В один из дней августа 1979 года меня вызвал в свой кабинет редактор Николай Яковлевич Лагунов и сказал: «Валерий, я вынужден поставить на редколлегии вопрос о вашем увольнении…».
Для меня это было полной неожиданностью, потому как не числил за собой грехов, да и очень беззаботно тогда работалось в редакции. Почти половину сотрудников составляли молодые, и отношение к нам было, без преувеличения скажу, почти отеческое со стороны газетных «зубров», среди которых было несколько бывших редакторов районных газет. Однако основную роль наставника и по должности, и по педагогическому таланту играл все-таки сам Николай Яковлевич. Он умел спросить за дело, неназойливо наставлял на путь истинный, никогда не давал в обиду. Даже у ответственных работников обкома КПСС и облисполкома очень и очень редко возникали поползновения поучать газетчиков, а уж тем более чинить расправу и преследование.
И на тебе: нежданно-негаданно оказался под угрозой увольнения!
– Я прекрасно осведомлен, – выговаривал мне редактор, – что вы с друзьями, бывает, выпиваете на рабочем месте. Недавно вот устроили в одном из кафе балаган с проведением фиктивной свадьбы… Кто-то бы назвал это явным хулиганством. Понимаю, молодая кровь играет! Все это преходяще. Лишь бы свой талант не утопили в вине. Однако есть незыблемые принципы партийной журналистики. И вам, в отделе советской работы, надо бы их строго соблюдать.
Мне было предъявлено обвинение в том, что не соблюдаю соотношение – публиковать сорок процентов критических и шестьдесят – положительных материалов.
– Что, у нас уже образцово работает милиция? – вопрошал редактор. – Хорошо обслуживают людей на предприятиях общественного питания, не треплют нервы больным в поликлиниках?.. Исправно работают все службы рай- и горисполкомов? А у вас в отделе за полгода критики раз-два – и обчелся. Я полагал, что вы будете способны квалифицированно отражать проблемы и ставить эти вопросы перед районными, городскими и областным комитетом КПСС. Вы же даже не хотите предметно разбираться с недостатками…
Если первое обвинение, как говорится, проглотил молча, то по второму пытался вставить возражения. Один из заместителей редактора попросил меня опубликовать зарисовку об одном из ответственных работников Ханты-Мансийского окрисполкома, выходца из коренных народов Севера. Материал этот прошел в отсутствии редактора.
– Вам же внятно объяснили, что в газету не рекомендуется писать о партийных и советских работниках, – вскипел Николай Яковлевич. – Они имеют и будут пользоваться очень серьезными льготами, которые вам даже и не снились. Хотя половина из них таких благ и не заслуживает. А вот о механизаторе на селе, который в холодной и продуваемой ветрами кабине к 40–50 годам становится никому не нужным инвалидом, предпочитаем не вспоминать.
Не знаю, чем бы закончился этот разговор, если бы не появление ответственного секретаря Владимира Фатеева, который сообщил, что завтра, в субботу, совхоз «Емуртлинский» первым в области приступит к жатве. Поскольку фотокоров на месте нет, а в отделе сельского хозяйства застал только практикантов, Владимир Александрович предложил послать в Упоровский район меня.
– Первая полоса во вторник ваша, – не без суровости сказал Николай Яковлевич. – Ждем хороших материалов о комбайнерах. Поговорите с каждым.
– Не беспокойтесь, – заверил я, – всех прекрасно знаю. И Ливия Трофимова, и братьев Штоккеров…
Редактор наконец-то улыбнулся. Сельскохозяйственная тема была особенно любима им. И очень доброе отношение к героям жатвы в редакции было возведено почти в культ. Это, наверное, и спасло меня тогда от наказания.