Отряд Степашкина выполнял геологическую съемку в среднем течении Нижней Тунгуски. Дело продвигалось быстрее обычного, потому что костяк отряда составляли опытные геологи и проходчики канав. К тому же и погода установилась на редкость благоприятная: впервые за несколько лет почти до середины лета не выпало ни одного обильного дождя. Поэтому уже почти целый месяц все работали без выходных, да еще и полный световой день.
От такого распорядка, как ни странно, больше всех страдала повариха Валентина, румяная пышнотелая женщина лет тридцати. Хотя работы у нее было не так уж много, но вставать нужно раньше всех, а ложиться спать – позже остальных. К тому же целыми днями ей приходилось быть в лагере совершенно одной, и она страшилась появления медведя, следы которого не раз видела на речном галечнике.
В первые дни необычная для горожанки обстановка и подчеркнутое внимание мужчин занимали ее, но день ото дня интерес к тайге слабел, пока и вовсе не пропал. Ее мягкое нежное лицо и руки покрылись отвратительными болезненно-зудящими бугорками и пятнами от укусов комарья и мошкары. Днем ее донимали знойная духота и кровососы, а ночью – прохлада и бабья тоска.
Ей стало нестерпимо жаль себя, и зло брало за собственную глупость: и чего это ее понесло сюда с геологами? И вот она, еще молодая и красивая, торчит здесь целыми днями одна-одинешенька возле опостылевших пустых палаток и кормит ненасытное комарье. Ведь жизнь-то бежит, ой, как быстро бежит! И она решила сейчас же, не мешкая, бросить все к лешему и уйти в Туру, а оттуда самолетом – в Красноярск!
Валентина собрала в рюкзак свои пожитки. Сунула туда же пригоршню сухарей, несколько банок консервов, соль, спички, пачку чая; налила из бутыли в пузырек диметилфталата. Потом снова разожгла чуть тлеющий костер, разогрела на сковороде кашу с тушенкой, плотно поела и напилась чаю. Покончив с едой, она зашла в палатку начальника отряда, вырвала из пикетажки листок и красным карандашом крупно написала: «Геннадий Степанович, не вынесла я такой жизни, ухожу в Туру. Не поминайте лихом. Валентина».
Проходя мимо кострища, заметила, что головешки все еще горят бледным, едва заметным при ярком солнечном свете, пламенем. Костер по правилам надо было бы залить водой, но, как на грех, ведра оказались пустыми, а идти обратно к ручью – значит, перебить себе дорогу. «Ладно, – подумала она машинально, – небось, погаснет сам собой!». И она вразвалку зашагала по прибрежному галечнику.
Только к вечеру следующего дня она кое-как доплелась до устья крупного левого притока Тунгуски – Нидыма, который даже в мелководье можно было преодолеть только на лодке. На противоположном берегу Тунгуски виднелось несколько бревенчатых домиков, но возле них не было ни одной живой души. Валентина долго кричала и размахивала косынкой, но до поселка ее голос, видно, не долетал. Тогда она догадалась разжечь на пригорке большой дымный костер. Через некоторое время из поселка к берегу подошло несколько человек. Ей было видно, как они о чем-то спорили, размахивая руками. Наконец, один из них спустился к реке, сел в лодку и поплыл к Валентине.
Когда лодка уткнулась носом в каменистый берег, из нее вылез тщедушный эвенк неопределенного возраста. Он молча загасил огонь и показал на лодку: «Садись!». Переправившись, они поднялись по крутому склону к поселку, где у ближайшего дома, поджидая их, стояли три эвенка. Один из них, сухонький старичок, одетый в поношенный пиджачок, осмотрел ее недобрым взглядом, от которого женщине стало как-то тревожно, и спросил: «Тебя зовут Валентина Загоруйко?». «Да», – ответила она робко, недоумевая, откуда он ее знает? «Я – председатель сельсовета, – продолжал он. – Мне поручено задержать тебя». «Но ведь я не сделала ничего дурного! – испуганно воскликнула она, – не за что меня задерживать!». «В Туре все узнаешь!» – ответил председатель и пошел прочь.
* * *
Первым почувствовал запах дыма Борис. В это время он силился выбросить из канавы большую угловатую глыбу базальта, вытаявшую из вечной мерзлоты. Когда это ему, наконец, удалось, он вытер тыльной стороной ладони пот со лба и потянул носом. Явственно пахло дымом. Сначала он не придал этому особого значения: иногда и раньше до него дотекали струйки дыма от костерка Николая, который по многолетней привычке закоренелого «бича» частенько варил чифир. Борис старательно подобрал грабаркой со дна канавы жидкую грязь оттаявшего за прошедшие сутки грунта и выбрался на поверхность.
Запах гари заметно усилился, и теперь уже стало совершенно ясно, что от небольшого костерка столько дыма быть не может. Да и поднявшийся вдруг ветер, раскачивающий вершины лиственниц, дул снизу, со стороны лагеря отряда. «Что-то тут неладно!» – пробормотал Борис и стал быстро карабкаться по чуть заметной тропке к Николаю, долбившему свои канавы метрах в двухстах.
Не на шутку встревоженный Борис уже почти вплотную подошел к канаве, когда занятый своим делом Николай, наконец, заметил его.
– Ты что, Бориска, чифирку отведать припожаловал? – обнажил в кривой ухмылке Николай крупные желтые зубы заядлого чифириста, – мировая замена водяре при нашем-то «сухом законе»!
А, катись ты со своим чифиром подальше! – огрызнулся Борис. – Чуешь, сколько дыма в тайге? Не иначе – пожар!
– Да не суетись ты! – Николай цвиркнул сквозь зубы, – счас придавим баночку, да и сходим поглядим, что там задымилось?
– Какой еще чифир?! Может, лагерь горит, а Валька там одна. Где же ей, бабе, одной-то с огнем справиться! Тайга, гляди – суше пороха!
Загасив костер, не глядя друг на друга, заспешили к лагерю. По мере того как они спускались по склону, дым становился все гуще и гуще. То и дело тревожно и громко кричали кедровки, по ветвям лиственниц промелькнуло несколько ярко-рыжих белок. Но вот дым повалил густыми темно-серыми клубами, из-за которых показались сполохи и языки пламени: не торопясь, солидно поднималась в гору низовка. Только кедры, изредка встречавшиеся на ее пути, вспыхивали враз огромными факелами, внутри которых громко гудело пламя и похрустывали ветви – огонь, играючи, ломал «кости» этим могучим деревьям за считанные секунды. Кода пламя стихало, на месте дерева оставался только дымящийся обгоревший ствол.
Теперь канавщики, позабыв о ссоре, бежали трусцой по редколесью. Оба уже основательно взмокли, их лица почернели от копоти. Наконец, тайга расступилась. Спустившись с крутого уступа, они потрусили к лагерю по широкой ровной полосе прибрежного галечника. Еще издали они заметили, что валентининой палатки уже нет, а подойдя поближе, увидели, что и продуктовая палатка тоже сгорела. На месте поленницы дров, заготовленных Володькой по просьбе Валентины, полыхал огромный костер. Остальные палатки, отделенные от кострища относительно безлесным прогалом, пока еще не пострадали, но огонь уже подходил к ним с другой стороны. Не появись они еще с полчаса, и от этих палаток тоже ничего бы не осталось.
* * *
Начальник таежной базы экспедиции Борцов заметил клубы дыма над тайгой правее скал Суслова около четырех часов пополудни. Кроме отряда Степашкина, в том районе никого больше нет. «Надо срочно выяснить, что там у них стряслось», – подумал он и направился к Тунгуске, прихватив на всякий случай немного продуктов.
Пройдя последний поворот, Борцов заметил в густом дыму ярко-оранжевые языки пламени. Поднявшийся было ветер, теперь почти утих. Сизоватый дым становился все гуще и стлался пластами над самой водой. От горького запаха стало першить в горле. Марат спрятал морду между передними лапами и тревожно поскуливал, глядя на хозяина. Лихо обогнув галечную косу, глубоко врезавшуюся в реку, Борцов заглушил двигатель и причалил к устью ручья, где был разбит лагерь отряда Степашкина. А навстречу ему, гремя галькой, уже торопились два чумазых канавщика.
– Ну, мужики, выкладывайте, что тут у вас произошло, почему тайга горит и где Степашкин?
Выслушав торопливый и сбивчивый рассказ, он, быстро взвесив обстановку, сказал: «Все ясно, будем принимать меры. А вы покуда никуда не отлучайтесь. Продуктов, что я привез, хватит вам всем до завтра. Через часок у меня связь с турой. Сообщу обо всем начальнику экспедиции».
* * *
Вечером во время радиосвязи Золотухин приказал начальнику партии Зайцеву направить к семи утра в устье Гончака всех рабочих и ИТР с пилами, лопатами, кирками и топорами, прихватив трехдневный запас продуктов. К тому времени туда из Туры подойдет самоходка, на которой людей доставят к месту пожара. А рано утром над избушками партии пролетел патрульный ЯК и сбросил вымпел с планом пожара, на котором было видно, что за ночь огонь продвинулся вверх по склону долины Тунгуски между двумя ее небольшими притоками еще на семьсот метров.
На собранной тут же планерке было решено высадиться с самоходки двумя отрядами и провести работы, которые дали бы возможность пустить встречный пал, чтобы огонь потушил сам себя.
* * *
В течение двух суток никто не сомкнул глаз. Все страшно устали и все чаще вспоминали самыми недобрыми словами повариху. Очутись она здесь – ей бы несдобровать.
Главный инженер экспедиции Василий Васильевич, руководивший тушением пожара, еще раз прошел из конца в конец просеки, чтобы убедиться в ее полной готовности для пуска встречного пала. Удостоверившись в этом, он выстрелил из ракетницы в сторону приближавшегося пожара. Звук выстрела гулко прокатился по тайге, многократно отражаясь от скал. Затем грянул и второй выстрел. Когда эхо стихло, тайга, казалось, затаилась, ожидая решения своей участи.
Пустили встречный пал. Однако тайга не везде загоралась легко: в сырых болотистых низинах огонь никак не мог набрать силу, быстро гас, и его приходилось зажигать снова и снова. Но вот встречный пал, постепенно разгораясь, медленно, но неуклонно двинулся навстречу главному огню.
На глаза людям то и дело попадались птицы, испуганно улетавшие от огня, который погубил их птенцов, еще не научившихся летать. На просеке Борис чуть было не столкнулся с лосихой, за которой еле поспевал поджарый лосенок, цеплявшийся непослушными ногами за кусты и камни. Обычно осторожные и боящиеся людей, звери теперь с треском продирались через густой стланиковый подлесок, не сбавляя темпа, перемахнули через просеку и скрылись.
После встречной схватки огней пожар потерял силу. То тут, то там яркими, почти бездымными факелами полыхали смолистые сушины; потрескивали и сипели головешки полусгнивших валежин на старых буреломах, но большого огня уже нигде не было видно. Невероятно уставшие люди замертво валились, где придется, подстелив под бок мягкого сухого мха или лиственничного лапника. Они лежали в самых невероятных позах, и просека напоминала поле битвы. Василий Васильевич, сам еле державшийся на ногах, распорядился выделить дежурных из наиболее крепких рабочих и геологов: теперь нужно было внимательно следить за тем, чтобы огонь не переполз через просеку.
Продолжение следует.
