, занимая чуть ли не половину его, находились скамьи для спанья – деревянный помост в 12 футов шириной и 30 футов длиной, поддерживаемый на высоте 2 футов от пола крепкими подпорками. Каждая продольная балка этого помоста шла, начиная от середины, под уклон, подобно скату крыши так, что когда заключенные ложились на него двумя поперечными рядами, их головы в середине помоста оказывались на несколько дюймов выше ног. Эти помосты известны под названием «нары». В камерах сибирских тюрем ничего больше нет, если не считать большой деревянной бадьи для нечистот. Арестанты не получают ни подушек, ни одеял, ни постельного белья и вынуждены лежать на жестких дощатых нарах, укрывшись лишь своими халатами. Когда мы вошли в камеру, они разом, зазвенев цепями, вскочили на ноги, сняли шапки и плотной толпой молча стали вокруг нар.
– Здравствуйте, ребята! – сказал смотритель.
– Здравия желаем, ваше высокоблагородие, – громко ответил хор из сотни хриплых голосов.
– Тюрьма, – говорит смотритель, – ужасно переполнена. Эта камера, к примеру, имеет только 35 футов в длину и 25 футов в ширину и рассчитана на 35, максимум 40 человек. Сколько тут человек спало этой ночью? – спросил он, обращаясь к арестантам.
– Сто шестьдесят, ваше высокоблагородие! – выкрикнули с полдюжины сиплых голосов.
– Вот видите, – снова обращается смотритель ко мне, – в камере в четыре раза больше арестантов, чем следует, и так во всей тюрьме…
– Воздух в коридорах и камерах, особенно на втором этаже, был неописуемо и невыразительно омерзителен. Казалось, каждым кубическим футом им дышали уже столько раз, что в нем не оставалось ни атома кислорода: он был пропитан микробами лихорадки из непроветриваемых больничных палат, смрадными испарениями больных легких и немытых тел, а также зловонием идущих из неопорожненных ведер экскрементов, стоящих в конце коридора».
В 1892 году в Лондоне вышла книга другого тюрьмоведа Гарри де Уиндта «Сибирь как она есть». Автор представил противоположные Кеннану идеологические позиции, западный читатель узнал правду о русских.
Лучший отель города
Бойкое перо британца коснулось и тюменской гостиницы, в которой он поселился. По его словам, это была не комната, а скорее конура: «Пласты штукатурки, упав с потолка, некогда побеленного, обнаруживали повсюду ее основу, балки и иногда даже верхнюю комнату; лохмотья грязных плесневелых обоев, погубленных временем и сыростью, печально свисали с чумазых стен. Пол из прогнивших, небезопасных досок не был покрыт ничем: из всей обстановки в комнате сохранилась одна лишь низенькая кровать, вернее, ее каркас, задвинутый в угол и застеленный древним изорванным матрасом… Я обнаружил, что неопрятное ложе населялось легионами белых жучков, животного, свойственного исключительно Сибири, назойливого и кусачего. Кроме того, там было полно огромных серых крыс: их численность внушала им смертность, и, казалось, они негодуют на мое вторжение. Днем крысы бегали по полу, а ночью по мне самому, и любые попытки отпугнуть их оказались тщетными.
«Нельзя ли здесь помыться?» – спросил я в отчаянии.
«Very good, why not? – отвечал хозяин, добавив по-русски: – вон во дворе пруд хороший». Он имел в виду обширную лужу бурой застоявшейся воды, занятую илом и ряской.
К этому остается добавить, что такая гостиница является (или являлась) лучшим отелем города, а ведь Тюмень – ворота в Сибирь, через которые проходит вся торговля азиатской России, и потому город значительной коммерческой важности».
Уиндт навел жути на читателя: «Будь я жестоким, мстительным деспотом, которому довелось совершить расправу над заклятым врагом, я бы не ограничился в пытках такими старомодными средствам, как дыба, расплавленный свинец или тиски для пальцев. В дополнение ко всему жертва моя была бы подвергнута такой душевной боли, как месячное пребывание в гостинице Щербакова (Hotel Sherbakoff) в сибирском городе Тюмени. Если бы враг мой пережил этакое, я бы удостоверился в тщетности всех своих усилий и простил бы его».
После столь увлекательного повествования следует описание кутузки: «При взгляде со стороны здешняя тюрьма производит внушительное впечатление. Ее чистые беленые стены и красные цинкованные кровли представляются несомненным достижением по сравнению с приземистыми деревянными избами и грубым частоколом, какие мы видели в Томске. Впрочем, томская тюрьма намного превосходит тюменскую в санитарном отношении, хотя, даже если судить и по Тюмени, масштабы этого зла часто преувеличиваются. Все без исключения камеры, которые мы осмотрели, вполне пригодны для жилья, хотя, быть может, и переполнены сверх некоторой меры…
Каждая была скудно освещена маленькой керосиновой лампой, еле достаточной для того, чтобы видеть во тьме, запертые окна покрывал толстый слой пыли и грязи… Первая камера, которую я посетил, расположена в одном из меньших зданий. Комната буквально набита арестантами, которые сидели там, как сардины в банке… Жара здесь стояла ошеломляющая. Хотя табачный дым в известной мере подавлял мерзкий запах, от стен и потолка веяло сыростью. 
Желтый зловонный пар, который, казалось, сочился из щелей между грязными досками, придавал кислый и тошнотворный вкус дыханию отдельного человека и тяжелым испарениям, исходившим от всей скученной людской массы…
Камеры, расположенные на верхнем этаже главного здания, отведены для политических. Это чистые и хорошо вентилируемые комнаты такого же размера, как в томской пересылке. Двое арестантов, оба – студенты Московского университета, имели в своем распоряжении книги и сигареты, а в одной камере я даже заметил бутыль одеколона, доставленную утром из города. Оловянный таз, ведро и туалетные принадлежности стояли у подножия кровати: постель состояла из мешка с соломой, подушки и серого шерстяного одеяла. В углу помещалась большая кирпичная печь. Пол был чистый, ничем не покрытый, зато белые стены и потолок грязны и испещрены многочисленными надписями».
Продолжение будет февраля 12 дня 2015 года.