В долине небольшой таежной речки Люлюикты геологи разбили свой лагерь. В отряде было всего пять человек: начальник Игорь Александрович, степенный сорокалетний геолог, студент-практикант Георгий, до бровей заросший дикой бородой атлет, и трое рабочих-проходчиков.
Самый старший из них – Василий, здоровенный флегматичный парень лет двадцати, надежный в работе и невозмутимый при любых обстоятельствах. А вот Владимир, немного моложе Василия, пониже ростом, но зато заметно шире в плечах. В противовес Василию, он был, что называется, моторным, никогда не унывал, и любая работа спорилась в его умелых руках.
В таежной тишине то и дело раздавался его громкий веселый голос вперемежку с раскатистым хохотом. Третий же, Борис, – сутуловатый, бледный и слабосильный тихоня. Его большие голубые глаза смотрели на мир кротко и печально. Ему никогда и ни в чем не везло: то он попадал молотком вместо гвоздя по пальцам, то ранил ногу киркой, то ошпаривался, снимая с огня кипящий чайник. Острый на язык Володя вскоре окрестил его Щукарем: дескать, тому тоже везло, как утопленнику. Он то и дело подшучивал над Борисом, а тот только горестно покачивал головой, с упреком глядя на обидчика, тяжело вздыхал и помалкивал. Вот такая компания должна была совместными усилиями провести ревизионные работы на месте прошлогодней находки съемщиками обломка кристалла шпата.
Когда с обустройством лагеря было покончено, Игорь Александрович с Георгием приступили к геологической съемке участка, где предполагалось найти месторождение исландского шпата, а проходчики здесь же долбили разведочные канавы. Из-за малочисленности отряда повара им не полагалось, поэтому еду приходилось варить всем по очереди. Дежурному нужно было вставать раньше других, чтобы к семи часам завтрак был уже на столе. Обед же, состоящий из консервов и сухарей, каждый брал с собой, а ужин опять-таки готовил дежурный, который возвращался в лагерь на часок пораньше остальных.
На третий день работы дежурить досталось Борису. Вечером он пришел в лагерь, зачерпнул в ведра и чайник воды из Люлюикты и повесил их над костром. Потом помыл гречку для каши и открыл две банки тушенки. Покончив с делами, достал из ящика сухарь и, отбиваясь веточкой от гнуса, стал задумчиво его грызть. Заметив, что огонь начал слабеть, подбросил в костер несколько сухих смолистых поленьев, и тот вскоре запылал жарче. Вода в ведрах и чайнике бурно закипела. Борис запустил крупу в кипяток, отодвинув подальше от огня чайник, положил огрызок сухаря на стол и пошел к погребу – яме, выкопанной прямо в вечной мерзлоте и накрытой крышкой, сколоченной из жердей. Там хранились ящик сливочного масла, мясные консервы и свежая рыба, выловленная Георгием и Василием накануне. Когда Борис возвратился с маслом к столу, сухарь исчез. «Что такое? – удивился он. – Куда же огрызок мог подеваться?» Он обошел вокруг стола, не поленился заглянуть под стол и скамейки – сухаря нигде не было. «Что за чудеса?! Не мог же он испариться! Ну да, шут с ним, с сухарем! Надо проследить, чтобы каша не пригорела, а то ведь потом Володькиных насмешек не оберешься…»
Борис подошел к ведру и стал помешивать варево длинной березовой лопаткой, потом вывалил в него тушенку, хорошенько все перемешал и снял ведро с огня, а в чайнике заварил крепкий пахучий чай. «Ну вот, ужин готов! Теперь можно созывать всех к столу!» Борис постучал молотком по подвешенной тут же большущей сковороде – звонкий сигнал разнесся далеко окрест. Борис присел на низенькую скамеечку, врытую у кострища и, заслоняясь рукой от жара, слезящимися глазами стал смотреть на игру постепенно слабеющего огня. Ему нравилось вот так бездумно глядеть на огонь, улавливая там самые фантастические мгновенно меняющиеся картины. Поленья, потрескивая, догорали, превращаясь в жаркие головешки.
Послышалось потрескивание сучьев под чьими-то ногами, и на недавно проложенной тропе первым появился потный и грязный Володя. «Ну что, кашевар, чем сегодня попотчуешь, не лягушатинкой ли?» – уже издали начал он задирать Бориса. Но тот по обыкновению молчал и только тихо улыбался в ответ. Володя быстро сбросил с себя грязную брезентовую робу и сапоги. На него сразу же опустилось серое облако гнуса. «Но-но, не очень-то, ишь дорвались до бесплатного!» – отбиваясь влажной майкой, он с разбегу нырнул в речку, которую собственными руками перегородил надежной плотиной из базальтовых глыб. Он шумно фыркал, гоготал и бил ладонями по воде, отгоняя брызгами надоедливых кровопийц.
Тем временем подтянулись и остальные. Искупавшись, все дружно уселись за стол. Разговоры тут же смолкли, и воцарилась тишина. Слышно было только позвякивание ложек о миски да пошлепывание ладоней – били гнуса, мешавшего нормальной еде. Управившись с ужином, все отправились в палатку, где можно было относительно спокойно поиграть в шахматы.
Снаружи остался один Борис: в обязанности дежурного входило и мытье посуды. Он собрал миски, кружки, ложки и тщательно вымыл их горячей водой в посудном ведре, а потом ополоснул в Люлюикте. Перед этим он вытер стол, оставив на нем лишь хлебницу с небольшим кусочком сухаря. Когда же он возвратился с чистой посудой к столу, сухаря на месте не оказалось. «Что за наваждение? – удивился он. – Опять сухарь исчез! Вряд ли кто из парней мог прельститься им после сытного ужина!» На всякий случай он все-таки спросил: «Послушайте, граждане громодяне, кто из вас взял из хлебницы сухарь?» – «Да ты пошто напраслину на нас возводишь?! – возмутился Володя, – ведь видел же, что никто не выходил из палатки! Объясни толком, в чем проблема и почему столько шума из-за какого-то сухаря?!» Тогда Борис зашел в палатку и рассказал о таинственных исчезновениях сухарей.
Володя сразу же загорелся: «Это дело нельзя оставлять без последствий. Надо срочно узнать, кто еще тут столуется за наш счет и какие у него потребности!» Он отломил от сухаря небольшой кусочек, положил его в хлебницу, а сам спрятался в палатке и стал наблюдать в щелку. Не прошло и пяти минут, как на столе появился бурундучок. Воровато оглянувшись, он схватил сухарь и шмыгнул со стола. Володя тут же выскочил из засады и успел заметить, как воришка моментально влез на лиственницу и исчез в дупле, зиявшем на трехметровой высоте. «Так вот, значит, ты где обитаешь! Сейчас мы тебя привлечем к ответственности!»
Володя быстро взобрался на дерево, по локоть засунул руку в дупло, но тут же с криком выдернул ее обратно. Из прокушенного пальца показалась кровь. «Ах ты, шмыгарь этакий, еще и кусаться вздумал! А ну-ка, Борис, подай мне рукавицу!» Борис сбегал в палатку и возвратился с брезентовой рукавицей, насадил ее на жердь и подал «зверолову». Тот надел ее и снова полез в дупло. «Ага, жиган, попался! Теперь-то уж не укусишь!» Он достал попискивающего и отчаянно сопротивляющегося бурундучка из его убежища. Передав зверька Борису, он еще раз запустил руку в дупло и достал оттуда несколько кусочков сухарей, а потом – полную горсть крупяной смеси. «Ого, да ты у нас, оказывается, запасливый мужичок, за несколько дней вон уже сколько успел натаскать!» Он опустил припасы обратно в дупло и спустился с дерева.
Бурундучка посадили в крепкий ящик из-под сливочного масла, пробив в нем несколько дырочек, чтобы узник не задохнулся. Два дня он благополучно отсидел в своей темнице, а на третий, когда Борис менял ему воду, ловко вспрыгнул на рукав куртки, выскочил из ящика, да и был таков. За эти дни все привязались к Борьке – так Володя окрестил пленника, и было немного жаль, что он удрал. Думали, что теперь-то он уже больше никогда не появится в лагере. Однако оставленный на столе кусочек сухаря к вечеру исчез. А еще через день Борька осмелел настолько, что заявился к ужину самолично и, нетерпеливо попискивая, бегал вокруг стола, выпрашивая что-нибудь вкусненькое. С тех пор так и повелось: Борька аккуратно являлся к завтраку и ужину и, конечно же, пополнял свои запасы. К концу короткого лета его хранилище было заполнено нашими съестными припасами, еще он не поленился насушить грибов.
Когда ночами стало подмораживать и выпал ослепительно чистый снежок, геологи закончили свои изыскания и стали собираться в обратный путь. На шитике к устью Люлюикты привезли лошадей, а потом Володя вдвоем с конюхом Кузьмой привели их в лагерь. Геологи сноровисто навьючили на них все снаряжение, образцы горных пород и минералов. Борька, ставший совсем ручным, крутился тут же и ничего не понимал, куда подевались палатки и все вещи, к которым он привык за лето. Уходя, геологи высыпали ему остатки сухарей. Теперь Борьке не страшна была долгая лютая зима: ведь припасов у него заготовлено предостаточно, а сытому, да еще в теплом сухом дупле, никакие морозы не страшны! Сбитый с толку непривычной обстановкой, Борька сиротливо сидел на голом столе из обтесанных жердей и смотрел вслед удаляющимся людям. «До свидания, тезка! – помахал ему на прощание Борис. – Жди, мы вернемся к тебе летом!..» И ветки ольховника с пожухлой опадающей листвой сомкнулись за его спиной.
