Есть у меня друг-поэт – горный инженер Виктор Козлов. Встретил я его однажды на Агане, когда проникался –как выходило – идеями предлагаемого читателю романа. Витя утонул в инженерно-буровых делах.
– А стихи, поэзия твоя где? – воскликнул я. – Ты ведь печатался в одном антологическом сборнике с Евгением Евтушенко, Витюша! Забыл, что ты поэт?
– Да не забыл я о поэзии, Саша! – успокоил меня друг. – Скребутся во мне стихи в разные неожиданные моменты. Люблю я вот наблюдать золотистое свечение перистых облаков.
– Ты кровник моей жены, она тоже без ума от них, все по вечерам на даче пялится на закат, внука зовет всегда на просмотр такого свечения.
– Я, наверное, из закатов как поэт вышел, – продолжал мне Козлов. – С детства любил их, и родилась у меня ода о них, когда стоял однажды на кладбищенской гривке в северном поселочке Вахе и думал о звездной поре в судьбе своей буровицкой.
– Прочти, если помнишь.
– Помню! – воскликнул мой сосед-чаехлеб и задушевно так стал декламировать:
Закат на оттенки богат,
а те – на приметы в народе.
Сейчас инкарнатный закат,
к какой, интересно, погоде?
Уж больно тонки в нем тона:
румянец, чуть-чуть золотистый,
бледнея, меняется на бескровный,
а тот – на землистый.
Таков же, видать, переход
оттенка в оттенок и в жизни.
Давно ли был юным!.. И вот
о друге я плачу на тризне…
Друг смолк, потом заговорил в свое оправдание:
– Буровые так в оборот взяли меня, что не в продых мне к стихам возвращаться.
– Дурень, ох, какой ты дурень, – вылепил я ему без обиняков. – Буровые без тебя никуда не денутся, а поэта Козлова литература потеряет.
– Да я как бы и не забыл о разжигавшем меня огоньке поэзии, – вскинулся он. – На обрывках каких-нибудь, на спичечных коробках и на другом чем-то подручном записываю, что вспыхивает. С рюкзак уже этого всего накопилось.
– Но это ж здорово! – обнял я его. – Садись и пиши. Когда и где? Везде, на буровых, в гостиничках, в самолете и вертолете.
– Ладно, Саша, буду писать, – заверил меня Виктор, – Достал ты меня до самых потрошков души.
И зафонтанировал друг прозою и поэзией, книг десять уже выпустил. Приняли его в Союз писателей России. Лауреатом югорским стал в области литературы. Произошла как бы реинкарнация Вити Козлова, вновь возродился он и на новом витке повторял теперь свою поэтическую жизнь.
И вот читаю я его новый сборник стихов «От Покрова до Покрова». Хорошо сказано об авторе в послесловии: «Невозможно переоценить этот поэтический труд, ибо в нем нет ни капли лжи и лести, которыми была пронизана советская поэзия и часто грешит современная, сменившая нравственные приоритеты. Может, в этом и состоял Божий промысел, чтобы Виктор Козлов будучи по сути поэтом, все-таки оставался горным инженером».
Я ж был безмерно рад, что мыслит он не только поэтически, но и геологически. И это его стихотворение привлекло меня:
Добро и зло…
Когда-то в чистом виде
Они раздельно жили на земле.
Но кто-то, вечный мир возненавидя,
Столкнул коварно лбами их во мгле…
Разбились в прах они при столкновеньи,
Поплавились, смешались, как песок…
Зло разносило ветра дуновенье,
Зло прилипало и к подошвам ног…
Добра ж редки крупинки в чистом виде:
Обманок, брекчий высится гора.
…Но я тебя, любимая, увидел:
Ты – самородок чистого Добра.
А это из письма Виктора ко мне:
«…После Усть-Балыка было много еще месторождений, в открытии и разведке которых я участвовал, но первое есть первое. И как мне резануло по сердцу, когда узнал не очень давно, что это месторождение выкачано, исчерпано… Грусть была неподдельная, словно по родному человеку. И только чуть позже понял – это была грусть по молодости (а также, может, и по ненаписанным книгам…).
Особенности работы начальником или главным инженером в таких экспедициях, как Вахская, в том, что приходится заниматься всем, начиная от производственного плана и кончая выгребными ямами, очисткой от навоза свинарника и авитаминозом поросят, организацией свадеб и похорон, урегулированием семейных отношений и усмирением хулиганов (участкового, милиции за семь лет в поселке не было).
Телефонный звонок до сих пор вызывает у моей жены неприятные воспоминания. Звонят – значит, что-то случилось.
…Звонят медики: помбуру М. в общежитии нанесли множество ножевых ран, срочно нужна санавиация. Время около 23.00. На базировке с экипажами командир эскадрильи Ми-8. Знаю, что у него есть право ночного полета. Договариваемся: они смогут полететь после 24.00 (наступают новые сутки). Это быстрее, чем вызывать санрейс (даже если дозвонишься быстро, из Нижневартовска час лету). В воздухе они вызовут к борту скорую. Технари пошли запускать вертолет.
Захожу в медпункт – поздно, скончался.
В общежитии нашли убийцу – Н. Оставил дружинников охранять. В комнате М. следы садистского убийства. Колол сонного.
Пока ходил на связь, дружинники прошляпили Н. (он их разжалобил, они позволили ему выпить шампанского – было оно у него в комнате, а он после этого выхватил из-под кровати топор и – на дружинников. Разбежались те, и Н. завладел вторым этажом).
Пришлось идти к нему. Тишина. Только мои шаги по лестнице – топ-топ (я был в унтах).
В том же темпе иду по коридору. Н. кричит:
– Виктор Николаевич, не подходи – зарублю…
Иду (топ-топ-топ).
– Не дури. Сашка, брось топор.
– Зарублю!..
– Не будь дураком, Сашка… Так лет пять получишь (он не знал о кончине М.). Зачем тебе вышка?...
Топ-топ-топ (вспомнил о своих девчонках) – топ-топ-топ. А сам говорю, глядя на него в упор:
– Брось топор…
…Отступил. Бросил топор. Тут и остальные подошли.
Осенью 1978 года в Вахскую экспедицию прибыл один молодой специалист по направлению (три года отработать там, куда пошлют, святое дело, естественно, изменить его ни экспедиция, ни объединение не могут; как-то по весьма уважительным семейным обстоятельствам отпускал одного за три месяца до срока – пришлось много объясняться).
Так вот, этот молодой специалист говорит, что он женат. Ну, что ж, отвечаю, будет вам на первое время «пенал» – это однокомнатная квартира в двухэтажном доме, точнее, просто крохотная комнатка, но у нас большинство молодых «женатиков» прошли через «пеналы».
Сходил он, посмотрел.
– Не устраивает, мебель некуда ставить – у меня контейнер с нею идет.
Я был сражен. Однако не мог же я отдать ему резервную квартиру, предназначенную для начальника ПТО.
– Ну что ж, поеду перераспределяться, – как бы для себя произнес этот молодой специалист, вполне причем буровицкой внешности: средний рост, плотный, коротко острижен, одет обыденно, лицо внешне мужское.
Я ему не говорил, как мы приезжали на Север. Не ставил в пример более поздних. Больше я его не видел.
В июле 77-го вызвал на беседу молодого помбура, он где-то год уже после Черногорского ГПТУ работал. Оказывается, он после выходного на день-два задерживается. Нет, не пьет, не бушует. Воспитатель говорит: лежит и читает, сходит в столовую и опять читает или приемник слушает.
Заходит. Поздоровался. Сел.
Говорю:
– Захлопни твердый замок, по душам говорить будем, чтоб не мешал никто.
– Что будешь делать-то? – спрашиваю.
Удивленно поднимает густые брови:
– А что случилось, собственно говоря?.. а… это, стоит ли расстраиваться? Да кто-нибудь же отработает за меня – я ведь тоже иногда по две вахты стою. Причина? Да нет никакой причины, так, книжку захотелось спокойно дочитать… Читали? – показывает обложку повести Владислава Николаева.
Сдерживая себя, говорю:
– Читал, да и самого автора лет десять – нет, двенадцать, как знаю. В Сургуте в 64-м встречались… Трудяга.
Парню 21 год, закончил сельскую школу. На бурильщика пошел учиться – слышал, что буровики хорошо зарабатывают, работа-де интересная. Оказалось, не так. В армию пока не берут. Нет, совесть за прогулы не мучает. Соцобязательства бригады, как ни странно, знает. Коэффициент трудового участия? Как же, ему больше 1,0 не ставят, а то 0,8-0,9. Он без обиды – хватает денег.
Я зашел с другого конца:
– «Голос Америки» слушаешь? Знаешь, сколько у них буровики получают?
Оказалось, слушает и приблизительно знает, сколько там получает квалифицированный рабочий.
– А знаешь, что у них производительность труда выше, чем у нас? Тоже знаешь… Ну, а почему, не можешь ли мне сказать?..
Молчит.
– Ну, тогда я тебе скажу, тунеядец ты этакий, что они таких работников, как ты, близко не подпускают к буровой. Гуляй, Вася!
Тот с лица сменился.
– Гуляй!!!
Из автобиографии Виктора Козлова
Родился я 25.06.37 г. в Косихинском районе Алтайского края, отец был советским партийным работником. Поэтому все мы – а нас два брата, две сестры – родились в разных селеньях Алтая. Мать, Вера Григорьевна, была домохозяйкой. На фронт отец ушел из Косихи, убили его в 43-м под Великими Луками. После победы мать переехала к своим старшим сестрам в Башкирию, в Архангельский район (д. Малышевка). После семья переехала в г. Уфу. Там закончил школу, нефтяной институт.
В конце июля 61-го, не догуляв студенческий отпуск, приехал в Тюменское геологическое управление. Выбрал Сургут, Сургутскую НРЭ (нефтеразведочную экспедицию). До конца 61-го года работал в Усть-Балыкской партии глубокого бурения.
В 1963 г. встретил свою Галю, которая стала женой. В 1964 г. родилась дочь Лена. В 1965 г. предложили переехать в Тюмень. Родилась вторая дочь Настенька. Из Тюмени выбрался только через девять лет.
С 15.03.75 по 30.06.81 – главный инженер Вахской НРЭ. Затем «Мегионнефтегазгеология» (главный технолог).
В Уфимском нефтяном институте оказался в разгар официальной части, отдал президиуму книгу «Разбудившие землю», где были мои стихи и проза, и пробирку с нефтью.
– Вот моя первая нефть, – сказал я, – вот моя первая книга.