Бабка Вера умирала. Еще накануне она накормила Митьку, Полкана и Разбойника остатками супа, разлила по отдельным блюдечкам кисловатое молоко для Эльзы и Муськи, а сама легла спать, чуть перекрестившись на образа, подернутые сетью паутины и растворившиеся в печальном отблеске догорающей лампады. Двадцать лет жила она в этой маленькой, темной комнате, сквозь закопченное оконце которой ни разу не проник солнечный луч, куда за все двадцать лет стучались только ветер да потрепанный футбольный мяч дворовых пацанов.
Все эти годы постоянными ее спутниками были собаки и кошки, подобранные на улицах, обогретые и заботливо ухоженные. Одни умирали, исчезали, другие появлялись вновь, но все так же по вечерам слышен был беспокойный голос бабки Веры, настежь открывавшей двери на улицу и кричавшей в темноту:
– Митька! Эльза! Полкан! Муська! Разбойник! Марш домой, гуляки вы этакие!... – и добродушно-ворчливо принималась считать подслеповатыми глазами мелькавшие мимо нее в комнату тени разношерстных воспитанников.
Бывало, кто-то из них задерживался, не сразу услышав зов хозяйки. И тогда, будь то лето или зима, дверь еще долго не запиралась, готовая принять опоздавших обитателей этого странного жилища. Оно находилось по соседству с салоном полуфабрикатов одежды и доставляло немало хлопот его посетителям: едва они переступали порог, как в нос ударял терпкий запах псины, смешанный с доносившимся из-за двери мяуканьем и беспечным лаем.
Посетители писали жалобы в санэпидстанцию, руководство салона грозилось выселить бабку Веру вместе с ее «зверинцем». Но шло время, жалоб накопился ворох, а вопрос с выселением все никак не решался: сторожа, вместо бабки Веры, не могли подыскать, и, похоже, не очень искали, потому что знали – уходить бабке Вере некуда, бабка была совсем одинокой.
Нашелся умный человек – предложил определить ее в дом для престарелых. Сказали об этом бабке Вере и пожалели: такая тоска засквозила в ее глазах при мысли, что придется ей расстаться со своими питомцами. Махнули рукой и попросили только почаще проветривать комнату.
Вскоре к Муське и враз похудевшей Эльзе прибавились два пушистых котенка, а Полкан, Разбойник и Митька дружелюбно приняли в свое семейство пугливого и вечно голодного Шарика, откупленного бабкой Верой у пьяных оболтусов уже после того, как те остригли ему ухо и отрезали хвост.
Поговаривали, что есть у нее где-то сын, но он бросил престарелую мать. Поговаривали, что от мужа бабка Вера ушла, когда тот до смерти забил провинившегося пса цепью.
Однажды в салон незадолго до закрытия вошли две женщины. Шумно переговариваясь, они протопали грязными подошвами по коридору, оставив в воздухе облако из духов и помады. Выйдя в прихожую, Полкан с интересом потянул носом необычную смесь. Вслед за ним в дверь протиснулся Разбойник, затем Митька, последней осторожно высунулась одноухая голова Шарика. Спустя пару минут, женщины вышли обратно в коридор. При виде такого количества собак они замерли от неожиданности. И вдруг подняли неописуемый крик, призывая кого-то на помощь, хотя со стороны собак не исходило ни малейшей угрозы. Бабка Вера вышла на крики из кладовой, подошла к двери своей комнаты и нарочито повелительно позвала:
– Ступайте на место и сидите смирехонько. Вон людей напужали. Я вам победокурю, охальники...
– Значит, это ваша псарня! – внезапно осмелев, констатировала одна из дам. – Безобразие!
– Ну, ничего, скоро со всех этих ободранцев снимут шкуры, – нервно произнесла вторая. И злорадно добавила: – Во вчерашней газете видела объявление: за каждую отловленную бродячую собаку и бездомную кошку деньги будут давать.
И они, опасливо и брезгливо юркнув к выходу, поспешили уйти, на ходу продолжая громко возмущаться.
«Суматошные какие-то», – подумала бабка Вера. Но закравшееся в душу беспокойство не покидало ее, с каждой минутой нарастая и отдавая ноющей болью в груди. Бабка Вера прошла в приемную салона, разыскала на столе подшивку городской газеты, торопливо отыскала вчерашний номер и с трудом разобрала на последней странице короткое объявление: «Приглашаются рабочие для отлова бродячих собак…». Слова эти знобили кожу бабки Веры, заставляли учащенно биться надсаженное с годами сердце.
Утром, пока бабка Вера ходила в магазин, исчезли бесследно Полкан, Митька, Разбойник, Шарик, Муська и Эльза. Посреди разбросанных по комнате тряпок слепо тыкались мордочками выползшие из-под старого дивана котята. Бабка Вера увидела исковерканный замок в двери, все разом поняла и, тихонько охнув, медленно осела по косяку, выпустив из рук хозяйственную сумку с молоком и хлебом. Высохшие плечи опустились еще ниже, сотрясаясь в беззвучных рыданиях
Последние посетители, входившие вечером в салон, с недоумением и любопытством, а кто и с жалостью смотрели на отрешенно сидевшую у порога старуху, растерянно и безучастно шевелившую губами: «Крошеньки мои добрые, послушники… ». Вновь пришедшие поутру работники салона застали бабку Веру в той же позе, на прежнем месте.
Бабка Вера умирала. Иногда по ночам чудилось ей, будто скребутся в дверь прибежавшие из неволи собаки и скулят, не в силах попасть в комнату. То вдруг отчетливо слышала она возле самого дивана громкое мурлыкание прильнувших к теплому животу Эльзы котят. Бабка Вера начинала метаться горячей головой по тощей подушке, пробовала подняться, но не могла, и тогда слезы медленно катились по обострившимся скулам, а из груди вырывался слабый стон, похожий на плач ребенка. К исходу второго дня она начала бредить: поочередно звала Шарика, Митьку, Полкана, отчитывала за что-то Разбойника, а потом совсем ничего невозможно было понять.
В салоне не переставали удивляться: как можно умереть из-за украденных кем-то собак?! Молоденькая кассирша со смехом поведала забавную историю своей подружке. Обе заразительно рассмеялись. Однако на спутника подружки, высокого нескладного парня, этот рассказ произвел совершенно иное впечатление. Он посерьезнел, пристально взглянул на подруг, словно увидел впервые, а затем уточнил детали происшедшего, клички собак и, не простившись, вышел в коридор. На мгновение задержался возле комнатенки бабки Веры, задумчиво тронул дверную ручку – и решительно шагнул к выходу...
* * *
В огромном загоне находилось не меньше сотни собак: старых и молодых, крупных и мелких, породистых и дворняжек. Самыми беспокойными были уличные псы, вконец одичавшие от бессильной злобы по утраченной свободе.
– Показывай! – Валерий подтолкнул к вольеру рыжего парнишку лет двенадцати, с плоским лицом и торчащими ушами.
– Не помню я, дяденька! Мы с Борькой их сорок две штуки сдали, – захныкал рыжий.
Валерий, высокий, сутулый, с длинными руками, неловко спрятанными в карманы рабочего пиджака, хмуро смотрел на метавшихся в загоне собак и напряженно о чем-то думал. Потом выплюнул давно потухшую папиросу и громко позвал:
– Полкан! Митька! Шарик! – он почти не рассчитывал, что здесь его можно услышать, но вот повернул голову на зов большой черный пес с печальными карими глазами и выдранным на боку клоком шерсти.
– Узнал, старина? – тихо прошептал Валерий. В этот момент за рукав пиджака резко потянули, и рыжий обрадованно заорал: – Смотрите, дяденька! Вон тот, без хвоста! Я его запомнил!
Изуродованный Шарик действительно находился здесь. Но стоило его позвать, как в сторону Валерия рванулись еще несколько собак. Случился переполох. К высокому сетчатому барьеру тянулись десятки морд, собаки эти просительно заглядывали а глаза, скулили и прыгали, ища защиты.
– А ну-ка, давайте отседова! – раздался позади грубый бас. – Неча панику поднимать! – К Валерию приближался здоровенный бородатый мужик. Рыжий мгновенно оказался на почтительном расстоянии.
– Не шуми, борода. Я покупаю у тебя этих собак, – Валерий кивнул в сторону барьера.
Мужик глянул на него исподлобья и недоверчиво буркнул:
– Всех, что ли? А на кой они тебе?
Валерий с сожалением мотнул головой, вздохнул:
– Всех не получается. – И протянул в раскрытой ладони деньги.
...Он шел домой поздно вечером. При мерцающем свете уличных фонарей улыбка на худощавом лице казалась по-детски счастливой. Валерий до мельчайших подробностей запомнил эту встречу: широко раскрытые от неожиданности и удивления глаза бабки Веры, вздрагивающие пальцы ее слабеющих рук, нежно гладившие спины чудом спасенных Полкана и Шарика, едва слышное «спасибо, сынок»...
Он шел домой, осторожно прижимая к груди хрупкое тельце щенка, доверчиво уткнувшегося носом в изгиб рукава. Рядом бежала куцая дворняга, она часто поднимала на Валерия испуганные глаза и тихонько повизгивала, напрасно беспокоясь за детеныша.
Почему-то вспомнился случай в детдоме, где вырос Валерий. В тишине огромного двора ребята загнали в круг брюхатую собаку, случайно забежавшую сюда в поисках пищи. Собака беспомощно металась в кольце маленьких палачей под градом насмешек и тугих снежков, а стоявший поодаль мальчик плакал навзрыд, первый заметив, что собака эта слепая. Внезапно он смахнул с бледного лица слезы и бросился выручать ее, один против всех, и это ему удалось: поджав хвост, брюхатая скрылась, а ее место в кругу занял неожиданный заступник.
Валерий с легкой грустью вспоминал этот эпизод всякий раз, когда память возвращала его в далекое детство, и каждый раз невольно сжимались кулаки и сердце в ответ на бессмысленную жестокость в отношении животных.
У входа в общежитие его окрикнули:
– Чухланцев! А я тебя жду!..
Валерий обернулся. К нему подходил Семен Торошин, сменный мастер участка.
– Прогулял, значит? – По лицу мастера мелькнуло что-то недоброе. – Причина уважительная имеется?
Тут он заметил на руках щенка и, подойдя вплотную, больно щелкнул его по носу:
– А это что за страшилище?
Валерий отгородился плечом и внятно произнес:
– Свое отработаю. А причина… – он ласково погладил щенка по голове, пропустил вперед куцую дворнягу и уже на лестнице вполголоса закончил: – Имеется причина.
