– У девочек, – говорю, – вчера брали и позавчера, и позапозавчера. Неудобно как-то.
– У Ефима Щеткова, завотделом строительства, башли имеются, но не даст старикан. Жмот. Вот что: иди к Надежде Макаровне Майковой. У неё никогда нет напряженки с финансами. Муж – начальник областного управления бытового обслуживания населения, сама она бережлива. Но мне, подчиненному, не даст ни копейки. Тебе определенно отстегнет, ты в её глазах персона грата, короче, не редиска. 5 рублей проси. Но подожди, пока Вера Васильевна выйдет. Что-то разговорились бабы. К Сидоровой пойдем за грошами завтра.
Стою перед мудрой женщиной: черные залоснившиеся брюки, оранжевая до бешенства косоворотка с блестками, усы, даже борода, кажется, выщетинилась. На ногах желтые плетенки из кожзаменителя. Надежда Макаровна оценила это убожество и 5 рублей из кошелька отстегнула.
Заведение по 50 лет Октября: с одного конца столовая, с другого – рюмочная, посередине пиво разливают в кружки. Здесь в основном тусуются студенты из «индуса». Зяма в карты сыграл с ребятками – то ли в преферанс, то ли в «очко». Сам я не очень азартный, разве что в «дурака» или в «девятку». Время промелькнуло, пора идти за пиджаками.
Да, 18.00. И редакционные дружной толпой ринулись к выходу. Смурной народ, похоже, ищут повод для релакса. До чего же доводит порядочную публику трудовая дисциплина!
– О! – раздалось в широкой массе. – А мы вот свадьбу сыграем!
– Кто? Все не по первому разу…
– Как это «все»? Вот Рита Шпак, вот Юра! – и тычут указательными и иными пальцами в меня, явившегося за прикидом.
Партийный принцип: меньшинство подчиняется большинству. И мы как один отправились в кафе «Молочное». Литературные сотрудники сдвинули буквой «П» имеющиеся в наличии столы, прочая клиентура доедала блинчики уже на улице Республики, бывшей Царской, а до того Благовещенской. И вот-вот могла стать улицей Сталина, так как решение уже было принято. Только смерть вождя народов помешала претворению замысла в жизнь. Значит, пишущая братия стыкует столы, а заведующая кудахчет:
– В чем дело, ребята? Дело в чем?
– У нас свадьба!
– Как же свадьба, если принято заранее заказывать?
– Так надо!
Тем временем ребята стащили из закромов весь запас горячительного. К сожалению, в меню молочного кафе исключительно сухое вино. Мужики сбегали в находившийся напротив магазин «Детский мир» и принесли оттуда различные резиновые игрушки и шары. Нас, брачующихся, жениха и невесту, обвили неким зеленым крокодилом. Все действо щелкал на камеру зав. отделом информации и спорта Толя Мокроусов. Ежесекундно слепила магниевая вспышка. Потом процесс изобразили в стенгазете протяженностью в километр, то есть на протяжении первого этажа здания Главтюменьнефтегаза.
Все дело испортил Лом – ну, Валера Перевощиков. Он не должен был присутствовать на «свадьбе», так как в этот день являлся «свежей головой» по номеру. Нынешнее поколение газетчиков, я уверен, понятия не имеет, что такое «свежая голова». Значит, так: корр освобождается на день от непосредственной корреспондентской работы, но ближе к вечеру приходит в типографию и вычитывает полосы кристальным взором. Только он выводит на контрольной полосе слова «В свет». И подпись.
Бывало, находили ошибки – тогда печатник Томин выковыривал ножичком в гарте «грешные» буквы или так задавливал строки, чтобы в итоге читатель думал, что это бумага попалась хреновая, рулон не тот. Ах, да, ведь новички в нашем деле не знают, что такое гарт. Это сплав олова и свинца. Расплавляют, из этой жидкости затем отливают буквы, из букв метранпаж складывает строки. Просто всё. Фотографию тоже сначала копируют на металлические клише – называется цинкография. В целом, повторюсь, высокая печать. Однако качеством низкая.
Дежурство как «свежей головы», так и ответственного за номер, порой задерживается часов до 8 утра. Когда выйдет газета, не мог знать сам Господь Бог. Знал исключительно редактор. Николай Яковлевич твой материал, отпечатанный на машинке, перепишет надстрочно. Если над и между строками места не хватит, шеф в конце страницы рисует свиное рыло – означает «читай на обороте». Если много чего переписал, рядом с заголовком материала, слева, выводится резюме: «Отлично!». Когда машинистки перепечатают правленное, Лагунов снова начинает переписывать. В итоге порой получается нечто схожее с созданным автором. Рано радоваться! Потому что статья, фельетон, корреспонденция переписываются в гранках и в полосах. Переписывал редактор стихи Пушкина, прозу Салтыкова-Щедрина, всех Толстых, Достоевского, Чехова, Уильяма Шекспира, тексты иных авторов – фрагменты, которых шутки ради, подкидывал на подпись Александр Шестаков.
Лично я сам носил Николаю Яковлевичу бумажные «портянки» на его квартиру по улице Советской. Шеф, как всегда, благодушный и улыбающийся. В семейных трусах до колен.
Со «свадьбы» Валера Перевощиков явился на дежурство не совсем свежей головой. Более того, свистел и топал. Лома, как водится, сняли с дежурства. Утром он писал шефу объяснительную записку. И в ней указал, что не мог не присутствовать на помолвке друзей. Причина и впрямь убедительная. Поэтому «свежая голова» была отпущена с миром.
Но уже некто настучал в обком партии о безобразиях в редакционном коллективе. За идеологию в обкоме в то время отвечал Игорь Маров, который затем стал начальником высшей школы милиции. С семейством Шпак Маров, похоже, находился в родственных отношениях, во всяком случае Рита называла чиновника «дядя Игорёша». Дяде, понятно, небезразлично, с кем свяжет девушка свою судьбу. И он из обкомовского офиса звонит редактору. При каждом звонке из инстанции Николай Яковлевич вскакивает из кресла и руки кладет по швам.
За мгновение до этого Лагунов вызвал меня по внутренней связи к себе. Дело касалось моего небольшого фельетона о беспорядках на металлобазе Госснаба. Крановщики пугаются подходить к завалам: трудно определить, где лежит железо марки Ст-3, где – Ст-5, где чугун, где балки двутавровые, где трехтавровые, где эти сволочные кнехты… Руководитель сего ведомства В. Зайцев сообщал шефу, мол, ничего такого нет и не было – во-первых, во-вторых, такого-сякого корреспондента он отродясь не видывал. Оказалось, что Василий Васильевич лукавил. В те времена прессу боялись: критическая публикация в газете могла стоить лишения билета партийного с выдачей билета волчьего. Пока суд да дело, редактор поднял трубку.
– Да! – ответил. – Да, помолвка. Что за парень? Ей-богу, замечательный человек. Умный! Толковый! И вообще, золотое перо! Знаете ли, легенда отечественной прессы!
И, положив трубку, обратился ко мне:
– Знаешь, а ведь речь шла о тебе. Помолвка с Татьяной у вас состоялась…
– Так ведь это была шутка, прикол, – вклиниваюсь в разговор.
Шеф просто рухнул в кресло:
– Какая шутка!? Какой прикол?! Я уже в инстанцию доложил…
С этого момента автор перестал быть «золотым пером».
Похоже, определенные выводы из случившегося были сделаны, но это уже не моего ума дело. В описываемый период обычаев присвоения званий «золотого пера» и «легенды прессы» ещё не существовало. С легкой руки Николая Яковлевича Лагунова институт состоялся. Сейчас висят в галерее портреты, но мне уже туда не попасть: засветился не вовремя. Эх, если бы не та пресловутая помолвка!
Потом меня перевели в пресс-центр ордена Ленина Главтюменьнефтегазстроя. Для проформы спросили: мол, желаю ли работать в данной системе. Понял, что там, «наверху» вопрос решен без моего присутствия. Выгодно всем: предместкома В. Сидорова поделит квартиру очередника в нужном направлении, ему в главке и так обещают жилье. А печататься товарищ в любом случае будет исключительно в «Тюменской правде», так как других изданий просто нет. Правда, моим начальником стал Борис Викторович Григорьев, тоже выходец из «Тюменской правды» и супруг Татьяны Даниловны Акопянц. Экс-завотделом «Тюменки» Владимир Борисович Гохфельд руководил пресс-центром Главсибтрубопроводстроя. Все, повторюсь, работали на «Тюменскую правду».
Окончание следует.