Этого артиста представлять нет смысла. «Конечно же, «Городок»!» – воскликнет любой телезритель. Но «Городка» нет. Нет Ильи Олейникова. Сейчас Юрий Стоянов снимает об умершем друге, соавторе, творческом партнере документальный фильм. Ведет программу на одном из центральных каналов. Готовит новые проекты. И станет гостем Дмитрия Диброва и Александра Карлова в программе «Временно доступен» в субботу, 8 февраля, в 00.10, на телеканале ТВЦ. Мы предлагаем вам фрагменты этой беседы.
– У вас есть возможность выбирать проекты, и если вы их выбираете, то по какому принципу?
– Вы знаете, это так сложно. Нужно читать сценарий, а я крайне не люблю это делать. Это очень неинтересное занятие, потому что так много непрочитанного, хорошего в жизни. Я сначала прошу прочитать жену, потом спрашиваю ее: «Там есть хоть кто-нибудь, кого бы ты потом полюбила как зритель? Влюбиться там есть в кого? Там есть от чего не оторвать глаза, есть хоть что-то, что тебя зацепило, ты смеялась или тебе было грустно?». И если она отвечает дипломатично, в смысле «ну, работать же надо», или она отвечает искренне, тогда я нехотя беру этот сценарий. Худшее показание для чтения – это определение жанровое, не приведи Господи, если там написано «комедийный сериал» или «кинокомедия». Вот это худшее показание.
– А у вас какое уникальное торговое предложение сейчас, в одиночку?
– Оно называется «Стоянов-шоу». Это рабочее название, и оно мне очень нравится. Я так смешно иногда подписываю зрителям автограф.
– То есть как продолжение «Городка»?
– Ну, а как это может быть не продолжением «Городка»? Знаете, Чаплину когда-то нужно было увидеть, как ловят овцу. Вот он долго стоял, смотрел и понял, что это одновременно смешно и страшно. И в итоге появилось величайшее открытие в жанре. Чаплин показал, что когда человек падает, это не только смешно, но и больно, по крайней мере, ему. Возможно, талантливый человек может сделать так, что ему посочувствует смеющийся зритель. Поэтому лучшее, что нам удалось сделать в «Городке», – сочетание простых, смешных и трогательных вещей. И как же я могу, когда у меня получалось, отказаться от того, что я не просто понимаю, а умею.
– Ту высшую математику, по которой у вас сложилась пара с Ильей Олейниковым и появился «Городок», вы понимаете? Где было вот это пересечение?
– Это странная алхимия, возникшая из очень простых отношений: два человека, которые постоянно валяли дурака, смешили друг друга и старались друг друга пересмешить, у которых не было никаких планов друг на друга, и которым было хорошо вместе вне какого-то жанра, формата, каких-то совместных просчетов на будущее. Но в такую умную и более или менее взрослую еврейскую голову, которая была рядом со мной, пришла мысль: нужно работать вместе. Эта идея полностью принадлежит Илье. А я думаю: «какое вместе»? Я работаю – да, никак, да, безуспешно, с болью, но как-то так привычно в одном из лучших театров страны, и никаких планов у меня на совместное существование не было (с 1978-го по 1995 годы Стоянов был актером БДТ в Ленинграде – прим. ред.). Я был в поисках биографии, лежал на диване и говорил, что мое время еще не пришло, разным женщинам, которые оказывались рядом с диваном – в ответ на их упреки «сколько же можно валяться». А на вопрос: «А что же должно произойти, чтоб твое время пришло», я гордо отвечал: «Страна!». А ведь так и получилось. Все же началось во времена полной разрухи и бесформата. Мы пошли в первый класс вместе с телевидением, и наше счастье, что мы закончили эту десятилетку. Это новому поколению сейчас нужно вступать в абсолютно новое телевидение, которое мы с тобой когда-то и делали, Димочка, на свою голову.
– Ваши родители не имеют никакого отношения к артистической среде. Как они отнеслись к вашему решению стать актером?
– Мой отец с самого начала решил за меня, что я буду врачом. Но когда я был в 10-м классе, мои родители поняли неизбежность моего выбора, и они ничего уже не делали. И мой бедный папа в итоге, знаменитый в Украине врач, поехал со мной в Москву и, пока я поступал, постарел лет на пять. Потому что он никак не мог помочь, ничего не мог сделать. Мог только постирать мне рубаху. Мы вдвоем с ним поступали. Я читал ему стихи Пушкина, на что он мне говорил: «Куда мы приехали? Сыночка, у нас же здесь никого нет, это страшный город!» (смеется)
– Легко поступили?
– Очень легко поступил. Я поступал в один вуз, никуда не бегал. Мне просто очень название понравилось «ГИТИС», к тому же это единственный институт, в названии которого присутствовало слово «институт». Я же не приеду в Одессу и не скажу, что поступил в училище – Щепкинское или Щукинское. У нас там 40 ПТУ, зачем тогда вообще нужно было уезжать?
– Вы приготовили для дочери Кати профессию?
– Я категорически не хочу, чтобы она была актрисой. Но вижу в ней эти задатки. И это при моем характере! Не хочу, но ставить палки в колеса не буду.
– Катя уже нащупала все веревочки, за которые нужно дергать, чтобы получить желаемое?
– Безусловно! Моей жене так хорошо – она говорит: «Наконец-то появилась женщина, перед которой ты абсолютно отчитываешься!» Дочка мне звонит: «Где ты был?» – «На канале». – «Ну, это 20 минут – а потом?» И это в десять с половиной лет!