В первый раз я увидел его на Гончаке, где перед началом работ мы должны были получить полевое снаряжение, продукты, рацию, а также окончательно сформировать наш небольшой ревизионный отряд. Здесь, как и в большинстве населенных пунктов Эвенкии, обитало несколько беспородных ничейных собак, подкармливавшихся пищевыми отходами из столовой, в которой питались горнорабочие местной разведочно-добычной партии, разрабатывавшие месторождение исландского шпата.
Он появился здесь неожиданно и после нескольких ожесточенных драк установил свое бесспорное главенство в местной стае. Был он довольно рослым косматым псом черной масти с широкой грудью, сильными лапами и челюстями, внушающими уважение. С людьми вел себя независимо, признавал лишь старых знакомых: начальника нашего отряда Игоря Александровича, завхоза Петровича и конюха Кузьму. Да и перед ними не вилял хвостом и не подхалимничал, позволял лишь дружески погладить себя. Степенно, как должное, принимал от них лакомый кусок и, не торопясь, культурно съедал. Пробыл он тогда на Гончаке всего три дня и исчез так же неожиданно, как и появился.
Игорь Александрович рассказал, что пес когда-то принадлежал какому-то бичу. Тот бросил его в Туре, а сам улетел на материк. Пес долго ждал хозяина и обитал возле аэропорта, никому не даваясь, пока кто-то из геологов экспедиции как-то умудрился его приветить и привезти в Аллюн. Там завбазой Борцов, заядлый охотник и рыбак, оставил его у себя, предполагая приучить его к охоте на зверя и птицу. А чтобы не убежал с геологами в тайгу, привязал его возовой веревкой к лиственнице. Но за ночь пес перегрыз веревку и сбежал. Больной и отощавший, он возвратился дней через десять. Борцов снова привязал его, но тот, поправившись и набравшись сил, опять перегрыз толстую и прочную веревку, и сбежал теперь уже на целый месяц. За такую неуемную любовь к свободе Петрович в шутку назвал его Маратом – по имени известного французского революционера. Так его с тех пор и стали называть, а Борцов – перестал привязывать.
Марат оказался на редкость понятливым и азартным охотником, чем окончательно покорил сердце довольно нелюдимого кержака. Так и пошло с тех пор: зимой они вместе охотились, а летом пес оказывался предоставленным самому себе и поэтому пристрастился наведываться к знакомым геологам в места проведения ими полевых работ. Где бы они ни оказывались, он обязательно находил их и по крайней мере раз за лето навещал. Такие взаимоотношения устраивали и Борцова, и Марата.
Из-за небрежного отношения к правилам противопожарной безопасности со стороны поварихи из отряда Степашкина вскоре после моего прибытия на Гончак случился таежный пожар. Несколько драгоценных для полевиков летних дней ушло на его тушение. На пожаре Марат отличился тем, что выгнал из горящей тайги к Тунгуске лосиху с теленком, и они благополучно переплыли на свободный от огня другой берег реки. Сам же он по обыкновению в тот же день куда-то исчез.
После тушения пожара наш отряд на следующий день погрузился на самоходную баржу вместе с выделенными нам для заброски на место тремя лошадьми. На ней мы добрались до устья речки Люлюикты, там выгрузились и, переночевав, навьючили большую часть груза на лошадей, надели рюкзаки с личными вещами и отправились по чуть заметной оленьей тропе вверх по течению речки. Целый день пробирались туда, где нам предстояло установить в базальтовых покровах место, из которого выпал обломок великолепного кристалла исландского шпата, найденный прошлым летом съемщиками на дне речки среди каменных глыб.
Мы разбили свой палаточный лагерь вблизи от места находки. Думалось, что сюда-то Марат вряд ли доберется. Однако спустя неделю после начала наших работ он, как ни в чем ни бывало, с деловитым видом появился у наших палаток. Не отказался от предложенной гречневой каши с тушенкой, с громким басовитым лаем погонял бурундуков и белок, а на второй день поймал и слопал белку-летягу.
Последнее произошло на моих глазах. Заметив летягу на вершине старой лиственницы, он встал возле нее на задние лапы, а когтями передних стал скрести кору, не сводя вожделенного взгляда с желанной добычи и надрывно лая на перепуганного насмерть зверька. Тот нервно вздрагивал и метался по веткам, а потом прыгнул и спланировал к подножию другой лиственницы. Мгновенно вскарабкавшись на ее вершину, летяга повторила свой полет. Марат же с повизгиванием и азартным лаем неотступно преследовал ее. А когда после очередного планирования она оказалась на невысоком тонком деревце, пес ударами грудью и лапами по стволу буквально стряс ее. Упав с малой высоты, она не смогла больше спланировать и тут же оказалась в его пасти. Отобрать добычу у него не смог даже Игорь Александрович: Марат оскалился и зарычал на него, показывая всем своим видом, что совсем не намерен делиться с кем бы то ни было своим охотничьим трофеем. Хрустнули косточки в зубастой пасти, и от нечастного зверька остались только наши воспоминания… Посчитав свой визит вежливости к нам выполненным, Марат молчком скрылся в прибрежных кустах ивняка. До конца полевого сезона ему надо было успеть попроведовать и другие отряды геологов, разбросанных по обширной территории.
Долгое время среди наших ученых-биологов господствовало официальное мнение, что животные ничего не соображают, а, дескать, действуют, следуя лишь своим рефлексам и инстинктам. Мне всегда было досадно читать и слышать об этом, ибо самому неоднократно приходилось убеждаться, что это не так. В частности, видя, как Марат разумно спас лосиху с лосенком на пожаре, как разумно он провел охоту на, казалось бы, недосягаемую для него летягу. Кроме того, мне приходилось однажды увидеть, как он рационально переплывал Тунгуску и точно вплавь добрался до места, где стояли наши палатки.
В тот раз он появился на противоположном берегу реки, напротив наших палаток. Остановился и некоторое время внимательно смотрел то на текущие воды, то на палатки. Потом метров сто протрусил по берегу против течения реки и снова остановился, опять стал смотреть на реку и палатки, словно прикидывая что-то в голове. Затем с остановками возвратился обратно метров на двадцать, постоял немного и, войдя в воду, поплыл в нашу сторону. И что же вы думаете – подплыл точно к палаткам!
А в конце полевого сезона мы, выполнив ревизию участка и добыв несколько кристаллов шпата, всем отрядом вышли к Тунгуске и стали ждать экспедиционную самоходку, чтобы отправиться на ней в Туру и далее на самолетах – в Красноярск. В день отплытия Марат в последний раз посетил нас и, приветственно пролаяв на прощание, уплыл с Борцовым на моторке в Аллюн. Мысленно я пожелал им удачи в новом охотничьем сезоне.
Тюмень.
