Но сформировавшийся стереотип образованного, культурного человека заставляет рваться в сферу интеллекта тысячи и тысячи прошедших мимо своего истинного призвания, наделенных от природы редкими способностями рыбаков, охотников, кузнецов, механиков – всего не перечислишь. Да и разве можно сказать, что работа плотника, способного топором вырезать узоры на наличниках, не интеллектуальный труд? В любой профессии мастерство – результат разумной деятельности человека, результат его умственных усилий.
Еще одно заставляет сегодняшнего троечника рваться к вершинам науки: расслоение общества, появление класса богатых и состоятельных людей, составляющегося по преимуществу из числа получивших высшее образование, и абсолютное пренебрежение к простым профессиям, где человек зарабатывает себе на хлеб руками.
Для молодого человека из бедной семьи образование – единственный способ вырваться из заколдованного круга нищеты в мир достатка и сытости. На фоне унижений и несправедливостей, которые испытали на своей шкуре его родители, институт – спасительная соломинка в бурлящем потоке современной жизни. Для молодого человека из состоятельной семьи образование – это возможность не упасть ниже той планки, что достигли его близкие, базовый потенциал, создающий вместе с материальным достатком, связями условия карьерного роста, и на худой конец – страховка от бедности.
Способности к изучению наук были и остаются главным критерием в оценке и самооценке индивида, хотя на самом деле таковыми не являются. Набить школьника теоретическими знаниями о мире – вот конечная цель сегодняшнего образования. Все остальное остается невостребованным и попросту выводится за скобки.
А ведь вся эта теория в практической жизни и яйца выеденного не стоит: годами учим ботанику и зоологию, а не знаем ни трав, ни цветов, растущих вокруг, и все маленькие птички для нас – воробьи. Знания, преподаваемые в школе, ценны не в конкретной ситуации, а сами по себе, потому и учатся школьники не для чего-то конкретно, а для того чтобы просто учиться. Ребенок пристроен – родителям это главное, а то, что он годами занимается непонятным, а потому и не интересным для него делом, превращаясь в инфантильного, безвольного иждивенца, осознается не сразу.
Конечно, при сегодняшнем уровне технологий семья уже никогда не займёт того места в профессиональном образовании, какое она имела в прошлом, но сделать обучение более прикладным, более ориентированным на конкретное дело просто необходимо. Чтобы не растить бездельников и сибаритов, необходимо сократить сроки обязательного школьного образования, потому как большинство учащихся осваивает курс десятилетки вполовину, а кто-то и того меньше.
Мальчики и девочки
Совместное обучение мальчиков и девочек, казалось бы, естественно, так как мужчины и женщины в жизни всегда рядом. Но если в младших классах оно возможно, то в средних и старших – вредно. Мальчику природой предназначено быть лидером – это заложено в него веками существования человеческого общества. Но девочки взрослеют раньше: обучающиеся в одном классе одного, казалось бы, возраста, на самом деле мальчикам они совсем не ровесницы. В 18-20 лет они уже выходят замуж и начинают взрослую жизнь, тогда как их одноклассники еще только становятся мужчинами. Мы же, помещая детей разного пола, но одного возраста в один класс, объединяя в один коллектив, заранее обрекаем природных лидеров, мальчиков, на вторые роли. Раньше повзрослевшие девочки являются основой классного и школьного самоуправления, на них опираются в позитивных делах классные руководители и администрация.
Так система обучения отстраняет от участия в активном строительстве общества тех, кто, по сути своей, предназначен быть опорой его. Пассионарная энергия лидеров-мальчиков ищет выхода в оппозиции официальным структурам, в теневом лидерстве. Не признаваемые школой, они переселяются в подъезд, на улицу и там строят свое царство-государство, там реализуют свое волевое и творческое начало. Там же их встречают те, кто в оппозиции государству существует всю жизнь. Они куда внимательней относятся к каждому, передавая свой опыт, свою мораль, свои понятия о жизни. Так с детских лет ребёнок отстраняется от государства, начиная ощущать его как чужую и часто враждебную силу.
Через систему тюрем и колоний проходит огромное количество мужского населения страны. Три четвертых из них – совсем не уголовники, а люди, попавшие в эту среду случайно. Россия задыхается от недостатка мужского населения, и в это же время армия здоровых молодых мужиков самого детородного возраста проводит время в заключении, развращаясь и деградируя.
Современные условия существования в городах лишают мальчиков воспитания в семье. Отцов они видят только перед сном усталыми, раздраженными, готовыми к расправе, да по праздникам за столом – пьяными, расхристанными, не в меру веселыми. Совместной деятельности, в которой сын мог бы перенять опыт отца, у них нет. Как тут не вспомнишь некрасовского мужичка «в полушубке овчинном», говорящего: «Семья-то большая, да два человека / Всего мужиков-то: отец мой да я...». Уже в шесть лет он – опора семьи: участвует в производственном процессе, от него зависит жизнь и существование близких. Какое достоинство и самоуважение слышится в репликах мальчика! Сегодняшние, не знающие, к чему приложиться, дылды-переростки, затюканные, замуштрованные школой и семьей, на фоне его – зрелище печальное.
Невостребованность в школе, в семье толкает юношей на протестные формы существования – от вступления в братства самых разнообразных -истов до противоправной деятельности. Конфликт отцов и детей, болезненный во все времена, обострен сегодня предельной разорванностью поколений, отсутствием общих дел и традиции преемственности.
Школой мужества всегда была армия. В ней мальчишки становятся мужчинами, и не только потому, что достигают физической зрелости, а в большей мере потому, что (наконец-то!) они имеют возможность реализовать себя в общественно значимом деле. Им доверяют оружие, они охраняют важные объекты, отдают приказы, обязательные (!) для выполнения. В армии они становятся государственными людьми, от их воли и мужества зависит выполнение боевой задачи.
Но сегодняшняя пропагандистская машина вроде бы структура государственная, как ни странно, делает всё, чтобы отвратить молодежь от службы в армии. Идеал граждан мира: жить в государстве, пользоваться его благами, но быть свободным от обязательств перед ним – становится притягательным для миллионов молодых людей. Когда ж государство станет чужим и ненужным для большинства населения, оно исчезнет, потому что государство – это идея, объединяющая людей; исчезнет и русский народ, потому что это тоже, прежде всего, идея, реализованная в государственном образовании, именуемом Россия.
Форма и содержание
Следствием избыточности образования является его формализм. Мало кто из выпускников школы, получая аттестат о среднем образовании, имеет на самом деле это среднее образование. Уровень знаний чаще всего соответствует планке предыдущих классов: девятого, восьмого, а у кого-то – седьмого и шестого. Причина этого не только в том огромном объёме программы, который в идеале может освоить редкий ученик, но и в предельной бюрократизации образования. С советских времен в сфере этой мало что изменилось: за каждого двоечника дерут с директора и завуча по три шкуры в районо, а те уже, в свою очередь, – по тринадцать шкур с учителей и классных руководителей, у которых учится несчастный двоечник.
На второй год оставляют только тогда, когда ученик уже просто не ходит в школу месяцами. Бороться за справедливые оценки на любом уровне, хоть директорском, хоть учительском, бесполезно. Педагог, будь он семи пядей во лбу и таланта редкого, Сухомлинский, Макаренко, подвижник и новатор, вмиг окажется за пределами системы, начни он ставить реальные оценки за знания.
Потому и рисуются троечки тем, кто хоть чуть-чуть пальчиком шевелит, подаёт, так сказать, признаки жизни, а уж тем, кто со старанием и охотой да с результатами, пусть и плохонькими, тем – четвёрочки и пятёрочки. Хотя бы из чувства справедливости. Иначе скажут: «Я каждый день на уроки хожу и домашние задания выполняю, и мне – три, а Петьке, хоть он ничего не делает и в школе почти не бывает, тоже три?» Пятибалльная шкала оценки полученных знаний стала на самом деле трехбалльной, двойку ставят в самом исключительном случае.
Тот же факт, что далеко не все учащиеся имеют способности для получения даже среднего образования, откровенно игнорируется современной школьной системой. Если в советские времена эта группа молодых людей, ничем, впрочем, не хуже прочих, но рождённая не для освоения синусов и косинусов, а для практического дела, имела возможность получать нужные им знания в системе ПТУ, то теперь система эта предельно свёрнута и предельно занижен престиж её.
Куда идти им, бедолагам? Они уже в восьмом и девятом классе реально осознают свою неспособность к освоению школьной программы: на большинстве уроков только глазами хлопают, ничего не понимая, а уж в десятом и одиннадцатом – и говорить не о чем. Единственно, чему они научаются, – тупому упорству, осознавая, что через упорство это – ежедневное посещение школы, выполнение определённого вида работ, пусть и непонятных, ненужных, можно получить результат – свидетельство о среднем образовании.
Что умеют эти ребята после десяти лет пребывания в школе? Они умеют учиться формально – ничему не научаясь, ощущая ненужность того, чем приходится заниматься. Что им делать дальше? Самое простое – заниматься тем же самым. И они идут в высшие учебные заведения. А в высших учебных заведениях с некоторых пор неудовлетворительные оценки ставить тоже нельзя, по крайней мере не рекомендуется, особенно тем, кто учится платно. Через пять лет, имея на руках диплом специалиста, они с трудом, но достигают уровня ученика школы, реально получившего среднее образование. И с этим багажом идут на производство.
Беда даже не в том, что от таких специалистов мало толку, а в том, что все они – люди искалеченные, привыкшие от своего труда ничего не получать: ни удовольствия, ни удовлетворения, ничего не желать, ни к чему не стремиться. Они и работать, и жить дальше будут формально – как привыкли за долгие годы учёбы.
Отсюда и многое другое. Продолжая курс на расслоение общества, государство вводит новые критерии в оценку учительского труда. Сдали ЕГ хорошо ученики – наградить по-царски учителя. По результатам. Внешне – это справедливо. Но опять же исходя из того, что в школе учатся не отдельные дети, каждый со своей психикой, способностями и здоровьем, а некие среднеарифметические шаблоны. Среди учителей ведь не только простаки и бессребреники, попадается и народ ловкий, умеющий зашибать деньгу на ровном месте. В общем-то ничего в этом плохого нет. И учителя тоже не по шаблону деланы. Но и к справедливой оценке учительского труда нововведения никакого отношения иметь не будут. Деньги эти получат те, кто и раньше так или иначе их получал.
Во все времена в школах средние и старшие классы формируются заново. В одних концентрируются ударники и отличники, в других – ударники и твёрдые троечники, а в третьих – все остальные, в том числе те, кто ходит в школу, совсем не понимая, зачем. Тут и думать не надо, кого наградят за доблестный труд. Лучшие классы получат учителя, находящиеся в непосредственной близости к начальству. Труда они положат неизмеримо меньше, чем те, кто будет пурхаться с утопающими и давно утонувшими, а денег, славы и почёта – неизмеримо больше.
Бюрократизация образования ведёт к постоянной неумеренной показухе.
Показуха чутко реагирует на всякую моду, на нововведения. Школы страны забиты компьютерами, и создаётся впечатление, что проблем в образовании больше нет, кроме проблемы освоения компьютерных технологий и Интернета. Но что такое Интернет? Попросту – это еще один источник теоретических знаний. А где же практика, научение действиям элементарным, но необходимым в быту и в жизни – азам, которые лягут в основу мастерства? Практика потихоньку изживается из школьного обучения, так как в простоте своей и примитивности лишена, как модно сейчас говорить, презентабельности. Неслучайно на уроках труда обычным становится зрелище, когда класс сидит за верстаками, слушает и записывает в тетрадь, а учитель по плакату объясняет, как делать табуретку. При этом делать её некогда и не из чего.
Желание показать не приходит само по себе. Образование – это отрасль, где реформы проводятся быстро и без малейшего сомнения. То, что в качестве подопытных оказываются дети, никого не трогает. Подкупает, что реформы в школе можно двигать без всякого ущерба для экономики. На первый взгляд. А второй-то – когда он ещё будет! К тому времени и о реформах, и о реформаторах забудут. Вообще-то образование – это самая консервативная область человеческих знаний. Подняться над Аристотелем, знаете ли, не так-то просто. В чём же тогда смысл нововведений, тех затрат, сопровождающих реформирование? Только в том, что они иллюстрируют чьё-то умение работать…