Чтобы высказаться по поводу образования, не надо долго думать. Дело это давно решённое. За нас. За наших родителей, за детей и внуков. Образование давным-давно является частью государственного программирования человека. Не случайно одной из важнейших функций школы наравне с обучением являлось воспитание. В советские времена усердно «ковали» строителей нового общества – коммунизма.
С тем, какого индивида хотела видеть власть коммунистическая, понятно, но что желает получить в итоге строительства современного человека власть нынешняя, осознаётся не совсем чётко. Интернетизация всей страны способствовала распространению чуждых нам стандартов жизни, завоеванию культурного пространства России культурой Запада, а точнее – Америки, где ныне доминантами являются стереотипы поведения и мышления выходцев с африканского континента. Это уже далеко не ценностные ориентиры европейской цивилизации, хотя и они для населения нашей страны, ещё не утратившего окончательно традиционалистские взгляды, слишком свободны. Но это пока.
Пока не придёт поколение, воспитанное Интернетом, хлебнувшее по полной варева похоти и идиотизма. Изменения эти уже видны: мат в речи молодых людей, подростков становится естественным фоном общения, они уже не замечают его. Слюноистечение матом стало обыденностью настолько, что даже добрые солидные дяди – писатели, мыслители, «инженеры человеческих душ» – подстраиваясь под аудиторию, всерьёз размышляют о том, что употребление брани в произведениях искусства не только возможно, но и желательно. Так, на сайте RUSSIA.RU довелось мне посмотреть беседу телеведущей Юлии Гусаковой с писателем и сценаристом Эдуардом Багировым. Беседа эта, как бы помягче сказать, напоминала постельный разговор двух старинных любовников. Юлия – девушка на вид разбитная, но вполне приличная. Но, видимо, не настолько, чтоб Эдуард отказался от принципов и не пулял в разговоре время от времени матерками. И даже не матерками – матерочками, почти незаметными, сливающимися с потоком гневных реплик в адрес расхитителей государственной казны. И не то что в своей речи он не мог подобрать равнозначных выражений из общеупотребительной лексики – делалось это из принципа. «Инженер человеческих душ» навязывал и аудитории, и ведущей мысль: ничего предосудительного, употребляя брань, он не делает. Конечно, Эдуард Багиров – государственник, честный человек, но, матюгаясь в присутствии Юлии Гусаковой, он поступал не совсем порядочно, как бы убеждая аудиторию, что и для неё в этом ничего аморального нет. По сути, Эдуард давал понять: и Юлии язык сильных выражений не чужд, и от того, чтоб завернуть разок, другой, её удерживает разве что профессиональная этика. Возможно-возможно, потому как телеведущая, слыша мат, даже ни разу не поморщилась. Да и само попадание в эфир наперчённой передачи не случайно.
По этому поводу вспоминается маленький инцидент, произошедший в ремесленном училище, где я в давнее время трудился на ниве преподавания начальной военной подготовки. Инцидент был маленький, минутный, но запомнился надолго. В нашем кабинете НВП преподавала информатику молодая симпатичная женщина, очаровательная дама – во всех смыслах этого слова. Её даже пэтэушники, для которых сам чёрт не брат, внимательно слушали, боясь впасть к ней в немилость, и не потому, что боялись, а потому что по-мужски благоговели перед её красотой. Закончился урок. Мой начальник предусмотрительно вышел из препараторской и стал проверять парты. На одной из них он обнаружил выведенное жирными буквами слово из трёх букв. Воспылав праведным гневом, он командирским тоном подозвал к себе преподавателя и ткнул пальцем в надпись. Но когда она подошла и прочитала написанное, в глазах её вспыхнуло такое возмущение, что даже праведный гнев отставного вояки погас, как спичка на ветру. «Как вы смеете мне, приличной женщине, показывать это?!» – словно говорила она. Впечатление было такое, как будто с его стороны произошло нечто предосудительное, выходящее за рамки морали. И даже начальник мой, прожженный солдафон, проведший в солёных кампаниях полжизни, понял свою вину и ничего больше не сказал.
Вспомнив это и глядя на Эдуарда Багирова с периодически срывающимися с его губ матерками и на Юлию Гусакову, даже не пытающуюся отстраниться от летящих в неё брызг брани, я понимаю, насколько изменился мир. Понимаю, что не так далеко ему до полного растворения в скверне, что, возможно, и мне ещё выпадет «счастье» понаблюдать, как потоки мата будут литься с самых высоких трибун. Благо предпосылки к этому есть.
И при всём при том по-серьёзному жалко и двенадцатилетнего мальчугана, идущего по улице с телефоном, из динамиков которого сыплется матерный рэп, и писателя Багирова, не мыслящего себя и своё творчество без мерзкого словоблудия, и покорную, мало уважающую себя женщину Юлию Гусакову, вынужденную работать телеведущей и терпеть хамство мужчины, не стесняющегося при ней разбавлять свою речь словами, которые испокон веков произносить неприлично, и многих, многих других – ведь могли они тянуться душой к прекрасному, а вместо того купают её в грязи, сами не понимая, что делают.
Не знаю, каким видится будущий человек рулевым нашего образования, но, что уж точно, это человек ненравственный, потому как, ещё только начав жить, не изведав чистых высоких чувств, он замаран бесстыдными откровениями, вывален в пошлости, напитан сквернословием. Главная роль в создании ненравственного человека принадлежит, конечно, не школе – телевидению, радио, бульварной прессе и самому всепроникающему средству Интернету, Голиафу масс медиа. Единственный способ юной душе спастись от этой армады – уйти в себя, создать свой собственный мир, изолировавшись от мира внешнего. Спрятаться в одиночестве. Что и происходит со многими. Так молодые люди недобирают многих коллективных чувств, да и само чувство коллективизма им мало знакомо. Общество атомизируется ещё на уровне детства, тогда, когда детям предопределено инстинктивно примерять на себя существующие схемы бытия. Они сбиваются в стаи, как птицы, как звери, и пока ещё играют в жизнь, вырабатывая модели, стереотипы поведения в социуме. У них есть общая цель – игра в жизнь, чем бы они ни занимались. Юная душа, которая прячется в одиночестве, не знает ни общей цели, ни общих чувств, которые могут связывать людей крепче верёвки.
Одно из таких коллективных чувств – любовь к родине. Нельзя любить родину только одному, её должны любить все, и только тогда она будет. Родина – понятие абстрактное, требующее, как всякая абстракция, обобщения. Любовь к родине – чувство общее. Когда оно перестаёт быть общим, исчезает и само понятие. В человека ненравственного чувства любви к родине закладывается по минимуму, чуть-чуть. На один год службы. Всё-таки нравственность и патриотизм – понятия очень близкие, связанные друг с другом, вытекающие одно из другого. И то, и другое в новой жизни не имеет востребованности – не вообще, в принципе, не в частном порядке, а на уровне государственном. Нравственность и патриотизм нынче как хобби: хочешь – носись с ними, как с писаной торбой, а хочешь – задвинь на полку и занимайся конкретным делом. По крайней мере так действуют те, кто сегодня управляет нами.
Связано подобное отношение к нравственности и патриотизму и с идеями глобализации. В глобальном мире родины нет, есть только права человека, и оказывается, эти права нужно любить куда больше, чем свою родину. При этом надо в первую очередь просто забыть своё, и себя в том числе, и уподобиться человеку-эталону цивилизованного мира – некой усреднённости афроамериканца и европейского бюргера. И это совсем не стёб – то, с каким усердием мы забываем самих себя, видно на каждом шагу невооружённым глазом. И слышно невооружённым ухом – достаточно включить радио и попытаться найти русскую песню.
Безнравственно забывать себя, свои корни, но что сможет сделать человек забывающий, доведись ему встретиться со своими предками или им подобными? Поговорить? Спеть? Сплясать? Современный русский человек перепрограммирован школой, средствами массовой информации, средой обитания, и сегодня русского в нём – кот наплакал. Была ли необходимость так забывать себя?
