Жизненный и духовный подвиг святых равноапостольных Константина (Кирилла) и Мефодия заключается в создании славянской азбуки и первого литературного языка славян – старославянского.
Старославянский язык называют славянской латынью. Возникнув во второй половине IX века как язык переводов греческих богослужебных книг, он распространился среди западных, южных и восточных славян. На Руси появился после принятия христианства, в 988 году, обслуживал нужды церкви и, благодаря близости к древнерусскому, воспринимался как язык книжный, но отнюдь не чужой.
Церковнославянский язык (старославянский русского извода) связан с религиозной литературой. Поэтому в нашем словарном фонде достаточно глубокий пласт библейской лексики и фразеологии. Ее анализ, основные направления развития представила в своем докладе профессор кафедры общего языкознания ТюмГУ Светлана Белякова. На международной научной конференции, посвященной Дню славянской письменности и культуры, она выступила с докладом «Старославянская традиция в русском языке и культуре».
Она отметила, что в атмосфере атеистического нажима языковые элементы церковной тематики в советские годы получили негативную окраску, и это вошло в общественное сознание. Сейчас наблюдается обратный процесс.
После перестройки церковнославянская лексика актуализировалась. Страницы газет буквально запестрили библеизмами: «Соломоново решение», «Иудин поцелуй», «Время собирать камни», «Не ждать манны небесной», «Слуга двух господ», «Технологический Апокалипсис», «Саркофаг или Ноев ковчег?». Библейские перифразы, аллюзии, пересказы ветхо- и новозаветных сюжетов становятся сильным экспрессивно-оценочным средством сегодняшней публицистики. Например: «У вас ведь, как в писании: Хам пшеницу сеет, Сим молитву дает, Яфет власть имеет. Строевым офицерам нашей экономики предназначалась роль Хамов» («Огонек», 1990); «Послушное негодование – оно ведь, будем памятливы, совсем недавно плевало в Пастернака, клеймило Твардовского, кричало вослед Сахарову: «Распни его!» («Правда», 1990).
В СМИ библеизмы используются часто в переносном значении и служат материалом для создания метафорических образов: «Государственник есть добрый Авель, оправдывающий каинство («Лит. газета», 2006). С помощью библейской фразеологии достигается сильный сатирический эффект: «Молодых реформаторов типа Немцова и Чубайса на пушечный выстрел нельзя допускать до власти – они превратят всё в пепел, кроме своих серебренников» («Советская Россия»).
Цитаты из книг Священного Писания включаются в текст не только в оригинальном виде, но и как строительный материал для перифраз: не словом единым жив человек, не страхом единым, не нефтью единой и т.д. В их основе известное евангельское высказывание: «Не хлебом единым жив человек, а глаголом, исходящим из уст господних» (МФ, 4:4). Сюда же можно отнести и другие общеизвестные выражения из Библии: хлеб наш насущный (МФ, 6:1), в начале было слово (Иоанн. 1:1), глас вопиющего в пустыне и др. Для полного раскрытия их содержания и авторских намерений необходимо знание первоисточника. Попытка механически вернуть библеизмы, не проникая в суть, приводит к искажениям смысла сочетаний.
Так, в речевой практике укореняются новые значения глагола довлеть: «давит» (довлеет беда), «подавляет, несет угрозу» (над человеком довлеет рок), «преобладает, господствует» (миграционные потоки довлеют на тех или иных территориях), «оказывает влияние» (не надо, чтобы над нами кто-то довлел). Если же обратиться к первоисточнику, то там довлеет имеет другое значение – «следует, надлежит»: «Довлеет каждому доля его». То есть каждому свое предназначено, и не стоит желать больше того, что написано на роду.
А вот как перетолковываются на современный лад слова Экклезиаста «Ибо во многой мудрости много печали» – «во многознании много печали». «Большое заблуждение современного рассудочного ума: ведь знание так далеко от мудрости! – пишет профессор В.В. Колесов. – Во многознании нет ничего печального – разве лишь то, что оно обычно поверхностно».
Трудно согласиться с тем, что кто-то может «внести значительную лепту», ведь лепта как раз и есть мельчайшая по ценности монета, которую бедная вдова положила на жертвенник.
Всяк по-своему трактует выражение «Блаженны нищие духом». Именно так Господь начинает Нагорную проповедь: «И он, возвед очи Свои на учеников Своих, говорил: блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие» (Лук, 6:20).
Сейчас нищим духом называют человека духовно пустого, ограниченного, зацикленного только на материальном. Возникает вопрос: как же такой человек может быть блаженным, т.е. в высшей степени счастливым? Это недоумение легко разрешить, обратившись к Библии.
В Новом Завете используются два значения слова нищий: «очень бедный, неимущий» и «смиренный, кроткий, сокрушенный сердцем перед богом». В нашем примере имелось в виду второе значение, потому и добавлено уточнение «духом».
Нищий – это человек, живущий материальным подаянием от людей. Нищий духом живет духовной пищей от Бога. Первый, за счет подаяния, продлевает жизнь телу – в этом его счастье. 
Награда второму – вечная жизнь с Богом в мире, лишенном болезней, страданий, и в этом его блаженство.
Нередко тот или иной автор искажает древние речения, лишая их тем самым символического значения. Например: вымыть руки (вместо: умыть руки), притча во языцах (во языцех – от язык «народ»), камни вопят (возопиют), с молодых ногтей (младых), нет пророка в своем отечестве (несть), суета сует (суетствий), открылись хляби небесные (разверзлись), питаться медом и аскариадами (акридами).
Обращение к библейской истории означает восстановление коммуникативных связей между современностью и прошлым. Поэтому «наводить мосты» нужно очень осторожно. Кстати, злоупотребление емкими евангельскими фразами может превратить их в штампы.