Постоянная экспозиция классического искусства в Тюменском музее изобразительных искусств с некоторых пор не так уж постоянна.
В залах, где прежде незыблемо царили Боровиковский и Тропинин, Айвазовский и Репин, в последние годы случалось разное. Ныне заведено так, что парад эталонных образов время от времени обновляется, одни полотна возвращаются в запасники, другие, подзабытые, предстают перед зрителями посвежевшими, в неожиданном ореоле общего замысла, способного объединить века, стили, жанры и авторские индивидуальности. К примеру, напоминанием о том, что все, называемое теперь классикой, когда-то было вызовом канону, мятежом против авторитетов и традиций.
Выставочную анфиладу первого этажа обживают “Бунтари, романтики, правдоискатели” – так называется выставка, собравшая вместе искусство петровской эпохи, отечественную живопись и скульптуру XIX столетия, искания художников рубежа веков и работы мастеров Западной Европы без оглядки на хронологию и “национальную принадлежность”.
Произведения расположились по жанрам. “Первый зал традиционно отведен историко-мифологической живописи, – рассказывает хранитель коллекции классического искусства и куратор выставки Оксана Костко. – Мы показываем, как писали в академии XVIII века и как тот же самый античный сюжет изображал Карл Брюллов. Как видел христологический цикл художник XVIII века и как осмысливал его живописец второй половины XIX столетия. Все построено на таких вот интересных сопоставлениях”.
При Петре I русские художники впервые едут учиться за рубеж, а, вернувшись, создают “академические иконы”, совсем не похожие на древнерусские образа. “Динарий кесаря” написан, как полагают, Андреем Матвеевым для одной из церквей Санкт-Петербурга в тридцатые годы XVIII века на европейский манер, то есть маслом на холсте. Фигуры объемны, чувствуется внимание к жестам, колористические акценты выделяют смысловой центр композиции… Но какая пропасть отделяет это революционное для своего времени полотно от “Тайной вечери” Василия Поленова! Задумав серию картин на евангельские темы, художник побывал в Палестине, “он с женой даже построил швейную мастерскую, чтобы точно скопировать древние одежды”. Мастер не просто стремился к исторической достоверности, он поставил себе цель рассказать библейские сюжеты, как реальные жизненные события. Старая стена, неровная колонна, кувшин в углу… Люди в отдалении за низким столом выглядят обычными жителями Иерусалима. Особое звучание композиции придает символика света и тени: терраса с Иисусом и апостолами озарена теплым светом, на переднем плане, в глубокой тьме – фигура Иуды, черного человека, покидающего дружескую трапезу. На террасу наползает сумрак – предвестник беды…
Не менее радикальную эволюцию претерпевает портретный жанр. Изображение папы римского работы неизвестного тобольского художника второй половины XVIII века еще сохраняет черты старорусской парсуны, а в молодой столице уже в двадцатые годы того же столетия создаются настоящие парадные портреты. Таков безымянный офицер с орденом Александра Невского – облик его торжественен и горделив. Портрет Александра Всеволожского, написанный Василием Тропининым около 1826 года, исполнен романтического пафоса, традиционный темный фон подобен грозовому небу… Предполагают, что портрет был заказан по случаю награждения Всеволожского медалью “За взятие Парижа”. Но герой в штатском, сама медаль не видна, а орденская лента как бы невзначай выглядывает из-под меховой полы. Репинский портрет Мары Олив искусствовед Оксана Костко тоже относит к парадному направлению, хотя перед нами женщина в свободной позе, в ярком восточном наряде и в домашнем, судя по всему, интерьере. Незаурядность натуры подчеркнута динамичной композицией. Ну, а Роберт Фальк, член скандального художественного объединения “Бубновый валет”, и вовсе сделал форму зеркалом содержания: “Он считал, что портрет должен быть похож на человека изнутри”. Свою жену Елизавету Потехину, тоже художницу, преподавателя ВХУТЕМАСа, Фальк изобразил в столкновении красок и угловатых линий, тем самым показав энергичный образ женщины новой эпохи… И вся эта череда метаморфоз происходит в окружении работ Тыранова, Ярошенко, Головина, портретов домашних и салонных, в соседстве с крестьянками Венецианова и Творожникова, рядом с великолепным “Портретом доктора Любимова с собакой” Кустодиева, в компании с образами художников, курсисток и актрис…
На стыке портрета и бытового жанра создан “Казак” Константина Маковского – большая, яркая картина сразу привлекает внимание. Как и полотно Николая Богданова-Бельского “Венчание”: в сельской церкви многолюдно, горят свечи, перед алтарем две молодые пары... В разделе жанровой живописи царят передвижники. Сегодня в них уже не видят только обличителей социальных язв. “Многие из этих художников прекрасно уживались и с салонным искусством, и с европейскими традициями жанра, который больше уделял внимание празднику жизни, радостям будней”. Но для передвижников жанр – это родная почва: разморенные зноем крестьянки, мальчишка в полушубке перед витриной с масками, а не легкие, солнечные сценки из итальянской жизни, с которых начиналась отечественная бытовая живопись.
Так же как пейзаж начинался с видов роскошной итальянской природы, с античных руин, величавых дворцов. Затем Сильвестр Щедрин отказался писать Италию помпезную ради Италии простонародной, живой. А Васильев и Саврасов предпочли краскам чужеземного юга скромную прелесть русского пейзажа. Удивительно, но именно пейзаж, жанр мирный и непровокационный, стал полем для самых смелых художественных экспериментов. Вместо Италии – Кавказ с его романтикой гор и моря, как у братьев Чернецовых. Вместо фантазирования в мастерской – первые выходы на пленэр, как у того же Щедрина. Ведуты, документально точные изображения портов и рейдов – и вольная, суровая стихия моря, как в “Ялте” позднего Айвазовского. Иван Шишкин, истинный поэт русского пейзажа, считал, что природу не нужно облагораживать, она и так благородна. Он умел “разбирать” красоту там, где другой прошел бы равнодушно, чтобы затем мы восхитились “Родником в лесу” или “Часовенкой, освещенной солнцем”.
Среди «живописи цветов и фруктов», а именно так назывался жанр натюрморта в академиях XVIII столетия, выделяются “Мальвы на черном фоне” Александра Куприна, коллеги Фалька по “Бубновому валету”.
Завершают выставку работы анималистического жанра и немногочисленные, но любопытные интерьеры.