Окончание. Начало в № 146 (19051).
Когда взошло солнце, дым над тайгой заметно поредел и стал голубоватым. Кое-кто уже проснулся, но не спешил сменить осоловевших дежурных, продолжая лежать и сладко потягиваться. И не мудрено: даже у привычных к тяжелому физическому труду проходчиков болели все косточки и мышцы, не говоря уже о «белой кости» – маршрутных рабочих и геологах.
Борису досталось дежурить во вторую смену, поэтому ему удалось немного соснуть. Студент-практикант, которому поручили следить за «сменой караулов», еле-еле растолкал его.
Спотыкаясь о ветви и стволы поваленных деревьев, он выбрался на тропу, протоптанную во влажноватом мху, и, чертыхаясь, побрел к месту дежурства. Сменял он незнакомого проходчика из партии Зайцева, который следил за участком просеки длиной около трехсот метров.
– Прибыл тебе на смену, – сказал ему Борис, когда тот приблизился к нему, – объясни-ка, что тут надо делать?
– Да хитрого ничего нет, ходи себе взад-вперед да позорчей поглядывай. Как узришь, что огонь норовит перелезть через канаву – обрубай ему голову и гаси. Вот и все дела!
…Борис несколько раз медленно обошел из конца в конец свой участок, внимательно осматривая задир и подступы к нему. Огонь пока нигде не пытался перебраться на ту сторону. Несмотря на то что он уже немного размялся, все равно хотелось спать: после двух бессонных ночей несколько часов сна были для него, что слону – дробина. Он присел отдохнуть на ствол поваленной лиственницы, удобно опершись спиной на толстые сучья. «Совсем как в кресле самолета!» – подумал он и закрыл глаза…
«Так-то ты, стервец, караулишь!» – услышал он сквозь сон пронзительный голос Николая и мигом вскочил на ноги. Николай с ехидной усмешкой в упор рассматривал своего заспанного напарника, откровенно наслаждаясь его виноватой растерянностью. В руках он держал дымящуюся большую ветку, которой только что загасил перебравшийся через просеку огонь.
Сонливость у Бориса как рукой сняло. Раздосадованный своей оплошностью, давшей повод для мстительного торжества Николая, виноватый и пристыженный, он поплелся к палатке, где вповалку спали степашкинцы.
Пронизанная яркими лучами взошедшего солнца горелая тайга являла собой печальное зрелище. Большинство деревьев было опалено только снизу, но сухой хрусткий ягель и кустарниковый подлесок почти не сохранились. Не тронутая огнем зелень осталась только в сырых болотистых низинах да на голых каменистых склонах и скалах, куда огню не было пути. Почва на сгоревших участках тайги покрылась толстым слоем серого рыхлого пепла, местами все еще горячего внутри. При каждом шаге пепел взметался густым серым облачком, медленно оседая на людей, которые гуськом брели через гарь в сторону Тунгуски, где их ожидала самоходка, чтобы отвезти обратно к устью Гончака.
Прошло две недели, и стало известно, что в Туре состоялся суд над поварихой и Степашкиным. Валентину осудили на три года, наказали и Степашкина. А еще через два дня, вечером, когда погорельцы, перебравшиеся на новое место, сидя за походным столиком в палатке геологини Верочки, планировали работы на завтра, к лагерю подрулила моторка Борцова. Отряд в полном составе высыпал на берег. В воду легко соскочил заметно похудевший Степашкин. Он рывком подтянул полегчавшую моторку к самому берегу и обернулся к встречающим. И все-таки это был прежний Степашкин – бодрый и энергичный, без тени уныния.
– Здорово, братцы-рудознатцы! Вот я и снова с вами! Будем продолжать нашу съемку! Привез новую повариху! Зовут ее Федосеевной, прошу любить и жаловать!
Вслед за ним, покряхтывая, стала выбираться из моторки грузноватая женщина лет пятидесяти. Степашкин помог ей сойти на берег. Поправив сбившийся на затылок цветастый старенький платок, она приветливо улыбнулась.
– Здрасьте! Вот мы, слава Богу, и добрались. Ну и натерпелась же я страху на этой тарахтелке! По правде сказать, сперва так не хотелось к вам ехать: уж какая из меня теперь таежница! Да начальник-то ваш – хват, кого хошь уговорит. Опять же, как не помочь хорошим людям, раз на них такая беда свалилась! Правильно я говорю?
– В самую точку! – за всех ответил Геннадий. – А теперь, Верочка, покажи-ка Федосеевне ее палатку, а ты, Борис, держи ее рюкзачок и спальник! – обратился он к нему, передавая принятые из рук Борцова вещи поварихи и увесистый пакет с газетами и письмами.
– Ну, как вы тут управлялись без меня? – спросил Степашкин, обращаясь к возвратившейся от палаток Верочке, которой было поручено руководить отрядом во время его отсутствия.
– Как видите, перебрались на новое место, кое-что получили взамен сгоревшего; канавы начали проходить на четвертом покрове, где добыли два хороших кристалла; продолжаем съемку второго планшета. Так что, все путем! Только вот успеем ли до снега заснять всю площадь?
– Кровь из носу, а надо сделать все, что запроектировано. Иначе всем нам будет грош цена!
Степашкин был уверен, что уж теперь-то все неприятности позади. Но впереди его ожидали новые испытания, на которые таким щедрым оказался этот незабываемый полевой сезон.
